— Ты так печешься о судьбе посторонних? — Так пекусь. Потому что, как правило, за их судьбу обвиняют меня. И мне грозят последствиями. — Понимаю. А скажем, не была бы забота о судьбе посторонних обратно пропорциональна размеру платы? — Не была бы. — Твой тон, ведьмак, мне не очень нравится. Но не в том дело. Я понимаю, что ты хочешь этим сказать. Хочешь сказать, что не намерен сделать того… о чем я мог бы тебя попросить, причем размер платы не имеет значения. А характер оплаты? — Не понимаю. — Не думаю. — И все же. — Чисто теоретически, — сказал Ляшарель тихо, спокойно, без злобы или угрозы в голосе, — возможно, платой за услуги была бы гарантия, что ты и твои друзья выйдете живыми из… теоретического города. Тогда что? — На этот вопрос, — криво усмехнулся ведьмак, — невозможно ответить теоретически. Ситуацию, о которой ты говоришь, благородный Ляшарель, следовало бы рассмотреть практически. Я вовсе не стремлюсь к этому, но если потребуется… Если не будет иного выхода… Я готов это… проработать. — Хм, возможно, ты и прав, — спокойно ответил Ляшарель. — Мы слишком много теоретизируем. Что же до практики, то, вижу, сотрудничества ждать бессмысленно. Может, и к лучшему? Во всяком случае, надеюсь, это не станет поводом к конфликту между нами. — И я, — проговорил Геральт, — надеюсь. — Пусть же горит в нас сия надежда, Геральт из Ривии. Ты знаешь, что такое Вечный Огонь? Неугасимое пламя, символ существования, дорога, указанная во мраке, предвестник прогресса, лучшего завтра. Вечный Огонь, Геральт, есть надежда. Для всех, для всех без исключения. Ибо если существует нечто общее… для тебя… для меня… для других… то это как раз и есть надежда. Помни об этом. Приятно было познакомиться, ведьмак. Геральт молча поклонился. Ляшарель секунду глядел на него, потом энергично развернулся и пошел через площадь, не оглядываясь на эскорт. Люди, вооруженные ламиями, двинулись следом, выстраиваясь в правильную колонну. — О мамочка моя, — заныл Лютик, пугливо поглядывая на уходящих. — Ну повезло. Если только это конец. Если нас немедля не сцапают… — Успокойся, — сказал ведьмак, — и перестань скулить. Ничего же не случилось. — Знаешь, кто это был, Геральт? — Нет. — Это был Ляшарель, наместник по делам безопасности. Секретная служба Новиграда подчинена церкви. Ляшарель не богослужитель, но это серый кардинал иерарха, самый могущественный и самый опасный человек в городе. Все, даже Совет и цехи, трясут перед ним портками, потому как он чистой воды подлец, упившийся властью, как паук мушиной кровью. Хоть и втихую, но в городе поговаривают о его делишках. Исчезающие бесследно люди, ложные обвинения, пытки, тайные убийства, террор, шантаж и обычный грабеж. Принуждения, мошенничества и аферы. О боги, в хорошенькую историю ты впутал нас, Бибервельт. — Прекрати, Лютик, — фыркнул Даинти. — Тебе-то чего бояться? Никто трубадура не тронет. По непонятным причинам вы пользуетесь неприкосновенностью. — Неприкосновенный поэт, — стонал все еще бледный Лютик, — в Новиграде тоже может попасть под мчащуюся телегу, отравиться до смерти рыбой или неожиданно утонуть во рву. Ляшарель — спец по таким несчастным случаям. По мне, так невероятно уже то, что он вообще с нами разговаривал. Так сказать, снизошел. Ясно, не без причин. Что-то он замышляет. Вот увидите, он сразу же во что-нибудь нас впутает, нас закуют и законно поволокут на пытки. Так тут делается! — В его словах, — проговорил низушек, обращаясь к Геральту, — довольно много правды. Надо соблюдать осторожность. И как только такого мерзавца, как Ляшарель, земля носит! Уж сколько лет о нем говорят, что он болен, что ему кровь в голову ударяет, и все ждут, когда же он преставится. — Замолкни, Бибервельт, — испуганно прошипел трубадур, оглядываясь. — Еще кто-нибудь услышит. Гляньте, как все зырятся на нас. Пошли отсюда, говорю