Улицы по соседству с бульваром были еще оживленными, и почти везде из окон выглядывали люди, наслаждавшиеся ночной прохладой. Довольно много жителей сидело на верандах кафе и ресторанов, где обслуживали клиентов прямо на тротуаре. Казалось невероятным, что преступление может совершиться в таких условиях. И тем не менее обстановка была почти такая же, что и при убийстве Жоржетты Лекуэн, последней из жертв: она была убита на улице Толозе, менее чем в пятидесяти метрах от танцплощадки, под неоновой вывеской, освещавшей место преступления красным светом. Для того, кто знает квартал досконально, известно, что совсем рядом с его шумными артериями имеются сотни безлюдных улочек, закоулков и тупиков, где нападение может быть совершено без опаски. Две минуты. Подсчитали, что убийство может быть совершено за две минуты, а если быть чуточку порасторопней, то и того быстрее. Что толкает его после преступления еще и разрезать на жертве одежду? Он не прикасался к жертвам. Для него не существует сексуального вопроса, как в некоторых уже известных случаях. Он рассекает одежду широкими взмахами ножа, как будто в ярости, как ребенок, ожесточившийся на куклу и топчущий ее ногами. Тиссо тоже говорил об этом, но с недомолвками. Он испытывал искушение принять некоторые теории Фрейда и его последователей, но чувствовал, что это было бы слишком просто. — Необходимо знать его прошлое, включая детство, найти первый удар, о котором он сам, может быть, уже забыл… Каждый раз, когда он думал об убийце, Мегрэ охватывало лихорадочное нетерпение. Он стремился представить его лицо, четкие черты, материальное воплощение этого беспредметного существа, которого называли убийцей, сумасшедшим, чудовищем, которого Тиссо, наконец, невольно, как бы оговорившись, назвал «пациентом». Мегрэ бесило его собственное бессилие. Ему брошен вызов. И он желал бы оказаться лицом к лицу с ним, неважно где, пристально посмотреть прямо в глаза и сказать: — Ну, а теперь говори… Ему просто необходимо было найти его. Ожидание томило, мешало сосредоточиться в главных деталях. Машинально он отмечал людей на местах, куда он их поставил. Он не знал их всех. Многие не относились к его службе. Он знал только, что человека за занавеской зовут так-то, а женщина, идущая сейчас мимо, запыхавшаяся, возвращающаяся невесть откуда неровной из-за высоких каблуков походкой, из вспомогательного отряда. С февраля, со времени первого убийства, этот человек переносил следующее на более поздний час, начиная с восьми часов и кончая без четверти десять вечера. А как будет теперь, когда дни стали укорачиваться и ночь наступает раньше? С минуты на минуту можно было ожидать крика прохожего, натолкнувшегося на труп на тротуаре: ведь все предыдущие жертвы были найдены через несколько минут, и лишь одна — через четверть часа. Машина пересекла улицу Ламарк, сектор, где еще ничего не случилось. — А дальше что, шеф? — Выезжай на улицу Аббес. Он мог бы поддерживать связь со своими сотрудниками, будь он в машине с передатчиком. Но это привлекло бы внимание. Кто знает, не проверяет ли он часами перед очередным нападением всех, проходящих через квартал? Почти всегда известно: убийца относится к такой-то и такой-то категории. Даже если нет никаких примет, всегда имеется какая-то версия о нем вообще, о социальной среде, в которой он обитает. — Хоть бы в этот вечер не было убийства! Он молил Бога, как когда-то в детстве перед сном, но это не успокаивало. — Вы видели? — Что? — Пьяницу у газового рожка? — Кто это? — Один из моих приятелей, Дютило. Он обожает играть, и всегда пьяниц Без четверти десять. Ничего не произошло. — Остановись у пивной «Пигаль». Заказав на ходу пива, Мегрэ закрылся в телефонной кабине и