За окнами зловеще мерцал зеленовато-золотой Купол, а на горизонте пылало зарево неугасимых, но не причиняющих разрушений пожаров. – Я понимаю твою непримиримость куда лучше, чем тебе может казаться. Он произнес это мягко, без какой-либо настойчивости, увлекая ее могучий разум и зачерствевшее сердце в удивительный танец, – они словно бы парили в облаках. Звон бьющегося стекла отразился от стен комнаты, и три девушки дружно оторвалась от рукоделия, отложив пяльцы. Слуга, который поскользнулся и разбил всю посуду на подносе с обедом о стену, покраснел и поспешил скрыться с глаз, целая же армия других слуг бросилась спасать паркет и дорогую облицовку от опасности, которую несли осколки чашек и пролитая вишневая настойка. Ноно и Нини Лейбович медленно открывали и закрывали глаза, словно ленивые рептилии, наряженные в костюмчики из канареечного цвета тюлевой ткани и красного, как вино, батика. Ноно держала над головой плетеный зонтик от солнца, а Нини нацепила нелепую шляпу, закрывавшую чуть ли не половину ее лица, но хотя близняшки и опоздали к утреннему чаепитию, Лизхен не стала на них сильно сердиться. По правде говоря, ее сейчас занимали совсем другие мысли: во-первых, о том, что Пурити Клу пользуется слишком большой свободой, нежели позволительно молодой леди ее положения; во-вторых, о том, что, если они несколько увеличат частоту убийств в своем маленьком крестовом походе против хаоса, это пойдет миру и им только на пользу, а Пурити Клу научит вести себя подобающе. – Никто не знает, где бегает Пурити? – Лизхен делала вид, будто не замечает слуг, суетливо прибирающих в углу. Близняшки только пожали плечами. Нини откусила кусочек бутерброда с хладогурцом и заметила: – Не думаю, что она бегает. Лизхен вздохнула: – Нини, дорогуша, я же не в прямом смысле. К ее чести, Ноно изрекла нечто не совсем глупое: – Может быть она… ну, это… решила поспать? – Мы не видели Пурити, – покачала головой Нини. Лизхен показалось, что при этом близняшка закрыла глаза, но толком разглядеть не получилось. Дурацкие широкополые шляпы – вот что надо будет запретить в следующий раз. – Особенно мы не видели, как Пурити наблюдает за рассветом в Пти… Ноно ткнула ручкой сложенного зонтика сестру в ногу. – Уроки танцев такие утомительные. – Быть может, она снова пытается себя убить? – Нини старалась быть полезной. Лизхен уже не обращала на близняшек внимания. Она размышляла о том, что делать с Пурити, с прошлого дня, когда они расчленили девчонку Эйтцгардов. Разумеется, Лизхен не считала себя в чем-то виноватой, но почему-то ей показалось – какая, в сущности, глупость, – что Пурити осуждает ее. Конечно, это не имело никакого значения; Лизхен была более чем уверена, что никто даже не вспомнит о девчонке, когда ее семья в следующий раз будет обедать с Эйтцгардами. Нет, они не попрятали останки своей жертвы в разных местах и не сотворили с ними чего-либо еще более скверного; глупое создание, должно быть, уже успело ожить и теперь прячется в своей комнате, где ему самое место. После того как лорды Круга Невоспетых начали забавляться со своей новой игрушкой, они категорически ни на что вокруг не обращали внимания и уж точно не стали бы тратить свое время на невинные игры девушек. Даже собственный драгоценный папенька Лизхен. Но не лорды с их тайнами занимали мысли Лизхен Братиславы, наблюдавшей, как утренние лучи проникают сквозь толщу стекла Купола, обнимавшего ее гостиную. Ее тревожило то выражение на лице Пурити, которое возникло, когда они разделывали девчонку Эйтцгардов. Лизхен никак не могла выбросить его из головы. Оно не имело ничего общего ни с ленивым любопытством близняшек, ни с тем жарким трепетом, что возникал между ног самой Лизхен, когда она устанавливала порядок, ни даже с такой безвкусицей, как маниакальная улыбка, которая хотя бы была простительна, учитывая обстоятельства. Нет, в глазах Пурити Лизхен на долю секунды увидела кое-что, что ей совсем-совсем не понравилось. Отвращение. Лизхен заставила себя подавить обиду. У Пурити было полное право не испытывать радости при виде того, как вершится правосудие, – и отвращение ее можно было простить и даже, наверное, как-то понять, если принять во внимание безнадежно устаревшие взгляды, которые, как боялась Лизхен, были присущи Пурити. И