вам. И советую, давайте по-серьезному отнесемся к тому, что нам сказал Ляшарель о допплере. Я, к примеру, в жизни не видел никакого допплера, если потребуется, присягну перед Вечным Огнем. — Гляньте, — вдруг сказал низушек. — Кто-то к нам спешит. — Бежим! — взвыл Лютик. — Спокойно, спокойно, — широко улыбнулся Даинти и прошелся по шевелюре пальцами. — Я его знаю. Это Ондатр, местный купец, казначей цеха. Мы вместе торговали. Смотрите, какая у него мина! Словно в штаны наделал. Эй, Ондатр, ты не меня ищешь? — Клянусь Вечным Огнем, — просипел Ондатр, сдвигая на затылок лисью шапку и вытирая лоб рукавом. — Я был уверен, что тебя заточат в казематы. Истинное чудо. Поразительно… — С твоей стороны, — ехидно прервал низушек, — очень мило поражаться. Порадуй нас еще, скажи, почему? — Не прикидывайся дураком, Бибервельт, — поморщился Ондатр. — Весь город знает, сколько ты огреб на кошенили. Все об этом только и болтают, небось и до иерархии дошло, и до Ляшареля, какой ты ловкий, как хитро воспользовался тем, что произошло в Повиссе. — О чем ты, Ондатр? — О боги, прекрати мести хвостом, будто лиса. Ты кошениль купил? Купил. Воспользовавшись плохим спросом, заплатил авализованным векселем, не выложив ни гроша наличными. И что? За один день распродал весь груз в четыре раза дороже, да еще и за звонкую монету. Может, станешь утверждать, будто тебе случайно повезло? Мол, покупая кошениль, ты ничегошеньки не знал о перевороте в Повиссе? — О чем? О чем ты болтаешь? — В Повиссе был переворот, — рявкнул Ондатр. — И эта, как там ее… Леворюция! Короля Рыда свергли, теперь там правит клан Тиссенидов! Двор и войско Рыда одевались в голубое, потому тамошние ткачи покупали одно индиго. А цвет Тиссенидов — пурпур. Индиго тут же упало в цене, а кошениль пошла вверх, и сразу стало ясно, что именно ты, Бибервельт, наложил лапу на единственный доступный груз. Хе! Даинти, задумавшись, молчал. — Хитро, Бибервельт, ничего не скажешь, — продолжал Ондатр. — И никому ни слова, даже друзьям. Шепни ты мне, глядишь, мы бы все заработали, даже факторию можно было бы совместную основать. Но ты предпочел один, втихую. Твоя воля, но и на меня теперь не рассчитывай. О Вечный Огонь, а ведь и верно: что ни низушек, то самолюбивая дрянь и дерьмо собачье. Мне, к примеру, Вимме Вивальди никогда аваля на векселе не дает, а тебе? Запросто. Потому как вы с ним одна банда, вы, нелюди, окаянные низушки и краснолюды. Чтоб вас холера… Ондатр сплюнул, развернулся и ушел. Даинти, задумавшись, чесал в голове так, что аж шевелюра хрустела. — Что-то мне светит, ребята, — сказал он наконец. — Знаю, что надо сделать. Пошли в банк. Ежели кто и может разобраться, так только мой знакомый банкир Вимме Вивальди. 3 — Иначе я представлял себе банк, — шепнул Лютик, осматривая помещение. — Где они тут держат деньги, Геральт? — Черт их знает, — тихо ответил ведьмак, прикрывая разорванный рукав куртки. — Может, в подвале? — Вряд ли. Я смотрел — нет тут подвала. — Ну значит, на чердаке. — Извольте в контору, господа, — сказал Вимме Вивальди. Сидевшие за длинными столами молодые люди и краснолюды неведомого возраста занимались тем, что покрывали листы пергамента рядами циферок и буковок. Все без исключения кособочились, и у всех были слегка высунуты языки. Работа, как расценил ведьмак, была чертовски однообразна, но, казалось, поглощала клерков без остатка. В углу сидел дед с внешностью попрошайки, занятый тем, что чинил перья. Дело у него шло ни шатко ни валко. Банкир старательно запер дверь конторы, пригладил длинную белую ухоженную бороду, местами испачканную чернилами, поправил бордовую бархатную куртку, с трудом сходящуюся на выдающемся брюхе. — Знаете, мэтр Лютик, — сказал он, усаживаясь за огромный красного дерева стол, заваленный пергаментами. — Я тоже совершенно иначе вас себе