— Ты же сирота? — убито прошептала я, чувствуя, как болит в груди. Как я могла ему довериться? — Да. Но у меня есть старший брат. У нас разные отцы. Мы родились с разницей в двадцать лет. — Эрик поморщился, грустно хмыкнул. — Мать вышла за моего отца после пяти лет траура, но брат ее все равно не простил. Когда мать и отец погибли, он отказался от меня. А я дал слово, что никогда не подойду к нему. — Прости! — виновато улыбнулась я. И тут же, осененная неожиданной догадкой, шепотом спросила, чувствуя, как снова становится пусто внутри от дурного предчувствия: — Твой брат — тоже оборотень? А в кого он превращается? — В рысь. Да, Чад — мой племянник. Я выдернула подбородок из его пальцев. Отступила. Почему так больно? Я ведь должна радоваться, что Эрик точно поможет. Останется рядом. Радоваться за Чада, что у него такой хороший дядя. — Вивьен, я бы помог в любом случае. Обычная отговорка. Я заставила себя поднять голову и посмотреть в лицо грифона. На нем отразилось смятение — не ожидал, что я пойму. — Я все понимаю… — Да ничего ты не понимаешь! Эрик рывком оказался рядом, сгреб меня в охапку, ловко обхватив одной рукой за талию, приподнял и поцеловал. Сердце испуганно замерло, а потом забилось, словно птица в силках. Запах Эрика окутал почти осязаемой пеленой. А пахнет он заснеженным лесом, остро, горько и так желанно. Ласковые прикосновения горячих губы смущали, околдовывали, пьянили не хуже крепкого вина, заставляя забыть обо всем. Словно в сказке, превращая лягушку в принцессу. Только я принцессой никогда не стану. Я затрепыхалась в руках Эрика, попыталась освободить голову от бережно легшей на затылок широкой ладони. Грифон поспешно отпустил. Будто тоже очнулся, словно не одна я попала в пьянящий плен поцелуя. Осторожно поставил меня на снег. Не выпуская из объятий, повторил: — Я все равно бы тебе помог. И мне стало неожиданно хорошо, хотя умом я прекрасно понимала, что ни к чему путному такие отношения не приведут. Он лорд, а я — неудачный магический эксперимент, возникший из-за брошенной кочерги. — Это неправильно… — предприняла я слабую попытку призвать Эрика и себя к порядку. Отдернула руку, потянувшуюся к нему. — Естественно, неправильно! — согласно закивал грифон, надевая мне на голову капюшон и лукаво улыбаясь. — Я не встречаюсь с заказчицами. Поэтому, пока мы не разберемся со всем этим, буду вести себя прилично и на свидания приглашать не стану, — и добавил уже серьезно, с непонятной грустью: — Потом будет видно. Мне последние слова не понравились. Странный подтекст был в них. Словно после нашего дела с ним что-то может случиться. — Заглянем в булочную. Потом в храм. — Зачем? — Нам нужны настоящие документы на опекунство. — Я совершеннолетняя. И я не оборотень. — Нет, но наша кровь в тебе есть. — Эрик недоговаривал, чувствую, ждут меня новые «сюрпризы» с неизвестно откуда взявшейся кровью оборотней. А храм… Когда-то я мечтала найти того, кто согласится туда со мной пойти. Вернон заключил с родителями обычный договор, оно и понятно. Подтвержденный храмом документ было невозможно нарушить ни одной из сторон. Нельзя заключить его по принуждению или во вред кому-то. Однако такие договоры налагали слишком много ограничений. Как любил говаривать отец: «Что-за торговец, что обмануть не может?» Но окажись в суде документ, подтвержденный храмом, и обычный договор, правосудие приняло бы во внимание первый. Увы, тогда я никого не нашла, пришлось использовать подделку. — Эрик, — я с сомнением посмотрела на довольного грифона, — а как же мои родители? Без них ведь храм не оформит опекунство? — Оформит. — Но как? — Родители дважды пытались тебя продать. — Щит вокруг нас налился алым, стало жарко. Эрик прикрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, магия успокоилась. — Перед богами они лишились права называться твоими родителями. Поверь, далеко не каждая сделка в храме получает отклик богов. — Богов? — Всегда считала, что документы подтверждают жрецы своей магией, они ведь все одаренные. — Богов. Жрецы только заполняют бумаги и обращаются. Решение принимает покровитель. Думала, это жрецы? Я коротко кивнула. Неприятно признаваться в собственной неосведомленности, но строить из себя умную, когда