Маркиза дернулась, словно от пощечины. – Ты что, тоже сходишь с ума по этим вивизисторам? Губы Лалловё изогнулись в тонкой улыбке, обещавшей, что маркиза собирается преодолеть собственное смущение жестокостью. – Какая похвальная любознательность! – Она захлопала в ладоши в притворном восторге. – Самое время перейти к обмену идеями и пальцами! Лалловё швырнула на стол шкатулку – продолговатую матово-красную металлическую коробочку со вставками из посеребренного стекла с двух концов. Куперу не требовались его замечательные новоприобретенные суперспособности, чтобы понимать: Лалловё Тьюи – специалист в области неприятных сюрпризов. Тэм обещал, что она оттяпает своему гостю палец, и теперь Купер осознал, что так оно и будет. Как же просто в этом мире потерять себя и сколь многих частей себя здесь можно лишиться! – Вивизистор, мой пухлый, пышущий здоровьем гость, суть не что иное, как несколько усовершенствованное устройство под названием «транзистор», с каковым ты, учитывая мир твоего происхождения, наверняка знаком. Купер молчал. В центре коробочки, словно какая-то дешевая бижутерия, был установлен золотистый диск, с которым недавно говорила Лалловё, оказавшийся нижней половинкой корпуса карманных часов, обжимавшей монету. – Транзистор, как тебе, без сомнения, известно, пропускает через себя поток энергии, именуемой электричеством, и усиливает его. Вивизистор работает по схожему принципу, но также использует и более изменчивые, настраиваемые свойства волшебства. Поэтому, прежде чем закончить над ним работу, я могу научить его говорить. – Она помедлила. – Мама понимает эти принципы лишь поверхностно. – Лалловё указала на шкатулку. – Изобретение, совмещающее в себе технологии из различных реальностей, – подлинное чудо. Как правило, попытки сделать нечто подобное приводят к грандиозному провалу. Но если брать данный случай, то создателям вивизистора удалось разработать устройство, создающее и управляющее энергией. Энергией жизни. – Как червь в твоем кольце. Куперу не нравилось то, к чему клонила маркиза. – Видишь ли, – она не обращала на него внимания, – передо мной встала проблема размеров. Ты слишком большой для моих нужд, но все же, мне кажется, я вижу способ сделать так, чтобы ты был мне полезен. Разве это не восхитительно? Сейчас я попрошу тебя засунуть свой мизинец вот в эту маленькую красную коробочку, и именно это ты и сделаешь. – В задницу иди! – Рубиновое Ничто[42] – подлинное сокровище. Помимо прочих, более полезных вещей, шкатулка позволяет манипулировать понятиями здесь и там. Таким образом, я могу отделить твой палец и в то же время не дать ему умереть. Более того, ты сам его в некотором роде сохранишь. – Охренеть! Она только слегка пожала плечами, словно он удостоил ее некоего неловкого комплимента. – Затем на обрубок, где раньше был твой мизинец, мы наденем накладку из металла, обладающего транзитивными и связующими свойствами, благодаря чему палец будет продолжать снабжаться кровью из твоего тела. Он будет не столько отрезан, сколько отделен. – Ты же понимаешь, что вся эта болтовня никак не меняет того факта, что мать тебя на самом деле не любит? – Когда мы покончим с этим, ты спокойно допьешь вино, ведь оно исключительно дорогих сортов – не слишком сухое, не слишком сладкое; обладает выраженным вкусом с нотками Анжу, черного перца и сумеречного кедра. Затем ты поднимешься, покинешь мой особняк и никогда больше даже не посмотришь в мою сторону. Надеюсь, это тебе понятно. – Вообще-то я ничего из перечисленного не собираюсь делать, напыщенная ты психопатка. Купер поднял бокал и отсалютовал собеседнице; стоило признать, маркиза знала толк в белом вине. Лалловё покачала головой: – Купер, я восхищена твоим самообладанием, но, что