Мегрэ протянул ему ордер на обыск. — А если я позвоню адвокату? — Это ваше право. Он будет лишь свидетелем при обыске… Около полудня послышался стук решетчатых ворот во дворе, и через окно Мегрэ увидел Изабеллу, вернувшуюся из школы. Мать бросилась ей навстречу и заперлась с ней в кухне, где сотрудники отдела научно-технической экспертизы уже закончили свою работу. Конечно, можно было опросить девочку и выяснить интересные вещи, но Мегрэ редко, лишь в исключительных случаях, прибегал к такому приему. Поиски в кабинете ничего не дали. Часть людей направилась в глубь двора, чтобы осмотреть пристройку, а один полицейский даже взобрался в кабину грузовика. Работа проводилась тщательно, выполняли ее опытные специалисты, мастера своего дела. — Вы не можете сюда подняться, господин комиссар? — позвал голос со второго этажа. Пру, тоже слышавший эти слова, стал вслед за Мегрэ подниматься по лестнице. Вид детской комнаты, где в кроватке лежал плюшевый медвежонок, напоминал семейный переезд на новую квартиру. Платяной шкаф с зеркалом был повернут в угол, вся мебель сдвинута со своих мест, а красноватого цвета линолеум, покрывавший пол, поднят. Одну из деревянных планок оторвали и вынули из нее гвозди. — Посмотрите сюда… Но Мегрэ прежде всего бросил взгляд на Пру, который стоял в проеме двери. Лицо любовника стало таким жестким, что комиссар на всякий случай предупредил: — Эй, там внизу! Будьте повнимательней… Однако Пру не сделал ни малейшего движения, как того ожидал комиссар. Он застыл на месте и, казалось, у него вовсе не было желания посмотреть на дыру в полу, откуда высовывался какой-то сверток, обернутый в газетную бумагу. Пока фотограф не сделал снимки, никто ни к чему не притрагивался. В тайнике оказались три пачки купюр до десять тысяч франков. Деньги в одной из пачек, которую взял в руки Мегрэ, были совсем новые и хрустящие. — Вы хотите что-то сказать, Пру? — Я ничего не знаю. — Разве не вы положили деньги в тайник? — А для чего мне было их туда класть? — Вы по-прежнему подтверждаете, что в понедельник вечером ваш бывший хозяин ушел из дома с двумя чемоданами, оставив здесь три миллиона франков? — Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил. — Это не вы подняли линолеум, вынули гвозди из планки паркета и спрятали в полу десятитысячные купюры? — Ничего не могу сказать больше того, что говорил вчера. — Может быть, деньги спрятала здесь ваша любовница? Во взгляде Пру появилась нерешительность. — Спрятала она их или нет — меня это не касается. Глава 8 «Спрятала она их или нет — меня это не касается». Тон, которым была произнесена эта фраза, и особенно нерешительный в тот момент взгляд Пру надолго запечатлелись в памяти Мегрэ. В ту субботу свет в его кабинете на набережной Орфевр горел до самого рассвета. В целях предосторожности комиссар посоветовал каждому из любовников взять себе адвоката. Поскольку знакомых адвокатов у них не было, им предложили список, и они выбрали защитников наобум. Таким образом, все было строго по закону. Адвокат Рене оказался молодым блондином, и она принялась сразу же с ним кокетничать. Адвокат Пру, наоборот, был пожилым человеком, с неумело завязанным галстуком, нечистым нижним бельем, черными ногтями. Говорили, что он целыми днями охотился за клиентами в кулуарах Дворца правосудия. Десять, двадцать, сто раз Мегрэ задавал одни и те же вопросы, обращаясь то к Рене Планшон, то к Роже Пру, а часто — и к обоим сразу. На первых допросах, когда обвиняемые сидели друг против друга, они как бы консультировались между собой взглядами. Затем какое-то время их допрашивали раздельно и вновь вместе, и тогда во взглядах у них появилось взаимное недоверие. Увидев их в первый раз, Мегрэ невольно залюбовался ими и сравнил с парой хищников. Теперь же пары как таковой не существовало. Остались одни лишь хищники, действовавшие каждый сам по себе, и чувствовалось, что при малейшей возможности они были готовы разорвать друг друга. — Кто нанес удар вашему мужу? — Не могу сказать. Да и был ли вообще этот удар? Я ушла в спальню до того, как он ушел… — Но вы же мне говорили… — Я уже забыла, что говорила… Своими вопросами вы меня совсем запутали… — Вы знали, что три миллиона находились в комнате вашей дочери? — Нет. — Вы слышали, как ваш любовник отодвигал мебель, поднимал линолеум, отрывал планку паркета на полу? — Меня часто не бывает дома… Повторяю, что ничего не знаю… Можете сколько угодно задавать вопросы, я ничего другого вам не скажу… — А вы слышали, как грузовик выезжал из двора в ночь с понедельника на вторник? — Нет. — Однако ваши соседи это слышали. — Мне на них наплевать. Мегрэ сказал неправду, прибегнув к грубой ловушке. Консьержка из соседнего дома ничего не слышала. Правда, ее привратницкая находилась в противоположной стороне двора. Опрос жильцов этого дома тоже ничего не дал. Что касается Пру, то он упрямо повторял свои показания, которые он дал на первом допросе в полицейском управлении. — Я уже лег спать, когда он вернулся домой… Рене поднялась с постели и пошла в столовую… Я слышал, как они долго о чем-то говорили… Потом раздались шаги на втором этаже… — А у дверей вы не подслушивали? — Если я вам уже это говорил, то, значит, так и было… — Вы слышали, что происходило за дверью? — Не очень отчетливо… — Вы могли слышать, как ваша любовница наносила удар Планшону? — Я снова лег в кровать и сразу же заснул. — До ухода вашего бывшего хозяина? — Точно не помню. — Вы слышали, как закрылись ворота во дворе? — Я ничего не слышал… Адвокаты поддерживали позицию каждого из своих клиентов. В пять часов утра Пру и его любовницу, каждого по отдельности, отвели в тюрьму полицейского управления. А Мегрэ возвратился домой, и ему удалось поспать всего лишь один час. Проснувшись, он выпил пять чашек крепкого черного кофе, прежде чем снова направиться в слишком помпезные, как он считал, кабинеты прокуратуры. На этот раз, хотя и было воскресенье, комиссара принял сам генеральный прокурор, и разговор между ними длился почти два часа. — Тело до сих пор не нашли? — Нет. — Следы крови в доме или грузовике обнаружены? — Пока нет. Из-за отсутствия трупа нельзя было предъявить паре любовников обвинение в убийстве. Уликами являлись лишь денежные купюры, которые, если верить акту продажи мастерской, принадлежали Планшону и никоим образом не должны были находиться в тайнике в полу комнаты Изабеллы. Дочь Планшона отправили в детский приют.