Немного жертвенности 1 Сирена вынырнула из воды до половины тела и бурно, резко захлопала ладонями по поверхности. Геральт отметил, что у нее красивая, прямо-таки идеальная грудь. Эффект портил лишь цвет — темно-зеленые соски, а ореолы вокруг них лишь чуточку светлее. Ловко подстраиваясь к набегающей волне, русалка изящно выгнулась, встряхнула мокрыми бледно-зелеными волосами и мелодично запела. — Что? — Князь перегнулся через борт когги. — Что она сказала? — Отказывается, — перевел Геральт. — Говорит — не хочу. — Ты объяснил, что я ее люблю? Что не представляю себе жизни без нее? Что хочу жениться на ней? Что только она и никакая другая? — Объяснил. — И что? — И ничего. — Ну так повтори. Ведьмак прижал к губам пальцы и издал вибрирующую трель. С трудом подбирая слова и мелодию, начал переводить любовные излияния князя. Сирена легла навзничь на воду и прервала его. — Не переводи, не мучайся, — пропела она. — Я поняла. Когда он говорит, что любит меня, у него всегда бывает такая глупая физиономия. Он сказал что-нибудь конкретное? — Не очень. — Жаль. — Сирена затрепыхалась и нырнула, сильно изогнув хвост и вспенив воду узким плавником, напоминающим плавник султанки. — Что? Что она сказала? — спросил князь. — Что ей жаль. — Чего жаль? Что значит — жаль? — Мне кажется, это был отказ. — Мне не отказывают! — крикнул князь, противореча очевидным фактам. — Ваша милость, — буркнул подходя капитан когги. — Сети готовы — закинем, и она ваша… — Я бы не советовал, — тихо проговорил Геральт. — Она не одна. Под водой их много, а в глубине может притаиться кракен. Капитан вздрогнул, побледнел и обеими руками почему-то схватился за ягодицы. — Кра… кракен? — Он самый, — подтвердил ведьмак. — Не советую играть с сетями. Ей достаточно крикнуть, и от вашей посудины останутся плавающие доски, а нас утопят, как котят. И вообще, Агловаль, реши, ты хочешь жениться или просто намерен поймать ее и держать в бочке? — Я ее люблю, — твердо сказал Агловаль. — Хочу взять в жены. Но надо, чтобы у нее были ноги, а не чешуйчатый хвост. И это можно сделать. За два фунта роскошных жемчужин я купил магический эликсир с полной гарантией. Выпьет — и ножки отрастут. Помучается недолго, дня три, не больше. Давай вызывай ее, ведьмак, скажи еще раз. — Я уже говорил дважды. Она ответила, что не согласна. Но добавила, что знает морскую волшебницу, которая с помощью заклинаний готова превратить твои ноги в элегантный хвост. Притом безболезненно. — Спятила, что ли? У меня — рыбий хвост? Ни за что. Вызывай ее, Геральт. Ведьмак сильно перегнулся через борт. В тени когги вода была зеленой и казалась густой, как желе. Звать не было нужды. Сирена взвилась над волнами в фонтане воды, какое-то мгновение стояла на хвосте, потом скатилась по волне, перевернулась, демонстрируя все свои прелести. Геральт сглотнул. — Эй вы! — пропела она. — Долго еще? У меня кожа скорбнет от солнца! Белоголовый, спроси его, он согласен или нет. — Он не согласен, — пропел в ответ ведьмак. — Шъееназ, пойми, он не может жить с хвостом и существовать под водой. Ты можешь дышать воздухом, а он водой не может вообще! — Так я и знала, — взвизгнула сирена. — Знала. Увертки. Глупые, наивные увертки, ни на грош жертвенности! Любящий жертвует! Я ради него жертвовала собой, ежедневно вылезала на скалы, все чешуйки на попе протерла, плавник растрепала, простыла. Насморк схватила! А он ради меня не хочет пожертвовать двумя своими паршивыми обрубками? Любить — значит не