бы там с тобой ни приключилось за время пребывания в моем городе, одно осталось неизменным: ты пытаешься прыгнуть выше головы. Волосы у него на загривке встали дыбом. – А ты просто деспотичная стерва. Если маркиза и обиделась, то не подала виду. – Деспотизм. Ты говоришь так, будто в этом есть что-то плохое, в то время как нет ничего более естественного. И, по правде сказать, деспотизм тебе на пользу куда больше, нежели ты можешь себе представить. У тебя уже должно было успеть сложиться пусть и не полное, но довольно точное понимание того, насколько хорошо живут граждане Неоглашенграда? Отсутствие какой бы то ни было сдерживающей, ограничивающей силы – вот причина всего этого хаоса. Не переставая говорить, Лалловё Тьюи протянула руки над столом и осторожно, будто гадалка, взяла в них ладонь Купера. Тот обнаружил, что не способен двигаться. Маркиза заметила паническое выражение на его лице. – Сказала же тебе, что я – волшебница. Но на чем мы там остановились?.. – болтала она как ни в чем не бывало. – Боюсь, у тебя могло возникнуть смехотворное заблуждение, будто бы мне есть какое-то дело до ублюдков, населяющих этот город. – Она открыла коробочку, сдвинув до щелчка одну из стеклянных панелей. – К какой абсурдной цели я могла бы их повести? Меня не очень-то интересует что-либо или кто-либо из того, о чем ты можешь знать, подозревать или надеяться когда-либо встретить. – Она сжала его застывшие пальцы в кулак, все, за исключением мизинца. – Мне придется пролить твою кровь, потому что мои нужды требуют этого, но я заберу только один палец, потому что этого достаточно. Ты сам мне неинтересен, и я сохраню тебе твою свободу исключительно по той причине, что у меня нет в запасе достаточно большой металлической клетки, чтобы вместить такого толстого хряка целиком. Сказав это, маркиза аккуратно вложила его мизинец в шкатулку и одарила гостя обворожительной и одновременно скромной улыбкой девушки с обложки. Стеклянная створка опустилась. Боли не было. Лезвие отрезало палец чуть ниже второго сустава. Купер почувствовал только что-то вроде хлопка и электрического укола, но не более того. На поверхности безликой монеты выступила капля похожего на ртуть металла. Она скользнула к обрубку и быстро закрыла рану, сжимая ее края, словно жгутом, и запечатывая так, как на заводе крышечкой запечатывают бутылку. Затем живой металл просочился под стеклянную панель шкатулки и повторил ту же процедуру с тем, что осталось от мизинца. Затем он затвердел и разгладился. Вот и все. Когда Лалловё взяла шкатулку со стола, Купер опустил взгляд и увидел герметичный наперсток, закрывший его рану, – металл идеально прилегал к его коже. – Я не шутил насчет твоей матери, Лолли. – Юноша решил, что палец – это всего лишь палец. – Ты стала для нее сплошным разочарованием. – Попробуй пошевелить пальцами, – попросила маркиза, поднимая шкатулку к глазам. – Я дозволяю тебе это движение, дитя. Купер был рад ощутить, что сила, сковывавшая его сжатую в кулак руку, отступила, и удивлен, когда увидел, как сжимается палец, лежащий внутри шкатулки. Маркиза не солгала: благодаря металлической крышечке мизинец все еще сообщался с телом, был жив, принимал и возвращал обратно в руку кровь. Почувствовав прикосновение подушечки к стенке шкатулки, Купер вздрогнул. – Ого! – против желания произнес он. Лалловё снизошла до того, чтобы одарить его еще одним отрывистым кивком, напомнив в этот момент птицу, клюющую сырое мясо, и опустила его руку на стол, ладонью вверх, с распрямленными пальцами. – Тебе может показаться, будто малая смерть способна вернуть твой палец на место, но это будет заблуждением. Шестой Серебряный работает схожим образом с привязкой к телу, но чуть более избирательно. И