– Слушай, милочка, Нитт – это никуда не годится! Дверь дома матушки Ветровоск отворилась сама собой. Джарг Ткач в нерешительности застыл. Ну разумеется, она же ведьма. Его предупреждали, чтобы он ничему не удивлялся. Джаргу это не нравилось. Но куда больше ему не нравилось, как ведет себя его спина – особенно в те дни, когда его спине не нравился он сам. Позвоночник умеет испортить человеку жизнь. Морщась от боли и с трудом балансируя на двух палках, на которые опирался, Джарг проковылял в дверь. Ведьма восседала в кресле-качалке, спиной к нему. Джарг снова остановился. – Заходи, Джарг Ткач, не стесняйся, – поприветствовала его матушка Ветровоск. – Сейчас я подыщу что-нибудь от твоей спины. Джарг был настолько потрясен, что даже попытался выпрямиться, но жуткая боль, раскаленным добела шаром взорвавшаяся в районе пояса, мигом привела его в чувство. Закатив глаза, матушка Ветровоск вздохнула. – Ты сесть можешь? – спросила она. – Нет, матушка. Но я могу упасть в кресло. Из кармана своего фартука матушка извлекла черный пузырек и энергично им потрясла. Глаза Джарга расширились. – Так ты… это… знала, что ли? – Ага, – кивнула матушка. И ничуточки не солгала. Она давным-давно смирилась с фактом, что люди приходят к ней не за настоящим лечением, а за пузырьком с чем-нибудь липким и противно пахнущим. Главным тут было не лекарство, а, так сказать, ложка. – Это смесь редких трав и еще кое-чего, – провозгласила матушка. – Плюс цукроза и аква. – Ого… – потрясенно промолвил Джарг. – Глотни-ка. Джарг безмолвно повиновался. Снадобье слегка отдавало лакрицей. – Сегодня на ночь глотнешь еще раз, – продолжила матушка. – А затем трижды обойдешь вокруг каштана. – …Трижды вокруг каштана… – И положи под матрац сосновую доску. Только не забудь: сосна должна быть двадцатилетней, не младше! – …Двадцатилетней… – тихим эхом откликнулся Джарг. – Понимаю, – многозначительно кивнул он, решив внести в разговор свою лепту. – Это чтоб узлы с моего позвоночника перешли в сосну! Матушка была потрясена. Этот перл народной смекалки следовало запомнить – пригодится для похожих случаев. – Тут ты угодил в самую точку, – подтвердила она. – И все? – А тебе мало? – Ну, я думал… будут пляски, заклинания, все такое… – Этот ритуал я проделала до твоего прихода. – Ну надо же! Ага. Гм. А как… насчет оплаты? – О, я плату не беру, – успокоила его матушка. – Деньги, они ведь только несчастья приносят. – А-а! Точно-точно. – Лицо Джарга просветлело. – Разве что, быть может… если у твоей жены завалялись какие-нибудь старые тряпки, то у меня двенадцатый размер, а цвет я предпочитаю черный. Или, может, она любительница печь, тогда мне бы пирожков… А медку у вас горшочек нигде не застоялся? Или вдруг как раз сегодня вы собрались резать свинью, так вот, я люблю вырезку со спины… Впрочем, ляжечка тоже сойдет, да и свиные ребрышки – м-м, объеденье! В общем, все подойдет, что вам самим не нужно. Хотя это вовсе не обязательно. Я ведь не люблю накладывать на людей обязательства. Ну и что, что я ведьма? Это ничегошеньки не значит. У вас ведь в доме все хорошо? Все здоровы? Она с удовольствием наблюдала, как до Джарга постепенно доходит смысл ее слов. – А теперь давай я помогу тебе выйти, – добавила матушка. Джарг Ткач так никогда и не смог объяснить себе последовавшие за этим события. Матушка, обычно твердо стоявшая на ногах, вдруг споткнулась об одну из его палок и начала падать назад, цепляясь за его плечи, а ее колено взлетело высоко в воздух, как-то неудачно вывернулось и угодило ему прямо в какую-то точку в позвоночнике, раздался громкий щелк… – Арррргхх! – Ой, извини! – Моя спина. О, моя спина! «Впрочем, все мы стареем, – чуть позже думал Джарг. – И ведьмы тоже. С возрастом человек становится неловким, а матушка всегда была немного того, хотя это не мешает ей готовить хорошие снадобья. Причем такие, что чертовски быстро действуют!» Подходя к своей хижине, Джарг Ткач уже не опирался на палки, а нес их под мышкой. Матушка, качая головой, проводила его взглядом. «Люди слепы, все до одного, – в свою очередь думала она. – Предпочитают верить во всякую чепуху, а не в старую добрую хиропрактику». Разумеется, ей это только на руку. Пусть себе восторженно охают-ахают, ломают головы: и как это она узнала, кто к ней