Врач – своего не было, зато тут было полно врачей ВВС – осмотрев колено, рекомендовал сделать перерыв на несколько дней и наложил давящую повязку. Так же – дал какое-то средство, каким пользуются игроки в американский футбол, и велел это втирать в колено, как только будет чувствоваться боль. Лейтенант понял, что выбыл из строя на несколько дней, и ничего хорошего в этом не было. Он попросил разрешения сходить на пару дней с логистической колонной в Кабул, и лейтенант-коммандер подписал ему три дня увольнительной. Требования безопасности запрещали такое – но Снейк хорошо понимал, что болтающийся по базе лейтенант может что-то натворить, опять столкнуться с Дулитлом. Да и вообще – Аллену надо было дать немного развеяться перед тем, как снова приступать к занятиям, долгие тренировки и неизвестность вымотали всех до предела. Так что – с первой же логистической колонной, лейтенант Томас Аллен отбыл в Кабул. * * * Кабул одна тысяча четыреста тридцать второго года хиджры представлял собой город, мало похожие на какой-либо иной на этой планете… Когда американцы пришли в Кабул – он был мало похож на город. Русские в восьмидесятые отстроили его по своим проектам, четырех и пятиэтажками, в основном панельными, совсем не держащими тепло – но это было хоть какое-то жилье, ведь до прихода русских многие жители Кабула ютились в грязных землянках, вырытых на склонах гор, был даже уникальный, единственный в мире подземный рынок. Потом – русские ушли и в городе начались бои. При коммунистической власти Наджибуллы – боев не было, коммунисты сдали город без боя – все началось потом. Таджики Раббани и Масуд моментально схватились с пуштуном Хекматьяром. Точнее – это пуштун Хекматьяр, основатель и «владелец» самой крупной из семи партий – Исламской партии Афганистана, включавшей в себя до трети моджахедов – не хотел делиться власть с грязными таджиками и с другими полевыми командирами. Он хотел власть себе и кресло премьер-министра его не устроило. Тяжелые бои, которые велись даже в городских кварталах – закончились поражением Хекматьяра, он отступил в населенный пуштунами Кандагар, от поста главы правительства не отказался – но делами страны не занимался, вместо этого он начал промышленно выращивать опиумный мак. О походе на Кабул он заикался, но как-то вяло – места для выращивания мака хватало. В девяносто шестом – город, и тоже без боя взяли уже талибы. Это снова были пуштуны – но совсем не такие, как обросший жирком Хекматьяр. Молодые, голодные и злые пуштуны из сельской местности, говорящие на пушту взяли миллионный город, который населяли люди, говорящие в основном на дари, и среди них было много не пуштунов. Город этот – на протяжении многих десятилетий испытывал влияние вестернизации: в двадцатые Эманулла-хан приказал проложить к своему дворцу первую (и последнюю) афганскую железную дорогу, в шестидесятые тут было не протолкнуться от хиппи, шалевших от горного воздуха и растущей в горах на открытом доступе афганской, лучшей в мире конопли, в восьмидесятые здесь были русские. Еще в начале девяностых – Раббани и Масуд не слишком то усердствовали в вопросах веры и можно было увидеть женщину на улице если и не в мини-юбке, то без чадры. Но сейчас – наступили совсем другие времена. Первым делом, талибы (и не только они) ворвались в представительство ООН и зверски убили скрывавшегося там президента Афганистана Наджибуллу. Ни Раббани, ни Масуд на такое не решились – они все же видели Афганистан какой-то частью мирового сообщества и не могли позволить себе с ходу жечь мосты. Талибы сделали это не колеблясь – тем самым, они показали, что не намерены считаться со всем остальным миром, и намерены навязывать свои порядки везде, где они будут. Они прошлись по домам и разбили все телевизоры и радиоприемники. Они приказали всем мужчинам отращивать бороду, а женщинам надеть глухую паранджу – за ослушание зверски убивали на площадях. Они уничтожили все портреты, какие были – Аллах запрещает