пока твой палец лежит в этой шкатулке, ты будешь пробуждаться что ото сна, что от смерти с девятью пальцами. Десятый – мой. Тюремщица вздохнула и вновь откинулась на спинку кресла; она заложила руки за голову, взъерошила волосы и расслабилась. Блузка плотно обтянула ее груди. – Благодарю, Купер! Уже и припомнить не могу, когда в последний раз отрезала кусочки от кого-нибудь, кто не принадлежал бы к числу моих родственников. – Лалловё помолчала. – Пожалуй, такой возможности мне не представлялось с тех самых пор, как я оказалась в этом отвратном адском городишке. – Тогда зачем ты в нем осталась? – спросил Купер. – Тебя что, тоже против воли привязали к телу? – Да, – просто ответила Лалловё, бросив мимолетный взгляд на свое золотое кольцо, которое, по ее заверениям, было совершенно обычным. – Примерно это она и сделала. Изогнувшись вбок, точно натянутый лук, маркиза занесла над головой руку и с размаху обрушила кулак на край ближайшей гранитной клумбы, подняв в воздух облако пыли. Клумба затряслась от удара, и Лалловё отряхнула с руки каменное крошево, а с ним и остатки кольца. Из лопнувшего корпуса сочилась белесая слизь. Маркиза, задумчиво поджав губы, разглядывала обломки. Купер хрустнул шейными позвонками, возвращая телу подвижность. – Знаешь ли, я побывал внутри нее. Я о Цикатрикс. Она скорее признает своей дочерью выброшенную морем доску, но только не тебя. Когда ты достигнешь дна, Лоллишечка, когда ты его достигнешь… я буду ждать тебя там. Лалловё сбросила ноги с кресла и поднялась одним плавным движением, поворачиваясь спиной к своей жертве. Она не удостоила его даже лишнего взгляда. – Поздравляю с тем, что тебе удалось освоить парочку дешевых трюков и пережить все эти изменения своего облика. Но прошу простить меня за столь скорое расставание, мне еще надо раздавить нескольких менее значительных червей. Она щелкнула пальцами, и в дверном проеме тут же возник Тэм. Купер, разумеется, остался сидеть. Выгадал ли он для себя хоть что-нибудь? Сунул палец в каждый пирог с дерьмом – теперь уже в прямом смысле – и оказался привязан к Неоглашенграду. Был унижен, избит и приобрел как раз достаточно волшебных сил, чтобы осознать всю глубину собственной беспомощности. Тут уже хоть ногти грызи. А то, что произошло сейчас, – поможет это ему как-то или же лишь усугубит его несчастья? Купер покачал головой и порадовался тому, что нашел в себе силы приспосабливаться к столь кошмарным обстоятельствам. «Сможет ли меня теперь вообще хоть что-нибудь напугать? – подумал он. – Вот и сейчас – меня искалечили, а я просто сижу и гадаю, будет ли мне с того какой-либо прок». Маркиза словно бы выбросила его из своего мира. Купер для нее более не существовал. Она вновь щелкнула пальцами, и слуга тут же шагнул к ней с раболепным выражением на лисьем лице. – Тэм, приготовь мне ванну. Пора возвращаться к работе. Скука. Как вообще посмел Теренс-де’Гис заговорить с ним о скуке? Эшеру, прокладывающему свой путь через улицы Неподобия, казалось, будто его пепельное лицо раскалилось добела от гнева. Жеманный голос маркиза все еще звенел в ушах. А Лалловё?.. В глазах Эшера совершенное ей преступление могло затмить даже грядущую гибель всех миров. Серому человеку приходилось принимать тяжелые решения и жить с этой ношей, но чтобы такое… Никто не принимал «Отток» всерьез, да и сами-то личи были не более чем заигравшимися аристократами да алхимиками, чьи эксперименты однажды закончились серьезной неудачей. Они не представляли угрозы и даже среди прочей нежити стояли в самом низу – эти ребята не шли ни в какое сравнение ни с Цитаделью Отверженных, ни с передвижным некрополем Бескровных Небес. Конечно, за последнюю пару лет они, как ни жаль, сумели поднабраться сил, но