Тогда Вася пожала плечами, собрала языком крошки от плюшки и какое-то время побегала по лесу в поисках кедровых орехов. Однако их уже подъели белки, а в лесу было холодно даже для девочки, которая была рождена для мороза. В конце концов Вася отряхнула одежду от льдинок и кусочков коры и повернула к дому, почувствовав первые угрызения совести. В лесу пролегли густые тени: укорачивающиеся дни стремительно переходили в ночь, так что она заспешила. Ее будет ждать суровая выволочка, но Дуня оставит ей ужин. Она шла и шла – а потом остановилась и нахмурилась. Повернуть налево у серой ольхи, обогнуть страшный старый вяз – и уже покажутся отцовские поля. Она ходила по этой тропе тысячи раз. Однако теперь тут не оказалось ни ольхи, ни вяза – только несколько елей с черной хвоей и небольшая заснеженная поляна. Вася повернулась и попробовала идти в другую сторону. Нет: тут ей встретились белые березки, стройные, словно девушки, оголенные зимой и дрожащие. Васе стало тревожно. Она не могла заблудиться: она никогда не теряла дороги. С тем же успехом можно заблудиться в собственном доме! Ветер усилился, раскачивая деревья, но теперь это были деревья, которых она не знала. «Заблудилась», – подумала Вася. Она заблудилась на пороге зимы – и вот-вот пойдет снег. Она снова повернула и попробовала сменить направление. Однако в этом волнующемся под ветром лесу не оказалось ни одного знакомого ей дерева. На глаза навернулись слезы. «Заблудилась, я заблудилась!» Ей захотелось, чтобы рядом были Оля или Дуня, чтобы рядом были отец или Саша. Ей хотелось, чтобы были суп, одеяло и даже штопка! У нее на пути возвышался дуб. Девочка остановилась. Это дерево было не таким, как все остальные. Оно было больше и чернее других, и корявое, словно злобная старуха. Ветер тряс его громадные черные ветки. Начиная дрожать, Вася осторожно подошла к дубу. Она прижала ладонь к стволу. Кора была такая же, как у всех деревьев – шероховатая и холодная даже сквозь меховую варежку. Вася обошла его, разглядывая ветки. А потом посмотрела вниз – и чуть не упала. У корней дерева лежал человек, свернувшийся, словно зверь, и крепко спал. Ей не видно было его лица: он прикрыл его руками. Сквозь прорехи в одежде виднелась холодная бледная кожа. Он не шелохнулся при ее приближении. Ну, нет: ему нельзя тут лежать и спать: ведь с юга надвигается снегопад! Он умрет. И, может, он знает, где находится дом ее отца. Вася протянула было руку, чтобы потрясти его и разбудить, но передумала. Вместо этого она громко сказала: – Дедушка, проснись! Скоро начнется снегопад. Проснись!!! Минуту или две человек не шевелился. Но когда Вася уже собралась было с духом, чтобы положить руку ему на плечо, послышалось шумное ворчание. Мужчина поднял голову и заморгал одним глазом. Девочка отпрянула. Одна сторона лица у оборванца была красивой, хоть и чуть грубоватой. Один глаз был серым. А вот второго глаза не было: глазница была зашита, а вся другая сторона лица была сплошь исполосована голубоватыми шрамами. Здоровый глаз недовольно моргнул – и мужчина сел на пятки, словно для того, чтобы лучше рассмотреть девочку. Он оказался ужасно худым, оборванным и грязным. Сквозь прорехи в рубахе Васе были видны обтянутые кожей ребра. Однако, когда он заговорил, голос у него оказался сильным и низким. – Ого! – сказал он. – Давненько я не видел русских девиц. Вася ничего не понимала. – Ты не знаешь, где мы? – спросила она. – Я заблудилась. Мой батюшка – Петр Владимирович. Если ты приведешь меня домой, он распорядится, чтобы тебя покормили, и даст тебе место у печки. Скоро пойдет снег. Одноглазый неожиданно улыбнулся. У него оказалось два клыка, гораздо более длинные, чем остальные зубы, и при улыбке они зацепили его губу. Он поднялся на ноги, и Вася увидела, что он высокий и широкой кости. – Знаю ли я, где мы? – сказал он. – Да, конечно, девочка. Я отведу тебя домой. Но ты должна подойти сюда и помочь мне. Васю баловали с самого рождения, так что у нее не было особых причин для недоверчивости. Тем не менее, она с места не сдвинулась. Серый глаз прищурился. – Что за маленькая девочка пришла сюда совсем одна? – И уже мягче он добавил: – Такие глазки! Я почти вспомнил… Ну, подойди же. – Его голос стал вкрадчивым. – Твой батюшка будет тревожиться. Он устремил на нее свой серый глаз. Хмурясь, Вася сделала к нему маленький шажок. Внезапно снег захрустел под копытами коня, который всхрапывал на ходу. Одноглазый отпрянул. Девочка попятилась назад, подальше от его вытянутой руки, а сам оборванец упал на землю в корчах. Лошадь со всадником выехала на поляну. Лошадь была белой и сильной, а когда всадник спешился, Вася увидела, что он худощавый, с резкими чертами лица. Кожа на шее и щеках была туго натянута. На нем была богатая шуба из тяжелого меха, синие глаза сверкали. – Это что такое? – вопросил он. Оборванец поежился. – Не твое дело, – заявил он. – Она пришла ко мне. Она моя. Пришелец смерил его спокойным холодным взглядом. Его голос заполнил вырубку. – Да неужели? Спи, Медведь, ведь уже зима. И хоть тот и попытался протестовать, но снова упал на прежнее место в корнях дуба. Серый глаз закрылся. Всадник повернулся к Василисе. Девочка попятилась, готовясь броситься наутек. – Как ты сюда попала, девочка? – спросил мужчина. Он говорил быстро и властно. По Васиным щекам потекли слезы смятения. Жадный взгляд одноглазого ее испугал, но яростный напор пришельца тоже был страшен. Однако было в его взгляде что-то такое, что заставило ее перестать плакать. Она посмотрела ему в лицо. – Я – Василиса Петровна, – сказала она. – Мой батюшка – господин Лесного Края. