Сжав кулаки, я наклонил корпус вперед, насколько позволяли скованные за спиной запястья, и резко оттолкнулся, вкладывая всю свою силу в ноги. Толчок вышел таким мощным, что я даже не почувствовал сопротивления своих оков. И вот я уже лечу прямо в битое стекло на полу, а на руках у меня болтаются браслеты наручников с разорванной цепью. Все-таки не выдержало одно из звеньев, мои кости оказались покрепче. Упав и сделав быстрый перекат, гася инерцию своего рывка, я сходу кинулся на соучастника моего похищения, пока тот еще не поднялся на ноги. Пущенный со скоростью пушечного ядра пинок выбил из лица Вагона целую тучу кровавых брызг вместе с осколками зубов. Судя по тому, как резко стало ослабевать давление воздуха, похититель начал терять сознание, окунаясь в глубины беспамятства и переставая чувствовать боль, которая была моим допингом. Однако, вместо того чтобы оставить его в бессознательном состоянии, я накинулся на него сверху, безостановочно вбивая кулаки, вкладываясь всем своим весом, в кровавую кашу, что теперь была на месте его лица. Страх, которого я натерпелся в этом подвале, перед лицом грозящих мне пыток, страх бесславно погибнуть от издевательств безжалостных садистов, тянущее ощущение собственной беспомощности, все это требовало выхода. Градом мощных ударов я исторгал из себя всю ту мерзость, что испытал в этом проклятом подвале. Мной будто овладели инстинкты дикого зверя, они кричали мне: «Убей! Убей! Или будешь сам убит!» И я пытался следовать этому совету. Я выжимал из себя все остатки физических сил, избивая бессознательного пленителя, чтобы он никогда уже не смог мне причинить вреда. Вскоре я снова почувствовал дрожание угасающей жизни. Еще один удар, за ним еще и… и меня словно прошибло током. Из распростертого подо мной тела, да, теперь уже просто тела, хлынул такой поток черного тумана, что его поток был почти физически ощущаемым. Если раньше, когда собирал крохи Силы в больницах, я словно стоял у водопада и ловил его мелкие брызги, то сейчас, убив голыми руками полного жажды жизни человека, я в этот водопад нырнул. Энергии было так много, что я даже затруднялся поглотить ее всю. Тело начало бить мелкой дрожью от переполнявшей меня Силы, а мой резерв раздулся до невероятных объемов, став настолько полным и концентрированным, как никогда ранее. Поднявшись с трупа, я отошел на несколько шагов, сильно пошатываясь. Потом согнулся, уперев руки в колени, и не сумел удержать сильнейшего спазма желудка. Мерзкая горечь прокатилась по горлу и пролилась на землю, обжигая каждый несчастный вкусовой рецептор в моем рту. Вместе с горечью навалилась и боль. Болели перенапряженные во время рывка ноги, болели отбитые кулаки, болели израненные запястья… я опустил взгляд и увидел глубокие сочащиеся кровью раны на руках. Похоже, когда я срывал наручники, браслеты настолько глубоко впились в кожу, что прорвали ее до самой кости, перерезав заодно и сухожилия. Сейчас я не мог поднять вверх оба своих больших пальца. Но, слава богу, общая подвижность кистей рук сохранилась. Ковыляя к выходу, подсознательно стараясь уйти как можно скорее и дальше из этого места, я вдруг остановился и повернулся к распластавшемуся телу. Что подумают мои похитители, когда вернуться и увидят изуродованный труп своего товарища и мое отсутствие? Слишком очевидная картина происшествия — мертвый подельник и сбежавший пленник. А если исчезнем мы оба? Вот тут уже есть над чем задуматься, и версии будут одна другой фантастичней. Как минимум, это даст мне небольшую фору, а значит решено… Хромая и с трудом переставляя ноги, пострадавшие от чрезмерно сильного даже для моего тренированного тела напряжения, которое я испытал в момент своего отчаянного рывка, я вернулся к Вагону. С болезненным кряхтением присев на корточки у его головы, я положил ему руку прямо на ту кроваво-красную кашу, что сейчас представляла из себя большая часть его головы. Всего только на долю секунды я отпустил свою Силу, но она рванула из меня таким потоком, что труп Вагона выгнулся дугой, как от разряда дефибриллятора, загребая ладонями стекло и окурки на полу. В заплывшем куске мяса с неприятным чавканьем раскрылся наполовину беззубый рот. — Ы-ы-ы-а-а-а-х! — Мертвый похититель издал протяжный утробный стон, от звука которого у меня по спине табунами побежали мурашки, а желудок снова скрутился в мучительной судороге. Я