представлял. Я знаю ваши песенки, знаю, слышал. О принцессе Ванде, которая утопилась в реке Поппе, потому что никто ее не хотел. И о воробушке, который попал в… тепло и зачирикал… — Это не мое. — Лютик покраснел от бешенства. — Никогда не певал ничего подобного! — Вот как? Ну тогда извиняйте. — А может, перейдем к делу? — вставил Даинти. — Время уходит, а вы о глупостях… Я в серьезном затруднении, Вимме. — Я этого боялся, — покачал головой краснолюд. — Если помнишь, я тебя предостерегал, Бибервельт. Говорил я тебе три дня тому: не всаживай деньги в прогорклый рыбий жир. Что из того, что он дешев, номинальная цена не имеет значения, важен размер дохода на перепродаже. То же самое с розовым маслом, и воском, и глиняными мисками. Что тебя дернуло покупать эту дрянь, да вдобавок за наличные, вместо того чтобы по-умному заплатить аккредитивом или векселем? Я же тебе говорил, стоимость хранения в новиградских складах чертовски высока, за две недели она трижды превысит стоимость товара, а ты… — Ну, — тихо простонал низушек. — Говори, Вивальди. Что — я? — А ты в ответ: мол, ничего страшного, мол, продашь все за двадцать четыре часа. А теперь являешься и сообщаешь, что ты в затруднении, при этом глупо и подкупающе лыбишься. Не идет товар, верно? А издержки растут, а? Эхе-хе, скверно, скверно. Ну как тебя вытаскивать, Даинти? Если б ты застраховал свой хлам, я послал бы кого-нибудь из своих, чтобы он втихаря подпалил склад. Нет, дорогой, единственное, что можно сделать, это подойти к вопросу философски, то есть сказать себе: «Хрен с ним». Это торговля — раз получишь, раз потеряешь. Да что это, в конце концов, за деньги — рыбий жир, воск и масло? Смешно. Давайте поговорим о более серьезных вещах. Скажи, уже пора продавать кору мимозы, ведь спрос начал устанавливаться на пяти и пяти шестых? — Что? — Ты оглох? — поморщился банкир. — Последнее предложение было равно пяти и пяти шестым. Ты вернулся, надеюсь, чтобы согласиться? По семь ты все равно не получишь, Даинти. — Вернулся? Вивальди погладил бороду и выскреб из нее крошки рулета. — Ты был тут час назад, — сказал он спокойно, — и распорядился держать до семи. Семикратное превышение при цене, которую ты заплатил, — это две кроны сорок пять копперов за фунт. Чересчур высоко, Даинти, даже для удачно выбранного рынка. Кожевенники успели договориться и будут солидарно держать цену. Голову даю… Дверь отворилась, и в контору влетело нечто в зеленой фетровой шляпе и шубейке из вывороченного кролика, перепоясанной конопляным жгутом. — Купец Сулимир дает две кроны пятнадцать! — запищало оно. — Шесть и одна шестая, — быстро подсчитал Вивальди. — Что делать, Дан? — Продавать! — крикнул низушек. — Шестикратное превышение, а ты еще раздумываешь, холера? В контору влетело другое нечто, в желтой шапке и плаще, напоминающем старый мешок. Как и в первом, в нем было около двух локтей роста. — Купец Бибервельт велит не продавать ниже семи! — пискнуло оно, вытерло нос рукавом и выбежало. — Так, — сказал краснолюд после долгого молчания. — Один Бибервельт велит продавать, другой Бибервельт велит ждать. Любопытная ситуация. Что делать, Даинти? Ты сразу начнешь объяснять или тоже подождем, пока какой-нибудь третий Бибервельт прикажет грузить кору на галеры и вывезти в Страну Песоглавцев? — Что это? — заикаясь, спросил Лютик, указывая на нечто в зеленой шапке, все еще стоявшее в дверях. — Что это, черт побери? — Молодой гном, — сказал Геральт. — Несомненно, — сухо подтвердил Вивальди. — Это не старый тролль. Впрочем, неважно, что это. Ну, Даинти? Слушаю. — Вимме, — начал низушек. — Я тебя прошу. Не задавай вопросов. Произошло нечто чудовищное. Считай, что я, Даинти Бибервельт из Почечуева Лога, честный купец, понятия не имею, что тут творится. Расскажи мне все. Подробно. События последних трех дней. Прошу тебя, Вимме.