все же то ускользающее выражение неприятия сильно тревожило Братиславу. Казалось, в глазах Пурити читалась убежденность – смехотворно! – что Лизхен вовлекла девушек в деятельность, ничего общего не имеющую с высокой модой. Что она ошибается, когда рассуждает о вкусах. Сама мысль об этом казалась абсурдной. Стиль был для Лизхен превыше всего, и она считала себя его пророком. Это был неоспоримый факт. Кто еще сумел бы сделать популярным ношение кюлотов под короткими юбками или шапочек, окрашенных в цвета камней, соответствующих дням рождения обладательниц? Никто. Кровавая расправа неотвратимо ожидала всякого, кто осмелился бы заявить – или хотя бы предположить – обратное. Лизхен Братислава была первопроходцем, спасителем своего народа в эти темные времена ограниченных удовольствий. Возможно, Пурити беспокоилась о собственных слугах и о том, как трудно им будет отстирать кровь с ее наряда. Это ведь так похоже на нее – забивать голову проблемами тех людей, которые, вообще-то, предпочли бы вовсе не попадаться ей на глаза. Да, Лизхен была уверена, что в этом все и дело. Почти уверена. – А что ты думаешь о загадочном Убийце? – спросила Ноно в пространство. – О ком? – вздрогнула Лизхен. Убийца? Она ничего не слышала о чем-либо загадочном. – Ты это о нас? – Нет-нет, – сказала Ноно, – загадочный Убийца. Я слышала, как мама говорила о нем с лордом Мотвудом. Кто-то Убивает людей. Вот только недавно были Убиты двое младших Цзэнов и достаточно много конюших, чтобы это не получилось так просто замять. – Ой, да ладно! – отмахнулась Лизхен. – Никто больше не совершает настоящих Убийств. «Загадочный Убийца»? Только послушайте себя. Говорите как идиотки. Пожала плечами Ноно. Пожала плечами Нини. Они смотрели на противоположные стены комнаты. Лизхен потерла глаза. – Надеюсь, лорды круга не принялись вновь Убивать друг дружку? – Она бы знала, если бы такое случилось. Во всяком случае, очень на это надеялась. – Не думаю. Чушь какая-то. Нини покачала головой: – В этот раз все иначе. Это всего один человек, который ходит и Убивает людей. Разве не ужасно? Мне это так нравится. Можно было бы сказать, что Нини в полном восторге, не будь она такой сонной. – Да как, во имя миров, это вообще возможно? – спросила Лизхен. Новость о том, что Круг Невоспетых открыл способ Убивать, давно не отличалась свежестью. Но они всегда делали это в группе; в чем бы ни заключалась их тайна, никто не осмеливался присвоить себе Оружие и стать единственным олицетворением страха перед расправой. Во всяком случае, так было до сих пор. – Круг ни за что бы этого не допустил, девочки. Наши отцы… – Наша мать, – поправила Ноно, и едва заметная складочка, возникшая над ее переносицей, позволила угадать, что близняшка хмурится, – и твой отец… Полагаю, они знают что-то, чего не знаем мы. – Но… но… – пробормотала Лизхен, – лорд ни за что бы не опустился до Убийства какого-то там конюшего. Не говоря уже о целой уйме конюших. – Она задумалась. – Впрочем, зачем нам здесь вообще столько конюших? Единственный глаз Нини, который было видно под шляпой, закатился. – Поэтому-то, Лизхен, его и называют «загадочным Убийцей». Потому что он и в самом деле загадочный. Лизхен фыркнула, сама не зная, как относиться к этим известиям. С одной стороны, они вызывали у нее восторг, а с другой – означали, что им может грозить неведомая Смерть. Но, конечно, сильнее всего в ее душе было чувство обиды, что обо всем этом она узнает только от близняшек. – И давно вы об этом знаете? Почему мне никто ничего не говорил? – Несколько дней? – повела рукой Ноно. Нини поерзала на месте. – Лизхен, а разве не ты рассказала нам про него? – Лизхен устремила на нее пронзительный взгляд. – Ноно, мне казалось, про Убийцу нам она рассказала? – Папочка заверил меня, что Оружие остается собственностью исключительно Круга Невоспетых. – Лизхен старалась не смотреть на Нини. – И ни один из лордов к нему не прикоснется. Папочка говорит: противна сама мысль о том, чтобы им воспользоваться вновь. Как вам известно, первые две волны Смертей едва не уничтожили Круг, и папочка сказал, что сейчас лорды вернулись к «патовой ситуации», но больше он не хочет говорить на эту тему. Даже со мной. Лизхен питала иллюзии, что однажды сама возглавит дом и станет членом Круга