это была вовсе не их заслуга, если задуматься над тем, как им удалось возвыситься. Вспомнить о том, что – точнее, кто послужил источником их могущества. Размышления помогали Эшеру сдерживать и направлять свой гнев. Умирающие топтали землю миров, не находя забвения, этого странного лекарства от их хронического недуга – жизни. Их становилось все больше, и начиналась очередь за исцелением здесь, в этом городе. Какая ирония! «Каким бы ни оказался новый мировой порядок, жизнь продолжится. А благословением то будет или проклятием – еще поглядим. Выбора нам все равно не оставили». Оказавшись предоставленным самому себе, Эшер был вынужден признать, что на самом деле и понятия не имеет, к какому финалу все идет. Груз принятых решений не становился легче, даже если забыть о возрасте. «Возраст, – злился он, – предполагалось, что ты должен бы быть моим союзником». Там, где, образуя треугольник свободного пространства, пересекались три улочки, давно забытый умелец установил фонтан. Вырезанный из известняка морской конек лил воду в украшенную барельефом чашу. Эшер облокотился на нее и посмотрел вниз. Ведь он не мог ощущать того, что ощутил наверху обглоданной башни «Оттока». Не так ли? Был лишь один человек, которого он мог винить в существовании всех этих личей, всех этих подлецов в сапогах… Эшер даже не был уверен, так ли уж велика вина маркизы Тьюи, хотя больше и не имел права мириться с ее вмешательствами, да и те времена, когда он топил свои печали в бутылке, прошли. Эшер подавил мимолетное, но сильное желание размозжить собственный череп о каменного морского конька. «Началось. Мы все утонем?» Широко расставив руки и обхватив ладонями края чаши фонтана, Эшер наклонился и устремил взор в воду. Ее поверхность пошла рябью, а затем явила ему отчетливое, яркое изображение Лалловё Тьюи. Изумленное лицо маркизы было подсвечено золотисто-зеленым, а обнаженные плечи оказались мокрыми. Она принимала ванну? При зажженных свечах? – И с чего я вдруг удостоилась такой чести, мой… – Захлопни свою коровью пасть, недоношенная полукровка! – оборвал Эшер маркизу. Ее губы изогнулись идеальной буквой «О». – Все кончено, Тьюи. Считай это звонком вежливости. Беги. – Прошу прощения? – Лалловё быстро оправилась и даже почти сумела придать своему голосу насмешливые нотки, но за всем ее притворством было заметно, насколько ее потрясли слова Эшера. «Да, да, да. Она виновна именно настолько, насколько выглядит». – Я сказал тебе бежать. Убирайся из моего города, пока еще можешь. Скрючив пальцы, он повел ладонью над водой, и его призрачное окно переместилось. Теперь он смотрел на маркизу не снизу вверх, со стороны ее коленей, но словно нависал над ней, глядя ей прямо в лицо. Заодно ему удалось рассмотреть и предмет, что лежал в ее руках, – новейшее достижение в области синкретических технологий, значительно превосходящее ту халтуру, что Эшер видел парой лет ранее: в раковину огромной устрицы была встроена электрическая матрица, подвешенная в магической среде. Серый человек не следил за не прекращающимся ни на день прогрессом, будь тот магическим, техническим, метафизическим, спиритуалистическим или каким бы то ни было еще. Он не нуждался в этих изобретениях и только теперь, когда было уже слишком поздно, стал понимать, насколько наивен был. Тьюи подняла взгляд и посмотрела на него из своей ванны. Ее притворство испарилось – она перестала изображать просто принимающую водные процедуры барышню, к которой пристает нахал. Истина заключалась в том, что Эшер был выше низменных желаний, а она вовсе не походила на благопристойную даму. – Бежать? – улыбнулась маркиза, обнажив змеиные клыки, сверкнувшие под ее верхней губой. – С чего бы вдруг? Самое интересное только начинается.