только брать, но и уметь отказываться от чего-то, жертвовать собою! Повтори ему это! — Шъееназ! — воскликнул Геральт. — Ты что, не понимаешь? Он не может жить в воде! — Я не принимаю глупых отговорок! Я тоже… Я тоже его люблю и хочу иметь от него мальков, но как это сделать, ежели он не хочет дать мне молок? Куда я ему икру положу? В шапку? — О чем это она? — крикнул князь. — Геральт! Я привез тебя не для того, чтобы ты с ней беседы беседовал, а… — Она стоит на своем. Она злится. — А ну давай сюда сети! — рявкнул Агловаль. — Подержу ее у себя в бассейне, так она… — А вот такого не хотите, ваша милость! — крикнул капитан, демонстрируя рукой, что он имеет в виду. — Под нами может быть кракен! Вы когда-нибудь видели кракена, господин? Прыгайте в воду, ежели на то ваша воля, ловите ее руками. Я мешать не стану. Я этой коггой живу! — Ты живешь моей милостью, паршивец! Давай сети, а то велю повесить! — Поцелуй…те пса под хвост! На когге — моя воля выше вашей! Я тут капитан! — Тихо вы оба! — зло крикнул Геральт. — Она что-то говорит, у них трудный диалект, мне надо сосредоточиться! — С меня довольно! — певуче воскликнула Шъееназ. — Я есть хочу. Ну, белоголовый, пусть он решает, и немедленно. Скажи ему одно: я больше не хочу быть посмешищем и не стану разговаривать с ним, с этой четырехрукой морской звездой. Повтори ему, что для забав, которые он предлагает мне на скалах, у меня есть подруги, которые делают все гораздо лучше! Но я считаю это играми для детишек, у которых еще не сменилась чешуя на хвостах. Я нормальная, здоровая сирена… — Шъееназ… — Не прерывай! Я еще не кончила! Я здоровая, нормальная и созревшая для нереста, а ему, если он действительно меня хочет, надо обзавестись хвостом, плавником и всем, что есть у нормального тритона. Иначе я знать его не знаю! Геральт переводил быстро, стараясь избегать вульгарностей. Не очень-то это получалось. Князь покраснел, выругался. — Бесстыжая девка! — рявкнул он. — Холодная макрель! Пусть найдет себе треску покрупнее с большим… ну что там у них есть… — Что он сказал? — заинтересовалась Шъееназ, подплывая. — Что не желает заводить хвоста! — Так скажи ему… Скажи ему, чтобы он высушился как следует! — Что она сказала? — Она сказала, — перевел ведьмак, — чтобы ты утопился! 2 — Эх, жаль, — сказал Лютик, — не мог я с вами поплавать. Что делать, я на море блюю так, что хуже не придумаешь. А знаешь, я ни разу в жизни не болтал с сиреной. Обидно, черт побери. — Насколько я тебя знаю, — проговорил Геральт, приторачивая вьюки, — балладу ты напишешь и без того. — Верно. Уже готовы первые строчки. В моей балладе сирена пожертвует собою ради князя, сменит рыбий хвост на шикарные ножки, но заплатит за это потерей голоса. Князь изменит ей, бросит, и тогда она умрет от тоски, обратится в пену морскую, когда первые лучи солнца… — Кто поверит в такую чушь? — Неважно, — фыркнул Лютик. — Баллады пишут не для того, чтобы в них верили. Их пишут, чтобы ими волновать. А, чего с тобой говорить! Что ты в этом смыслишь? Скажи лучше, сколько заплатил Агловаль? — Нисколько. Сказал, что я не справился с задачей. Что он ожидал другого, а он платит за дела, а не за добрые намерения. Лютик покачал головой, снял шапочку и сочувственно посмотрел на ведьмака. — Означает ли сие, что у нас по-прежнему нет денег? — Похоже на то. Лютик сделал еще более жалостливую мину. — Все из-за меня. Моя вина, Геральт, ты не в обиде? Нет, ведьмак не был на Лютика в обиде. Совершенно не был.