Вернулся фотограф. — Ты ничего не сказал в редакции? — Нет, только проявил пленку и отпечатал снимки. Через полчаса Мегрэ вышел от шефа и, отмахнувшись от репортеров, прошел к себе. — Скажите хоть, имеет ли это отношение… — Пока мне нечего вам сказать. В шесть часов посыльный из пивной «Дофин» принес поднос с пивом и бутербродами. Люка вышел из своего кабинета и прошел к Мегрэ. В шляпе, сдвинутой на затылок, пронесся Жанвье и стремительно вскочил в одну из машин уголовной полиции. Еще неожиданнее было появление Лоньона, который, как и Мегрэ, направился к начальнику. Не прошло и десяти минут, как он вышел оттуда и скрылся в кабинете инспекторов. — Ты ничего не заметил? — спросил Барон своего коллегу. — Соломенная шляпа! Они плохо представляли себе инспектора Неудачника, как прозвали Лоньона и в полиции, и в кругах прессы, в столь легкомысленной шляпе. — Это еще что! — А в чем дело? — У него красный галстук. Он всегда носил темные пластмассовые воротнички. — Что все это значит? Барон знал все и делился секретами со снисходительной улыбкой. — Его жена уехала в отпуск. — Говорили, что она парализована. — Была раньше. — А теперь вылечилась? Многие годы Лоньон вынужден был в перерывах между работой убирать лестницу, на кухне, квартиру на площади Константин-Пекер и вдобавок ко всему ухаживать за женой, которая однажды вдруг объявила себя инвалидом. — Она познакомилась с новой жиличкой из меблированных комнат. Та рассказала ей о водах и вбила ей в голову поехать туда на лечение. Как ни странно, она отправилась одна, без мужа, который не может уехать сейчас из Парижа, а с этой соседкой. Обе они одногодки. Соседка — вдова. Беготня из кабинета в кабинет все усиливалась. Почти все из бригады Мегрэ разъехались. Люка, распаренный, то приходил, то уходил. Время от времени показывался Лапуэнт. Им удалось поймать Мовуазена, но он был новичок, и из него невозможно было вытянуть ни слова. Вскоре приехала Маги, репортер утренней газеты, свежая, как будто и не было тридцатиградусной жары. — Что ты собираешься тут делать? — То же, что и вы. — А именно? — Ждать. — Откуда ты узнала, что здесь что-то происходит? Она пожала плечами и, достав помаду, провела по губам. — Сколько их там? — кивнув на кабинет Мегрэ, спросила она. — Пять или шесть. Их невозможно сосчитать: то приходят, то уходят. Они как будто меняют друг друга. — Что-нибудь наклевывается? — Во всяком случае, кажется, тут что-то заваривается. — Им принесли пиво? — Да. Это была примета: когда Мегрэ приказывал принести пива — это значило, что засели они там надолго. — Лоньон все время с ними? — Да. — Довольный? — По нему не видно. На нем красный галстук. — Почему? — Жена уехала лечиться. Они поняли друг друга. — Вы его видели? — Кого? — Того, кого они задержали? — Все, кроме лица. Он закрывался шляпой. — Ни старый, ни молодой. Насколько можно судить — за тридцать. — Как одет? — Как все. Ружин, какого цвета у него костюм? — Серый, со стальным отливом. — А по-моему, бежевый. — А общий вид какой? — Как у всякого прохожего на улице. На лестнице послышались шаги. Все обернулись. Маги пробормотала: — Это, должно быть, мой фотограф. Их стало пятеро, а в половине восьмого мальчик из пивной «Дофин» принес новую порцию пива и бутербродов. На этот раз шла большая игра. Время от времени журналисты по очереди отправлялись в глубину коридора звонить в свои редакции. — Есть пойдем? — А вдруг он уйдет за это время? — А если он будет тут сидеть всю ночь? — Давайте закажем бутерброды! — Давайте. — И пива? Солнце скрылось за крышами домов, но было еще светло, и прохладнее не стало. В половине девятого Мегрэ, со слипшимися на лбу волосами, выглянул в коридор и собрался было что-то сказать репортерам, но дверь за ним снова захлопнулась. — Нет, это ужасно! — Я же говорю тебе, что мы просидим всю ночь. Ты был, когда допрашивали Месторино? — Я тогда еще под стол пешком ходил.