ничего не знаешь, еще глупее. — Боги. Поверь, они участвуют в нашей жизни гораздо активнее, чем все считают. — Почему ты уверен, что наш договор получит одобрение? Родители ведь хотели мне добра… пусть и таким способом… — Твои родители хотели денег. И, судя по тому, что я узнал и рассказала ты, о твоей жизни никто не думал. Прости, если причинил тебе боль. — Ничего, я это знала, но признаться себе не могла. Эрик отступил от меня и обернулся зверем. С насмешливым клекотом опустился на колени. Терпеливо дождался, пока я устроюсь, и мы полетели. Он отвлекал от мыслей о родителях, указывая на заснеженные здания, украшенные к праздникам и превращенные зимой в сказочные дворцы. Я добросовестно пыталась смотреть на красоты города, но ничего не выходило. Теплые перья под пальцами и лесной аромат постоянно отрывали от созерцания, напоминая о поцелуе. Грусть уступила место изумлению от неожиданного открытия. Когда Эрик успел меня очаровать? Он ведь даже ничего не сделал. А у меня в крови бушует огонь, а сердце леденеет от мыслей, что будет, если я шагну ему навстречу. Что, если это из-за прерванного ритуала? Какой-то побочный эффект, наваждение? И почему мне не хочется верить собственным предположениям? — Как думаешь, кто заплатил инспектору, чтобы дело закрыли? — вернула себя и заодно довольно поглядывающего на меня грифона на землю. — Тот гад, которому тебя пытались продать. И это узнал. И зол на Вернона, не на меня. Как мне вообще в голову могло прийти, что Эрик встанет на его сторону? От него отказался собственный брат! Отправил родную кровь в приют. Ему ли меня не понять? — Как его звали? Неужели не выяснил? Надо же. — Лорд Вернон. Но я не уверена, что имя настоящее. — Наверняка так и есть. Я проверю. — А ты разве не знал, как его зовут? — Нет. Соседи твоих родителей поголовно страдают провалами в памяти. Но, судя по происшествию в участке, у одной из соседок случилось озарение, и она решила поработать на два фронта. Интересно, почему она меня инспектору не выдала? Работой на два фронта из наших соседей, по словам матери, увлекалась лишь девица легкого поведения с птичьим именем Фифи. Была у нее еще одна слабость, кроме сомнительных подработок на полицию и тех, кто заплатит. — Ты ей понравился. — И что? — не поверил Эрик, покосился на меня круглым глазом. — Монеты ей нравятся определенно больше. — Мама… моя мать говорила, что Фифи выполняет обещания, только если мужик красивый да добрый. — О! — впечатлился Эрик. — Надеюсь, так и будет, но документы на опекунство нам все равно придется сделать. — Мама редко ошибалась. — Муторно на душе, но не от глупых мыслей о мужчине, которого я едва знаю, а от воспоминаний. — Расскажи. — Эрик как-то хитро извернулся и потерся головой о мое плечо. — А что рассказывать? Ты же говорил с Фифи. — Говорил. Но я не знаю, как вы жили до переезда сюда. — Как все. — Я прислонилась щекой к мягким перьям, сильнее скрестила ноги. — Переезжали много. Родители говорили, что ищут, где платят больше. — А почему в столицу не подались? — Там и без нас места мало, — повторила я слова отца, глядя в пространство перед собой и ничего не видя. Воспоминания все еще больно ранили. В душе поднималось непонимание. За что они так со мной? Кажется, я спросила это вслух, потому что в следующую секунду мы камнем ухнули вниз. Потом зверь извернулся, расплылся, и я очутилась на руках Эрика. Запоздало испуганно вскрикнув, я прижалась к его груди. — Не бойся, все хорошо. Напугал? Прости. — Теплые пальцы заскользили по волосам. Мне вдруг стало горько, словно аптекарской желчи хлебнула. — Я не понимаю. Я ведь вернулась, я хотела их к себе забрать. Я бы могла помочь найти им работу. А они… Закрыв глаза, я уткнулась лицом в полушубок Эрика, по щекам покатились слезы. — Я глупая? Да? — всхлипнула я. И сказала то, в чем не могла признаться даже себе: — Мне их не хватает! Я о них беспокоюсь… Я как наша Рыжка! Мать ее пинает, а она следует хвостом за нею! Мать ее драной муфтой обзывает, а та мурлычет! — Ты не глупая. Ты добрая и светлая. Слишком светлая для них… — Эрик поцеловал меня в макушку, потом его губы нашли ухо, висок, мокрую от слез щеку, согрели дыханием, смутили легким прикосновением к уголку губ.