позвонил в уголовную полицию. Трубку снял Люка. — Ничего? — Пока ничего. Только одна девка с жалобой на обругавшего ее иностранного моряка. — Торранс с тобой? — Да. — Барон? — Он собирался идти спать. Час, когда было совершено последнее убийство, прошел. Означало ли это, что его больше заботил час суток, чем темнота? Или ложный арест не произвел на него никакого впечатления? Посмотрев на машину, Мегрэ иронически усмехнулся, и эта ирония относилась к нему самому. Кто знает? Может, тот, кого он выслеживает на улицах Монмартра, сейчас в отпуске, нежится на пляже Кальвадос или в провинции, в пансионате для семейных. С каждым мгновением отчаяние все сильнее охватывало его. Усилия его самого и его коллег казались тщетными, почти нелепыми. На чем основывалась эта операция, отнявшая столько времени в сил? Ни на чем. Меньше, чем ни на чем. На своего рода озарении, снизошедшем на него после сытного обеда, во время болтовни с профессором Тиссо в уютной гостиной на улице Пикпюс. И не был ли сам Тиссо растерян, принимая довод Мегрэ? А если этот человек не был одержим никакой спесью, желанием утвердиться? Те слова, которые он произнес так, словно делал открытие, теперь вызывали отвращение. Он много думал. Много работал над проблемой. Больше он в нее не верил и почти не сомневался в реальном существовании убийцы. — Куда, шеф? — Куда хочешь. Удивление, которое он прочитал в глазах этого человека, заставило его взять себя в руки, стряхнуть отчаяние. Ему стало стыдно. Он не имел права показывать перед сослуживцами, что он потерял веру. — Вверх по улице Лепик до самого конца. Они проезжали мимо мельницы Галет, и Мегрэ внимательно рассматривал место, где было найдено тело акушерки Жозефины Симмер. Ситуация была такова: совершено пять убийств, а убийца разгуливал на свободе, возможно готовя новое. А что, эта пятидесятилетняя женщина без шляпки, идущая вниз по улице с пуделем на поводке, тоже из вспомогательного? На прилегающих улицах были и другие женщины, рисковавшие в настоящий момент своей жизнью. Они были добровольцами. Это он дал им такое задание. И он должен их защитить. Все ли предосторожности были приняты? Днем на бумаге план казался ему безукоризненным. Каждый сектор, хоть немного таящий в себе опасность, был взят под наблюдение. Женщины из вспомогательного отряда были под охраной. Люди, находившиеся на постах, были готовы вмешаться в любой момент. Но не забыл ли он какого-нибудь закоулка, хоть на минуту выпадающего из-под наблюдения? Отчаяние сменилось страхом, и, если бы это было возможным, он приказал бы отменить все это. Операция, продолжается ли она? Двадцать два часа. Ничего не произошло и ничего не произойдет, и это будет к лучшему. На площади Терту — народное гулянье. Вокруг столиков, где подавали вино, толпились люди. Со всех концов площади гремела музыка. И обязательно пожиратель огня. А в толпе — скрипач, пытающийся сыграть в манере 1900 года. А менее чем в ста метрах — пустынные улочки, и убийца мог действовать в полной безопасности. — Возвращаемся. — По тому же маршруту? Было бы лучше придерживаться привычных методов, хотя они действовали и раньше, но за шесть месяцев не принесли никакого результата. — Давай к площади Константин-Пекер. — По авеню Жюно? — Если хочешь. По улицам медленно прогуливались парочки, и Мегрэ заметил одну, которая целовалась прямо под газовым рожком. Кафе на площади Константин-Пекер были еще открыты. В окнах квартиры Лоньона света не было. Лоньон, знавший большую часть квартала, сейчас прочесывал, как охотничья собака, улицы, и комиссар представил его с высунувшимся языком и прерывистым дыханием, как у спаниеля. — Который час? — Десять минут одиннадцатого. Точнее, двадцать два девять. — Тише…