— Постараюсь ответить на ваши вопросы, если только они не будут носить слишком интимный характер, — сказал он. Мегрэ приготовился спрашивать, когда зазвонил телефон. — Вы позволите? Йонкер снял трубку и, нахмурившись, кратко ответил по-английски. Школьные познания комиссара в области английского языка были более чем скромны и почти не помогали ему в Лондоне, а тем более во время двух его поездок в Соединенные Штаты, где его собеседникам приходилось проявлять максимум старания, чтобы понять, о чем он говорит. Однако он все же понял кое-что из разговора: голландец сказал, что занят, а на вопрос невидимого собеседника ответил: — Да, из той же фирмы. Я позвоню попозже. Пожалуй, это значило, что у него находится представитель той же «фирмы», что и инспектор, приходивший раньше. — Извините… Я к вашим услугам. Он уселся поудобнее, слегка откинувшись назад и облокотившись на ручки кресла, и приготовился слушать, время от времени бросая взгляд на кончик сигары, где постепенно нарастал беловато-серый столбик пепла. — Вы спросили, господин Йонкер, что бы я делал на вашем месте. А попробуйте представить себя на моем! В этом квартале совершено преступление. Как всегда в подобных случаях, соседи могут припомнить подробности, детали, на которые они вначале не обратили особого внимания. — Кажется, у вас это называется трепотней? — Пусть так. Но мы-то обязаны эту трепотню проверить. Зачастую в ней нет правды ни на йоту, но иногда она наводит нас на след. — Хорошо. О чем же трепались соседи в данном случае? Но комиссар отнюдь не собирался сразу брать быка за рога. Он еще не определил для себя, с кем имеет дело: сидит ли перед ним порядочный, хотя и малоприятный, человек или, что называется, стреляный воробей, который разыгрывает простачка, а смотрит в оба. — Вы женаты, господин Йонкер? — Это вас удивляет? — Нисколько. Мне говорили, что мадам Йонкер — красавица. — Ах, вот вы о чем! Что же, я, конечно, человек пожилой, скажем прямо старый, разве что хорошо сохранился. — Моей жене всего тридцать четыре. Между нами разница в тридцать лет. Но неужели вы думаете, что мы единственная пара в Париже или где бы то ни было? Неужели это так удивительно? — Мадам Йонкер француженка? — Я вижу, вас хорошо проинформировали. Да, она родилась в Ницце, но я с ней познакомился в Лондоне. — Вы ведь не первый ее муж? По лицу Йонкера мелькнула тень раздражения. Впрочем, его как истинного джентльмена подобное вмешательство в личную жизнь и впрямь могло шокировать, тем более что речь зашла о его молодой жене. — До того, как стать мадам Йонкер, она была миссис Мьюр, — сухо ответил он. И, внимательно посмотрев на свою сигару, добавил: — Поскольку уж вы заговорили об этом, не думайте, что она вышла за меня из-за денег. К тому времени она уже была, как это говорится, вполне обеспечена. — Для человека вашего положения, господин Йонкер, вы слишком мало выезжаете, — прервал разговор Мегрэ. — Это что, упрек? Знаете, большую часть своей жизни я ездил по свету жил и здесь, и в Лондоне, и в Соединенных Штатах, и в Индии, и в Австралии, — где только не был! Когда вы будете в моем возрасте… — Мне осталось не так уж много… — Да, так когда вы будете в моем возрасте, вы, возможно, тоже предпочтете домашний уют светским развлечениям, клубам и кабаре. — Понятно. Тем более что вы, наверное, очень любите мадам Йонкер… На сей раз бывший полковник британской армии надменно выпрямился в кресле и лишь чуть заметно кивнул головой. От резкого движения столбик пепла сорвался с его сигары и упал прямо на пол. Наступил момент, который Мегрэ старался оттянуть. Они подошли к самой щекотливой теме. Комиссар все же позволил себе маленькую передышку, начав раскуривать погасшую трубку. — Итак, вернемся к тому, что вы назвали трепотней. Я хотел бы с вашей помощью убедиться, что некоторые полученные нами сведения относятся именно к этой категории. Голландец потянулся к хрустальному графину на столе, и