изображать человеческое лицо. Начали работать исламские трибуналы – где судьи, окончившие едва ли и один класс школы, выносили поистине изуверские по жестокости приговоры. Город, где еще десять лет назад встречали первого афганского космонавта[29] – стремительно погружался в пучину средневекового варварства, откровенной дикости, фанатичности. Автомат Калашникова, вонючая борода, грязный халат и самодельные чувяки, черная чалма, фанатичный взгляд и безграмотная, постоянно прерывающаяся упоминанием Аллаха речь – таким был портрет хозяина афганской столицы все эти годы. Город, где когда-то работала Академия наук – стремительно превращался в одну гигантскую трущобу: не работали никакие системы жизнеобеспечения, свет получали от дизель-генераторов, на последних этажах домов ставили печки-буржуйки, оконные проемы затыкали шкурами скота и картоном. Талибы продемонстрировали готовность убивать и делали это снова и снова. Женщин, многие из которых учились в настоящих школах – низвели до положения скота. Рождаемость подскочила до предела – и в чудовищном гнойнике под названием Афганистан – вызревал тот гной, который в новом тысячелетии должен был выплеснуться на север, занимая все новые и новые территории. В старом Талибане были десятки тысяч – в новом обещали быть миллионы, неграмотных, фанатичных подростков, несущих веру на штыке своего автомата. Не получилось. Американцы взяли Кабул в самом конце первого года – и снова без боя. Кабул почти никогда не брали с боем, он падал победителю в руки сам, как бы подводя итог происходивших ранее событий. Американцы просто пришли – и оказались хозяевами полуразрушенного, изгаженного города, где ничего не работало, где в банке Афганистана в сейфе обнаружили в углу стопки старых банкнот, которых не хватало, чтобы дом здесь купить. Река Кабул текла через город, в ней мылись, тут же набирали воду для питья, тут же – выплескивали помои и испражнялись. Беженцы со всей страны ринулись в Кабул, они бежали от нищеты и безысходности и ждали гуманитарной помощи. За короткий срок – население города увеличилось с миллиона до двух с половиной миллионов человек, беженцы жили в землянках, в каких хороший хозяин и скотину держать не стоит, свирепствовали болезни. Но самое главное, чего не было – это общества. Афганское общество было разрушено до основания… подобных примеров до этого было немного, один из них это Сомали. У афганцев – за тридцать предыдущих лет сменилось восемь правительств[30], взаимно отрицавших друг друга и уничтожавших сторонников своих предшественников физически. Страна пережила сначала гражданскую войну, став полем боя сверхдержав, а потом и нашествие варваров. В стране не было единого народа: на севере были таджики, узбеки, хазарейцы, на остальной территории страны – пуштуны, поделенные на племена. Невозможно было говорить ни о каком уважении собственности – здесь привыкли подбирать брошенное и отбирать чужое. Надо было начинать с чистого листа – но начинать с чистого листа никто не хотел, а американцы, в отличие от русских, не обладали громадным историческим опытом воссоздания жизни на пепелище – и ничего афганскому народу предложить не могли. Они пришли сюда, чтобы уничтожить Аль-Каиду и поймать Бен Ладена – а проект строительства мирной жизни в Афганистане не воспринимали всерьез. Так начиналась долгая война… Через десять лет пребывания американцев в Кабуле – город изменился и сильно: лейтенант здесь был три раза, первый раз – еще в четвертом – и каждый раз, приезжая сюда, он видел другой город. Они входили в город с северного направления, логистической колонной, в которой было больше сорока машин. До этого – они большую часть времени шли все равно что по пустыне – пыль, угрюмые горы на горизонте и абсолютно безжизненная земля у дороги, одиночные домишки – интересно, чем живут их обитатели. Дорога была огорожена от остальной части Афганистана высокими бетонными отбойниками, образуя коридор, по которому они шли. На пути им