— Да. — Я часто его встречал, когда он был адвокатом в Ла-Рош-Сюр-Йоне. — Что ты о нем думаешь? — Замечательный человек. — Расскажи о нем подробнее. Все, что придет в голову. — У его отца Эвариста Пуана в Сен-Эрмане, городе Клемансо, гостиница, славящаяся не апартаментами, а великолепной кухней. Гурманы приезжают издалека, чтобы там поесть. Ему, должно быть, за восемьдесят. Несколько лет назад он передал все дела зятю и дочери, но продолжает заниматься ими. Огюст Пуан — его единственный сын. Он учился почти одновременно с нами, но сначала в Пуатье, а потом в Париже. Ты меня слушаешь? — Да. — Продолжать? Право он зубрил, как проклятый. Потом открыл адвокатскую контору на площади Префектуры в Ла-Рош-Сюр-Ионе. Город ты знаешь. Несколько лет он занимался в основном тяжбами между фермерами и землевладельцами. Женился на дочери тамошнего стряпчего, Артюра Белио; тот года три назад умер. Вдова его и сейчас живет в Ла-Рош. Думаю, если бы не война, Огюст Пуан продолжал бы спокойно адвокатствовать в судах Вандеи и Пуатье. Во время оккупации он ничем себя не проявлял, продолжал жить так, будто ничего не изменилось, и все были страшно удивлены, когда за несколько недель до ухода немцы его арестовали и отправили сперва в Ниор, а потом куда-то в Эльзас. Одновременно арестовали еще не то трех, не то четырех человек, среди которых был один хирург из Брессюира, и тогда стало известно, что всю войну Пуан прятал у себя на ферме неподалеку от Ла-Рош английских разведчиков и летчиков, бежавших из немецких лагерей. В городе он появился снова через несколько дней после освобождения. Он очень отощал и плохо себя чувствовал. Героем он себя не выставлял, не лез ни в какие комитеты, не принимал участия в разных парадах. Помнишь, какая тогда была сумятица. И во все замешивали политику. Нельзя было разобраться, кто «чистые», а кто «нечистые». Когда все окончательно запуталось, обратились к Пуану. Он хорошо поработал, без шумихи, не занесся, и мы выбрали его депутатом в парламент. Вот и все про него. Пуаны не продали свой дом на площади Префектуры. Во время сессий они живут в Париже, а потом сразу возвращаются. Пуан даже сохранил часть своей клиентуры. Думаю, жена очень ему помогает. У них есть дочь. — Это я знаю. — Значит, ты знаешь столько же, сколько я. — Ты знаком с его секретаршей? — С мадемуазель Бланш? Я часто видел ее у него в конторе. Она с таким неистовым пылом опекала своего патрона, что ее прозвали драконом. — Больше ничего не можешь о ней сказать? — Полагаю, что она в него влюблена, знаешь, как это обычно бывает у старых дев. — Она работала у него до того, как превратилась в старую деву. — Знаю. Но это уже другой вопрос, и тут я сказать ничего не могу. А что случилось? — Пока ничего. А Жака Флери знаешь? — Не очень. Я встречался с ним раза два-три по крайней мере лет двадцать назад. Он вроде бы живет в Париже. Не знаю, чем занимается. — Спасибо и еще раз извини за то, что испортил тебе завтрак. — Мама держит его на огне. Не зная, что бы еще сказать, Мегрэ спросил: — Погода у вас хорошая? — Солнце светит, но все крыши в инее. — У нас тоже холодно. До скорой встречи, старина. Привет матушке. — До свидания, Жюль. Для Жюльена Шабо этот телефонный звонок — настоящее событие, и, прогуливаясь по улицам, он все время будет думать о нем, недоумевая, почему Мегрэ интересуется министром общественных работ… Завтракая, комиссар все время ощущал во рту привкус спиртного. Выйдя из дома, он решил пойти пешком и на площади Республики зашел в бистро, чтобы очистить желудок глотком белого вина. Вопреки обыкновению, он купил все утренние газеты и успел на набережную Орфевр к началу утреннего совещания. В кабинете шефа Мегрэ молчал, рассеянно слушал, разглядывая Сену и прохожих на мосту Сен-Мишель. Когда все разошлись, он остался. Шеф понял, что это неспроста. — Что случилось, Мегрэ? — Неожиданная неприятность. — Связана со службой? — Нет. В Париже еще никогда не было так спокойно, как последние пять дней. Вчера вечером меня пригласил к себе министр и попросил заняться одним делом. Оно мне очень не нравится, но мне ничего не оставалось, как согласиться. Я его предупредил, что поставлю вас в известность, но не вдаваясь в подробности. Начальник Уголовной полиции нахмурил брови. — Дело очень неприятное? — Очень. — Связано с катастрофой в Клерфоне? — Да. — И министр поручает вам это дело от себя лично? — Премьер-министр в курсе. — У меня нет желания узнавать подробности. Действуйте, старина, раз так нужно. Но будьте осмотрительны. — Попытаюсь. — Люди вам нужны? — Несомненно. Трое или четверо Они не будут знать, в чем суть дела. — Почему они не обратились в Сюртэ? — Вы разве не понимаете? — Понимаю. Вот потому-то я и беспокоюсь о вас. Ну, ничего не поделаешь!.. Мегрэ вернулся к себе и заглянул в комнату инспекторов. — Жанвье, зайди на минутку! Потом, увидев, что Лапуэнт собирается уходить, спросил: — У тебя какая-нибудь серьезная работа? — Нет, патрон, так, обычная мелочь. — Передай кому-нибудь и подожди меня. Ты тоже, Люка. Вернувшись в кабинет с Жанвье, комиссар закрыл дверь. — Хочу поручить тебе одну работенку, старина. Никаких рапортов писать не нужно, и отчитываться будешь только передо мной. Но если допустишь неосторожность, это тебе дорого обойдется. Жанвье улыбнулся, довольный, что ему поручают работу, требующую тонкого подхода. — У министра общественных работ есть секретарша по имени Бланш Ламот. Ей года сорок три. Мегрэ вытащил записную книжку. — Мне не известно, где она живет и в какие часы работает. Но я должен знать, что она делает, какую жизнь ведет вне службы, с кем встречается. Ни она, ни кто другой не должны догадаться, что ею интересуется Уголовная полиция. Возможно, если ты покараулишь в полдень у министерства, то узнаешь, где она завтракает. В общем, действуй. Если она заметит, что ты интересуешься ею, попробуй прикинуться влюбленным. Жанвье, у которого было четверо детей, поморщился. — Понятно, патрон. Постараюсь сделать все как можно лучше. Нет ли чего-нибудь определенного, что бы вы хотели узнать? — Нет. Сообщай все, что обнаружишь, а я уж выберу, что может пригодиться. — Это срочно? — Очень. И никому ни слова. Даже Лапуэнту и Люка. Мегрэ снова открыл дверь. — Лапуэнт, зайди ко мне. Лапуэнт — его звали «малыш», потому что он последним пришел в бригаду и больше был похож на студента, чем на полицейского, — догадывался, что речь пойдет о секретном поручении, и уже заранее гордился этим.