Мегрэ показалось, что рука его слегка дрожала, когда он наливал рюмку. — Хотите Кюрасао? — Нет. Благодарю вас. — Предпочитаете виски? Не дожидаясь ответа, он нажал кнопку. Почти тотчас же на пороге вырос Карл. — Принесите виски, пожалуйста, — сказал голландец и, обратившись к Мегрэ, спросил: — Пьете с содовой? — С содовой. Помолчали. Мегрэ окинул взглядом высокие, почти до потолка, стеллажи с книгами. В основном это были книги по изобразительному искусству: не только по живописи, но и по архитектуре и скульптуре. Комиссар заметил также каталоги крупных распродаж картин за добрых сорок лет. — Благодарю вас, Карл. Вы передали мадам, что я занят? Она все еще наверху? Подчеркивая свое внимание к гостю, Йонкер обращался к слуге не по-голландски, а по-французски. — Да, мосье. — Ваше здоровье, господин Мегрэ. Жду обещанной трепотни. — Не знаю, как голландцы, но парижане, особенно старики, часами просиживают у своих окон. А уж на Монмартре это обычное дело. Таким образом, мы и узнали, что довольно часто — раза два-три в неделю — у вашей двери по вечерам звонят молодые женщины и их впускают в дом… Уши голландца внезапно покраснели. Он промолчал, глубоко затянувшись сигарным дымом. — Я мог бы предположить, что это подруги мадам Йонкер, но, поскольку все они девицы… гм… определенного круга, это маловероятно, — продолжал комиссар. Ему редко приходилось столь тщательно выбирать выражения, и он давно уже не чувствовал себя так неловко. — Вы отрицаете, что эти визиты имели место? — Если уж вы побеспокоились, чтобы прийти сюда, господин Мегрэ, значит вы не сомневаетесь в своих сведениях. Признайтесь, что, если бы я вздумал отрицать это, вы бы представили мне несколько свидетелей. — Вы не ответили на мой вопрос. — Что вам еще известно об этих девицах? — Вы отвечаете вопросом на вопрос. — Я у себя дома, не правда ли? Вот если бы я сидел в вашем кабинете, то мы оба вели бы себя по-другому. Комиссар решил уступить. — Что ж, извольте. Речь идет о женщинах легкого поведения. Они не просто заходили к вам в дом, а проводили у вас часть ночи. Некоторые оставались и до рассвета. — Да, это правда. Он по-прежнему смотрел Мегрэ прямо в глаза, и только голубые глаза его словно потемнели и приобрели серовато-стальной оттенок. Комиссару стало не по себе. Говорить дальше было нелегко. Но он заставил себя вспомнить о Лоньоне, который корчился сейчас на больничной койке, о неизвестном подлеце, который хладнокровно всадил бедняге в живот — чтобы было вернее — две пули из крупнокалиберного пистолета. От Йонкера, разумеется, помощи ждать не приходилось. Он сидел молча с непроницаемым видом игрока в покер. — Прошу вас поправить меня, если ошибусь, — продолжал Мегрэ. — Сначала я подумал, что эти девицы приходят к вашему камердинеру. Потом я узнал, что у него есть подружка и что они не раз приходили как раз в то время, когда он выходил к ней на свидание. Будьте любезны сказать, где находится комната вашего слуги? — На втором этаже, около ателье. — Горничные и кухарка тоже спят на втором этаже? — Нет. В саду есть флигель — там они и живут. — Часто вы сами открывали дверь этим вечерним посетительницам. Йонкер промолчал и снова посмотрел прямо в глаза комиссару. — Прошу извинить, но по моим данным иногда открывала и ваша супруга. — Я вижу, за нами здесь шпионят по всем правилам. Вы дадите сто очков вперед даже старым сплетницам в голландских деревушках. Может быть, вы мне, наконец, скажете, какая связь между этими визитами и выстрелами на улице? Я все еще отказываюсь поверить, что следили именно за мной и что по неизвестным мне причинам меня хотят превратить в нежелательного иностранца. — Никто этого не собирается делать. Постараюсь играть в открытую. Обстоятельства преступления, использованное оружие и еще несколько подробностей, о которых я сейчас не имею права говорить, наводят на мысль, что стрелял профессионал. — И вы думаете, что я связан с такого рода людьми?