Невоспетых, но, похоже, совершенно забывала при этом о правилах наследования, к примеру о том, что у нее есть трое старших братьев. И самый взрослый из них, Бюрегрет, постигал необходимые наследнику знания с того дня, как ему исполнилось два года. – Определенно, Круг смогли привести к порядку только те новые его члены, что заняли свои кресла после того, как их предшественники были Убиты, – тихо произнесла она. Лизхен встречалась с Андербилли Блаватским-Дэй-Льюисом, пока его лорда-отца не Убили. С тех пор как Андербилли возвысился, они почти и не виделись. – Это не особо важно. Они же умеют чувствовать Убийц. – Редкий случай, когда Нини говорила отчетливо. – Пардон? – Лизхен потрясла головой, изгоняя из нее мысли о делах семейных. – Ну, Круг, они же знают, когда кто-то использует их Оружие? – пояснила Нини. – Конечно, не остается никаких физических улик, но у них же есть свои способы, этой, как ее… карминолизтики? – Криминалистики, – поправила Ноно, – и да, Нини, думаю, ты права. – Она вздохнула, прислонившись лбом к своему зонту. – Боюсь, скоро все веселье закончится, и правосудие так или иначе восторжествует. – Ну конечно же, они могут это почувствовать! – заявила Лизхен. – Даже и не знаю, чего вы, глупышки, волнуетесь из-за таких пустяков! Лорды Круга Невоспетых образуют самый могущественный союз во всех цивилизованных мирах. Конечно, они наши папы – или, как в вашем случае, мамы, – но мы не должны позволять родственным чувствам заставлять нас усомниться в силе наших родителей. Круг скоро во всем разберется, дайте только время, и тогда тот, кто совершил эти преступления, кем бы он ни оказался, сам пройдет через Последние Врата. – Она удовлетворенно откинулась обратно на подушки, устилавшие необъятный мягкий ковер. – А может, его кинут в подземную темницу или же отдадут трупных дел мастерам, чтобы превратили его в какую-нибудь симпатичную вещицу, или… – Посмотрим, – произнесла Ноно, нахмурившись и разглядывая подол желтого платья, на котором разошелся шов. – Во всяком случае, мы с этим ничего поделать точно не можем. По крайней мере, пока Убийца носит те же одежды, что и две ссорящиеся партии. Лизхен решила, что услышала нотки сарказма в голосе Ноно, и уже открыла было рот, чтобы осадить нахалку, как вдруг с грохотом распахнулась дверь и в комнату ввалились ее братья, Абсент и Бюрегрет, раскрасневшиеся и запыхавшиеся. – Что, во имя миров, здесь происходит? – требовательно воскликнула Лизхен со своего трона из подушек. Абсент начал объяснять, но сейчас он заикался даже больше, нежели обычно: – Е-е-его не б-б-было т-т-там, и-и-и… – Отец, – перебил его Бюрегрет; его золотые локоны сверкали чрезмерным блеском. – Его Убили. Глава седьмая Колонна из кружащих в воздухе птиц вздымается к небу выше любой башни на планете; столб каркающего безумия вертикально поднимается над метеоритным кратером среди Старого Креста и виден, даже если удалиться от него на полконтинента. Параси направилась к разрушенным стенам Старого Креста такой походкой, словно под ручку с ухажером прогуливалась по саду своей матери, а не шла навстречу своей участи в сопровождении эскорта из пятидесяти вооруженных до зубов мужчин. Прошлое обступило без пяти минут королеву в ее пути; непосеченные и почерневшие кости мертвецов, лежавшие среди развалин поверженных стен ее первой столицы, но тени женщин, проделавших этот путь до нее, вставали перед ее внутренним взором. Не всякая королева возвращается, чтобы править, и в голове Параси звучали имена тех, кто не выдержал церемонии коронации. Верховный парламент скор на суровую расправу, но даже риск быть осужденным на четвертование казался сущей ерундой по сравнению с неистовой схваткой с пернатыми. Дигна, Рабн, Гхрейбг, Фиолла, Уин Фарад – вот имена королев, которым только за этот век по той или иной причине так и не удалось пережить собственной коронации. Особенно громко в ее голове звучало именно последнее имя – ее сестра, старшая сестра, посвятившая каждый день своей жизни тренировкам, чтобы стать лучшей из всех королев. И все же парламент проголосовал против нее. Об их решении ей сообщили клювы и когти птиц, круживших над Старым Крестом. Бедняжка Уин Фарад, мечтавшая стать королевой, но ставшая разорванным на лоскуты трупом! Прама Рамей. Экология власти