идет? А то, что из матушкиной хижины, расположенной на самом повороте тропинки, прекрасный обзор и видно любого путника, лучше пусть останется в тайне. Как и фокус со щеколдой и привязанной к ней черной ниткой…[2] И разве она сделала что-то плохое? Всего-то навсего обвела вокруг пальца глуповатого старика. Матушка много кого повидала на своем веку: встречалась и с волшебниками, и с чудовищами, и с эльфами… а сейчас сидит и радуется: как ловко она надула Джарга Ткача, человека, дважды не получившего звание Деревенского Идиота только потому, что его сняли с соревнований по причине полного, абсолютного идиотизма. Она катится по наклонной. Что дальше? Скоро она начнет зловеще хихикать, бормотать всякую чушь и жарить в печке детишек? До этого осталось совсем недалеко, тем более что детей матушка всегда недолюбливала. Матушка Ветровоск уже многие годы служила деревенской ведьмой. А потом сложилось так, что ей пришлось отправиться в путешествие, она поглядела мир, и с тех пор у нее внутри что-то непрерывно зудит – особенно в это время года, когда по бледному небу пролетают гусиные клинья, а невинные зеленые листочки в долинах скукоживаются от первых заморозков. Она окинула взглядом кухню. Надо бы подмести. Неплохо бы вымыть посуду. Стены кое-где тронуты плесенью. Все надо делать, все. Дел столько, что руки опускаются и не хочется ни за что браться. Сверху донеслись гусиные клики. Она посмотрела в небо. Высоко, меж облаками, гуси клином устремлялись в путь. Летят в теплые страны, о которых матушка Ветровоск только слышала и в которых никогда не бывала. Как заманчиво… Члены избирательного комитета расселись вокруг стола в кабинете господина Нечаста Бадьи, нового хозяина Оперы. По обе руки от него расположились Зальцелла, главный режиссер, и доктор Поддыхл, управляющий хором. – Следующим пунктом, – произнес господин Бадья, – у нас идет… ну-ка, посмотрим… ах да, Кристина… Потрясающе смотрится на сцене, правда? И фигурка что надо. – Он подмигнул доктору Поддыхлу. – Фигура отличная, – бесстрастно согласился доктор Поддыхл. – Жаль, что фигурой не поют. – Вот они, творческие натуры… Неужели вы не понимаете, на дворе век Летучей Мыши! – воскликнул Бадья. – Опера – это коммерческое предприятие, а песенки можно распевать и на улице. – Это вы так считаете. Однако… – Представление о сопрано как о дамочке пятнадцати акров в обхвате и в рогатом шлеме давным-давно устарело. Зальцелла с Поддыхлом переглянулись. Значит, вот какой у них новый хозяин… – К сожалению, – язвительно откликнулся Зальцелла, – по-прежнему актуально представление о сопрано как о певице с приемлемым певческим голосом. У нее хорошая фигура, это верно. И она не без… искорки. Однако петь она не умеет. – Но ее ведь можно научить! – возразил Бадья. – Несколько лет в хоре и… – Да, быть может, после нескольких лет в хоре, если я, конечно, столько протяну, она станет вполне посредственной певичкой, – отозвался доктор Поддыхл. – Э-э, господа… – Бадья взмахнул рукой. – Гм-м. Ну ладно. Значит, карты на стол, так вы хотите? Хорошо. Я человек простой. Вокруг да около не хожу, говорю все напрямую, черное называю черным, а белое… – Да-да, мы очень хотели бы познакомиться с вашим взглядом на вещи, – перебил его Зальцелла. «Вот, значит, какой хозяин нам теперь достался… – снова подумал он. – Выбрался из грязи в князи и страшно горд своими достижениями. Путает грубоватое добродушие и честность с обыкновенным хамством. Рискну поставить доллар, он считает, будто бы ему ничего не стоит распознать человека, внимательно посмотрев тому в глаза и пожав ему руку…» – Я прошел через мельницу жизни, – продолжал Бадья, – и сам замесил свою судьбу… «Может, ему лучше было какую-нибудь пекарню купить?» – уныло подумал Зальцелла. – …Но я должен поставить вас в известность, что здесь замешаны некоторые… э-э… финансовые интересы. Ее отец, он… э-э… одолжил мне в свое время изрядную сумму на покупку этого заведения. Тогда же он выразил обеспокоенность судьбой своей дочери. Искреннюю отцовскую обеспокоенность. Если мне не изменяет память, то дословно он выразился так: «Смотри, не вынуди меня потом переломать тебе ноги». Я, конечно, не рассчитываю, что вы, творческие натуры, это поймете. Это ведь бизнес. Но мой девиз таков: береженого боги берегут.