еще никогда не заходил настолько далеко в процессе воскрешения… нет, никакое это не воскрешение… поднятия мертвецов. Да, всякое бывало со мной раньше — помогая Дамиру в раскрытии преступлений, я часто общался с трупами разной степени разложения, они порой от избытка Силы и стенали, и дрожали, и царапали себя ногтями. Я быстро привык к подобному. Но то что происходило перед моими глазами сейчас, это… это было просто за гранью. И выглядело оно в сотню раз ужасней, чем что бы то ни было виденное мной ранее. Поднявшись на ноги, Вагон направил на меня единственный оставшийся у него глаз, что покрасневший от полопавшихся капилляров выглядывал из мясной мешанины его лица. — Иди за мной. — Голос дрожал и срывался, но я старался держать себя в руках. Отступая спиной к выходу, я смотрел, словно завороженный, как следом покорно зашагал оживший мертвец. Мертвец, которого я только что поднял своей Силой. Он двигался вполне натурально, легкие, наполняемые воздухом, вздымали и опускали его грудь. Хоть в воздухе он уже не нуждался, но побороть въевшиеся в подкорку рефлексы не так-то и просто даже мертвому, особенно, если с момента смерти прошло так мало времени. Это мне удалось выяснить еще на крысах. Их тушки переставали имитировать дыхание только на девятый-десятый день после смерти, становясь апатичными и безынициативными, внушая ужас своим живым товаркам. Если бы не его лицо, с которого свисали лоскуты кожи и мяса, полагаю, Вагона можно было бы принять за нормального человека, но в таком виде, пожалуй, он больше походил на киношного зомби. — Веди меня к выходу, — обратился я к нему мысленно, как всегда общался с покойниками ранее. И человек, в памяти которого я прочитал, что его некогда звали Анатолий Вагин, по прозвищу Вагон, безропотно шагнул в темноту извилистых коридоров, прочь от тусклого света обычной лампочки, запитанной от аккумулятора. Вскоре мы вышли на свежий воздух, который мне показался таким сладким и чистым, что у меня аж закружилась голова. Оглядевшись вокруг, я понял, что мы действительно находились на территории какого-то заброшенного завода. Пока я наслаждался прохладой вечернего ветерка, мой мертвый проводник смиренно стоял рядом и ждал дальнейших распоряжений. Осмотрев себя, я понял, что представляю собой весьма удручающее зрелище. Видно, что со мной не церемонились, пока везли сюда — весь мой любимый костюм был в масляных пятнах, грязи и пыли. Даже несколько раз повалявшийся на полу Вагон выглядел в этом плане гораздо презентабельней. — Дай мне свою куртку. Ходячий мертвец без промедления снял с себя одежду и протянул мне. Накинув прямо поверх пиджака черную ветровку, которая была на размер, а то и два, больше, чем мне требовалось, я обнаружил в одном кармане чужой телефон, а в другом ворох мятых купюр. Хм… деньги мне пригодятся, ведь мой кошелек исчез вместе с телефоном, а я даже не имею понятия, в какой части города нахожусь, так что, с большей долей вероятности, придется ловить попутку. А вот телефон Вагона… полагаю, он мне немного поможет запутать моих врагов, чем я просто обязан воспользоваться. — Забери, — я протянул трубку покойному Вагону, — а теперь слушай, что ты должен сделать… *** В сгущающихся сумерках безымянной промышленной зоны, прямо возле глубокого бетонного коллектора, стояла одинокая фигура. Одетая в одну только хлопковую футболку. Она совершенно неподвижно возвышалась над окружающим ее мусором, торчащей изогнутой арматурой и кусками расколотого бетона. В руке у нее был зажат телефон, который с некоторым трудом, но все же ловил здесь сигнал сотовой сети. Вдруг трубка завибрировала, низко зажужжав, и не успели отзвучать первые аккорды какой-то блатной мелодии, как фигура нажала кнопку ответа и поднесла мобильник к обезображенному нечто. Назвать это месиво лицом не повернулся бы язык ни у одного даже самого отчаянного оптимиста. — Алло? — Несмотря на ужасающий вид, голос фигуры был вполне обычный, только разорванные губы мешали как следует проговаривать слова. — Вагон, баран ты тупорогий, ты где?! И где Секирин? — Звонивший орал в телефон так громко, что его голос без труда можно было услышать, находясь на расстоянии полутора метров от динамика. — Секирин больше не проблема, я позаботился о нем. — Ты че, удод, нажрался?! Что с голосом? Ты же еле языком ворочаешь! — Обстоятельства, Чиж… так получилось… — Какие, в жопу, обстоятельства?! Ты