Как ни старался, — видит бог, — Отвыкнуть я никак не мог. VIII Мне жаль, что сих родов боярских 100 Бледнеет блеск и никнет дух. Мне жаль, что нет князей Пожарских, Что о других пропал и слух, Что их поносит шут Фиглярин, Что русский ветреный боярин Теряет грамоты царей Как старый сбор календарей. Что исторические звуки Нам стали чужды — хоть спроста Из бар мы лезем в tiers-etat,[343] 110 Хоть нищи будут наши внуки, И что спасибо нам за то Не скажет, кажется, никто. IX Мне жаль, что мы, руке наемной Дозволя грабить свой доход, С трудом ярем заботы темной Влачим в столице круглый год. Что не живем семьею дружной В довольстве, в тишине досужной, Старея близ могил родных 120 В своих поместьях родовых, Где в нашем тереме забытом Растет пустынная трава; Что геральдического льва Демократическим копытом У нас лягает и осел: Дух века вот куда зашел! X Вот почему, архивы роя, Я разобрал в досужный час Всю родословную героя, 130 О ком затеял свой рассказ И здесь потомству заповедал. Езерский сам же твердо ведал, Что дед его, великий муж, Имел пятнадцать тысяч душ. Из них отцу его досталась Осьмая часть — и та сполна Была сперва заложена, Потом в ломбарде продавалась… А сам он жалованьем жил 140 И регистратором служил. XI Допросом музу беспокоя, С усмешкой скажет критик мой: «Куда завидного героя Избрали вы! Кто ваш герой?» — А что? Коллежский регистратор. Какой вы строгий литератор! Его пою — зачем же нет? Он мой приятель и сосед. Державин двух своих соседов 150 И смерть Мещерского воспел; Певец Фелицы быть умел Певцом их свадеб, их обедов И похорон, сменивших пир, Хоть этим не смущался мир. XII Заметят мне, что есть же разность Между Державиным и мной, Что красота и безобразность Разделены чертой одной, Что князь Мещерский был сенатор, 160 А не коллежский регистратор — Что лучше, ежели поэт