встречались блок-посты, над которыми развевались самые разные флаги: чешский, румынский, польский, литовский, хорватский. Посты были усилены обваренными решетками бронетранспортерами, MRAРами, против снайперов были выставлены экраны. Солдаты приветствовали их не по форме одетые, кто-то и голый по пояс, но в бронежилете, увешанные оружием, в том числе трофейным – здесь на блоки тащили все, что может стрелять, потому что при нападении ничего не будет лишним. Все это – безжизненная дорога и блок-посты, больше похожие на укрепленные пункты из «Безумного Макса»[31] – давило на нервы и вызывало депрессию. Было видно, что здесь их не ждут, и они держатся за эту землю из последних сил. В город колонна не пошла, остановилась на логистическом терминале на окраине – огромная территория, огороженная блоками HESCO и пулеметными вышками, на которой вперемешку стояли как военные машины, так и машины гражданских подрядчиков. Грузы были в контейнерах, работа шла довольно быстро. Осмотревшись по сторонам – лейтенант направился к зданию, где по его разумению сидело какое-то командование. Нужно было отметиться, расспросить о том, какой транспорт отсюда ходит, и что вообще творится в городе. Он долго сидел в каком-то светлом и чистеньком коридорчике – шел какой-то брифинг. Потом – брифинг закончился, в коридоре появился капитан в форме «цифровая пустыня» и с надписью Абрамович на именной бирке. Коротко кивнул, предлагая зайти в кабинет… – Сэр, лейтенант Аллен – представился лейтенант, подавая документы. – С флота… – сказал военный полицейский, бегло их просматривая. – Так точно, с Баграма. Мы там временно размещены. – Купить что-то хочешь? Здесь есть небольшой маркет. Не Уолл-Март, конечно… – Нет, сэр. Просто пройтись по городу. Капитан военной полиции испытующе посмотрел на лейтенанта. – Не лучшее место для пешего туризма, парень. – Я знаю, сэр… – Бывал здесь? – Три тура, сэр. Не считая этот… – Понятно. Капитан смекнул, что четыре тура в зону боевых действий мог набрать лишь представитель спецназа. – Транспорта, конечно нет. – Нет, сэр. Я прибыл с колонной. – И оружия нет. – Никак нет, сэр. Оружия нет. Потом – этот капитан и этот вопрос, заданный, в общем-то, для проформы – избавят лейтенанта от больших неприятностей. – И ты собираешься гулять по городу, один, пешком, без оружия и машины? Да ты, парень, псих, вот что я скажу тебе. – Сэр, я умею справляться с кризисными ситуациями. – О, не сомневаюсь, сынок. Проблема в том, что все, что тут происходит – это одна большая кризисная ситуация. – Сэр, я знаю язык и собираюсь переодеться. Местная одежда – у меня в мешке. – Знаешь? Салам аалейкум. Хуб асти, четур асти? – Хуб хастам, сахиб афсар[32]. Капитан, приняв какое-то решение – достал какой-то бланк, наскоро его заполнил, черкнул роспись и дату. – Знаешь… Держи. Гараж по правую руку от нас, спросишь Тома Адамса. Он даст тебе пикап, афганские ублюдки пару дней без него перебьются. Разобьешь – прослежу, чтобы вычли из жалования. Все. – Спасибо, сэр. – Не благодари. * * * Пикап и в самом деле был совсем новым, да еще и частично бронированным. Форд Рейджер светло-песчаного цвета, но не американский – а малоизвестный в цивилизованных странах малазийской сборки. Комплектация Heavy Duty, простейшая коробка передач – стик, кабина «кинг кэб» с двумя рядами сидений. В дверцах броня, моторный отсек тоже укреплен, стекла оклеены специальной пленкой – пулю не держат, но камни – вполне. Единственно, что плохо – что эти машины население воспринимает как полицейские и относится к ним соответственно. А так – лучше и придумать нельзя, сел и поезжай. Вместе с другими машинами, держась ритма движения – он ехал и смотрел по сторонам. Изменения были. Бывший городок советских военных советников – им пришлось там жить, поставив палатки в разоренных квартирах без окон и дверей – был восстановлен и заселен и выглядел совсем даже неплохо. Тут же рядом – строился новый жилой комплекс, десятиэтажный, архитектура чем-то