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. А потом краткий прилив отваги Василисы испарился: она развернулась и бросилась бежать. Незнакомец не стал пытаться ее преследовать, но когда белая кобылица подошла к нему, он повернулся к ней. Они обменялись долгим взглядом. – Он становится сильнее, – заметил мужчина. Кобылица дернула ухом. Всадник больше ничего не сказал, только посмотрел в ту сторону, куда убежала девочка. * * * Выбравшись из-под тени дуба, Вася поразилась тому, насколько быстро наступила ночь. Под деревом царил неясный сумрак, а вот теперь ее окружала ночь, глубокая ночь перед снегопадом, с отяжелевшим воздухом. Лес был наполнен факелами и отчаянными криками. Васе не было до них дела: ей снова начали попадаться знакомые деревья, и ей хотелось только одного: оказаться в объятиях Ольги и Дуни. Из ночи вынеслась лошадь, всадник которой был без факела. Кобыла заметила ребенка на миг раньше своего седока и резко встала, вскинувшись на дыбы. Вася откатилась в сторону, ободрав ладонь. Она закусила костяшки пальцев, чтобы подавить крик. Всадник выругался знакомым голосом, и в следующее мгновение она уже очутилась на руках у брата. – Сашка! – зарыдала Вася, утыкаясь лицом ему в плечо. – Я заблудилась. Там в лесу был человек. Два человека. И белая лошадь, и черное дерево… и я испугалась. – Что за люди? – вопросил Саша. – Где, девочка? У тебя что-то болит? Он чуть отодвинул ее от себя и начал ощупывать. – Нет, – дрожащим голосом сказала она. – Нет. Только замерзла. Саша ничего не сказал. Она чувствовала, что он зол, хотя и посадил ее на лошадь очень бережно. Усевшись позади, он набросил на нее полу плаща. Вася, почувствовав себя в безопасности, прижалась щекой к ухоженной коже его перевязи и постепенно перестала плакать. Обычно Саша был снисходителен к своей маленькой сестренке, которая вечно увязывалась за ним, пытаясь поднять его саблю или дернуть тетиву лука. Он баловал ее, даже мог подарить огарок свечи или горсть лещины. Однако сейчас страх его перешел в ярость, и в пути он с ней не разговаривал. Саша бросил клич по сторонам, и постепенно весть о Васином спасении обошла вышедших на ее поиски мужчин. Если бы ее не нашли до начала снегопада, она умерла бы этой ночью, и нашли бы ее только после того, как весна распустила бы ее саван… если бы вообще нашли. – Дура, – проворчал Саша, когда, наконец, закончил окликать остальных. – Дурочка, что на тебя нашло? Убежала от Ольги, спряталась в лесу! Ты что, решила, будто ты лесная дева, или забыла, что сейчас за время года? Вася помотала головой. Теперь ее била крупная дрожь. У нее стучали зубы. – Я хотела доесть плюшку, – сказала она. – Но я заблудилась. Никак не могла найти ствол ольхи. А у дуба встретила человека. Двух людей. И лошадь. А потом стало темно. Саша хмуро смотрел поверх ее макушки. – Расскажи-ка мне про этот дуб, – попросил он. – Он очень старый, – сказала Вася, – и корни торчат высоко. И один глаз. У человека, не у дерева. Ее затрясло еще сильнее. – Ладно, не надо пока об этом думать, – решил Саша, и дал шенкеля усталой лошади. Ольга и Дуня встретили их на пороге. Добрая старушка была вся в слезах, а Ольга бледностью могла поспорить со Снегурочкой из сказки. Они выгребли из печи угли и плеснули на горячие камни воды, чтобы получился пар. Васю бесцеремонно раздели и запихнули под пар, чтобы согреть. Выволочка началась, как только она вылезла обратно. – Украла плюшки, – перечисляла Дуня. – Убежала от сестры. Как можно нас так пугать, Васочка? Она снова заплакала. Вася, сонная и виноватая, пролепетала: – Прости, Дуня. Прости меня, прости. Ее растерли отвратительной горчицей и нахлестали березовым веником, чтобы разогнать кровь. А потом завернули в шерстяное одеяло, перевязали сбитую руку и напоили отваром. – Это было очень дурно, Вася, – проговорила Ольга. Она пригладила сестре волосы и устроила ее у себя на коленях. Вася сразу же заснула. – На сегодня хватит, Дуня, – сказала Ольга, обращаясь к нянюшке. – Завтра успеем поговорить. Васю положили на полати, и Дуня легла рядом с ней. Когда сестру, наконец, уложили, Ольга устало присела у печки. Ее отец и братья расправлялись с ужином в углу. Лица у всех были одинаково мрачными. – С ней все будет хорошо, – сказала им Ольга. – Не думаю, что она простудилась.