что, скотина, совсем берега попутал?!! Я тебя спрашиваю, где Секирин?! — Чиж, ты тупой? Я же сказал, я о нем позаботился. Штырь велел его грохнуть, и я сам все сделал. Собеседник на том конце аж подавился от подобной наглости. — Вагон, мразота, ты набухался, так сразу смелым стал? Да я быстро тебя сейчас в чувство приведу. Ты че, засранец, таким образом решил перед Альбертычем выслужится, жополиз позорный? Где ты есть?! Бегом ко мне!!! — Нет, Чиж, я больше с тобой не работаю. И выслуживаться мне нет никакого резона ни перед кем. Ни перед тобой, ни перед Штырём, можешь так и передать. Я выхожу из этой херни. — Чего-о-о?! Да ты совсем конченный, придурок, если считаешь, что тебе дадут… — Я все сказал, Чижевский, — перебил Вагон своего бывшего подельника, — не ищите меня. Сбросив вызов и отключив телефон, хоть в этом и не было особого смыла, потому что там, куда он шагнет, связь наверняка не ловит, ходячий мертвец без колебаний нырнул в темный зев коллектора. Пролетев метров шесть, его тело со звучным шлепком плюхнулось в зловонную вязкую жижу, которой было заполнено дно. Немного побарахтавшись, распоротое в нескольких местах тело приподнялось на локтях и поползло в непроглядный мрак узкого ответвления, постоянно напарываясь на острые камни и стёкла, оставляя за собой след из сизых кишок. Одному богу известно, какие инфекции и бактерии жили в этом отстойнике, но мертвецу на это было уже плевать. Он полз до тех пор, пока был способен протискиваться сквозь узкую трубу стока. Его внутренности давно уже размотались и остались лежать, парящей на холодном воздухе тропинкой, а он все продолжал ползти. Наконец, Вагон застрял, повстречав на своем пути огромный засор из грязи, песка и бурой слизи. Как он ни старался прорваться вперед, срывая ногти, но больше не был в состоянии сдвинуться ни на сантиметр. — Я больше не могу двигаться. — Тогда ты можешь уходить. Получив мое разрешение и испустив последний, не требующийся ему на самом деле, вздох, Вагон облегченно уронил лицо в зловонную жижу и затих. *** Незримая связь с покойным бандитом прервалась. Все, что он пережил (если это слово вообще применимо к трупу) в последние мгновения своей псевдожизни, я пережил вместе с ним, хотя находился уже далеко от того места, сидя в салоне обычной потрепанной «семерки». После того, как я перестал ощущать Вагона, меня передернуло. Вся та мерзость, по которой он полз, прокалывая себе руки, разрезая колени и теряя с каждым сантиметром внутренности, прокатилась десятками противных волн по мне, будто это я пробирался по той узкой сточной трубе. Было не больно, а только лишь мерзко и противно. Мое судорожное перетряхивание не укрылось от внимания пожилого водителя, судя по виду и характерному акценту, грузина. — Ты чего дергаешься? — Да так… — расплывчато ответил я, — с большим трудом отодвигая на задворки памяти неприятные ощущения, — вспомнил кое-что неприятное. — А-а-а-а, вон оно что. Ну да, бывает. На этом разговор сам собой заглох. Грузин явно что-то хотел спросить, но я не был настроен на продолжение беседы. — Что, проблемы у тебя? — Водитель все-таки не выдержал затяжного молчания и снова предпринял попытку коммуникации. — А у кого их сейчас нет? — Это ты верно говоришь… я вот, представь, машину свою разбил! Пришлось у сына эту забрать. Ему ни к чему, он за ней даже толком не ухаживает, а мне по работе надо. Вот и приходится сейчас день за рулем, день под машиной ковыряюсь, шаманю. — А в сервис почему не отогнал? — А? Свою-то? Так нет, свою я в сервис сразу сдал. Ковыряюсь в этой, потому что если на самотек пустить, то и она встанет. Вот у меня у деда Волга была, вот он за ней следил, так следил! Вот клянусь, ей уже лет пятнадцать было, а она вся сверкала, как будто с конвейера только сошла! Умели же раньше люди… Слушая вполуха воспоминания и размышления водителя о том, как раньше было лучше, я изредка поддакивал, согласно кивал головой, а где надо возмущался вместе с ним. Когда тому показалось, что контакт налажен, он вдруг спросил: — Слушай, а ты знаешь на кого похож? На этого, как его там… Топоров или Бердышев, вечно путаю. А, точно! Секирин, во! Экстрасенс с телевидения который. — Медиум. — Привычно поправил я. — А? — Знаю, говорю. Мне часто говорят, что похож. — Во-во, так и я том же! — Грузин часто закивал головой. — Так похож, что я сперва думал, что ты это он и есть.