напоминала дома, которые строят в странах Магриба и Ближнего Востока для бедняков – но для Кабула это было элитное жилье. Среди машин много такси, самых разных – от держащейся на честном слове старой советской Волги – до новеньких корейских микролитражек. Много и людей на тротуарах, которые отделены от проезжей части высоким отбойником. Полицейские – в таких же, как у него пикапах – стоят почти на каждом перекрестке, к центру их становится больше. Посты безопасности прикрыты колючей проволокой и мешками HESCO, около них торчат боевые машины – в основном старые Хаммеры начального периода войны, которые проще было подарить афганцам, что и было сделано. На пулеметах – никто не дежурит… Чем ближе к центру столицы – тем роскошнее становится. Дуканы сменяются лавками с вывесками известных брендов, иногда самодельными – но есть и настоящие магазины с витринами, как в цивилизованном мире. Выделяются здания банковских офисов – Кабул-банк, Паштани-банк, еще больше черно-желтых вывесок «Вестерн Юнион» – денежные переводы из-за границы для многих существенное подспорье, да и американцы иногда посылают деньги на родину именно так, особенно если они заработаны не совсем честным способом. Особенно выделяется Кабул-Банк – серый бетон и василькового цвета остекление здания. Такой офис – хорош даже для какого-нибудь американского города типа Чикаго. Видно, что определенная прослойка населения тут не бедствует, и деньги крутятся изрядные. Нищим не нужны банки. Он остановил машину на свободном месте, перелез на заднее сидение и там переоделся, оставив только нижнее белье и ботинки. Из оружия у него была только ручка, в которой прятался стилет – причем она была керамической, не обнаруживаемой металлоискателем. Разложил деньги – по разным карманам, чтобы все разом не украли. Прислушался к себе – колено пульсирует, но терпимо. Открыл дверь, шагнул на тротуар… * * * Обычный город. Обычный город. Если постоянно повторять это – то можно даже и поверить. Он отрастил короткую бородку – теперь боевые пловцы воевали в основном на суше и требования по герметичности прилегания маски их не касались. В характерной для местных одежде он выделялся в толпе лишь ростом, да и то ненамного. Никто не проявлял к нему враждебности – и он ни к кому враждебности не проявлял. Присматриваясь и прислушиваясь, он шел к Майванду, главной торговой улице города. Обычный город… По улице тек поток машин – в центре машины были либо дорогими, либо армейскими – но дорогие уступали армейским, потому что у армейских были пулеметы. На одном из перекрестков стоял необычный черный Шевроле с афганским флажком на кабине и пулеметом Калашникова в кузове, афганские полицейские выделялись матово-черными, неглубокими шлемами и черной боевой униформой. Видимо, какой-то спецназ, что они тут делали – непонятно. Лейтенант вышел на Майванд, и сразу понял – не по нему. Сейчас на Майванде обычному флотскому лейтенанту, даже с дополнительными выплатами за риск – делать нечего. Витрины буквально ломились от дорогих товаров – Гуччи, Роллекс и прочее. Он сразу свернул – от греха подальше. Он решил купить себе что-то из одежды. Например – чалму, самую настоящую. Чтобы потом – от этой вылазки в Кабул что-то осталось. С этой мыслью, он толкнул дверь одного из дуканов, приличного на вид – и колокольчик над дверью негромко и мелодично звякнул, приветствуя покупателя. Из-за ширмы показалась девушка, совсем молоденькая и привлекательная – как успел заметить лейтенант. Увидев посетителя мужчину – она ахнула и метнулась за ширму, после чего снова появилась, но уже в наспех накинутой чадре. Если ее увидят разговаривающим с мужчиной без чадры – потом могут быть проблемы. – Салам алейкум – вежливо поздоровался лейтенант. – Ва алейкум ас салам – ответила девушка – что угодно господину? – Что-нибудь из… одежды. – Американской одежды? Лейтенант нахмурился. – Так заметно? – Да, конечно… – Нет. Из вашей. Я хочу сувенир. На память, понимаете? – Да, память…