Странно, что Лоньон удосужился выдавить из себя столько информации за один присест. Мегрэ увидел, что его ботинки грязны и порядком поношены, наверное, промочил ноги, а брюки были до колен забрызганы грязью. — Когда консьержка вспомнила о молодом длинноволосом парне, ты сразу понял, о ком идет речь? — Я хорошо знаю мой участок. И у этой реплики был глубокий подтекст: Мегрэ и его людям нечего делать на чужой территории. — И ты пошел к нему. Кстати, где он живет? — В комнатенке для прислуги, на чердаке. Бульвар Рошешуар. Но дома его не застал. — Когда это было? — Вчера, в шесть вечера. — Он уже бегал по Парижу с чемоданом? — Еще нет. Вне всякого сомнения, Лоньон был лучшим гончим псом парижской полиции. Он шел по следу, даже если не был уверен, что это — единственный правильный след, и скорее бы умер, чем повернул назад. — И ты искал его до утра? — Знаю места, где мы могли бы пересечься. У Филипа не было денег на дорогу, и он заходил во все кафе, где мог встретить знакомых. Как только собрал деньги, вернулся за чемоданом. — Откуда ты узнал, что он собирается уезжать именно с Северного вокзала? — От одной ночной пташки, которая призналась, что ее приятель сел в автобус на площади д’Анвер. Я нашел его в зале ожидания. — А что ты с ним делал все утро? — Доставил на свой пост, чтобы допросить. — Результат? — Ничего не знает или говорит, что ничего не знает. Мегрэ вдруг показалось, что инспектор спешит, но совсем не для того, чтобы улечься спать — Я вам его оставлю? — Ты написал рапорт? — Отдал своему комиссару. — Значит, это Филип снабжал графиню наркотиками? — Или она его. Их часто видели вместе. — И давно они знакомы? — Несколько месяцев. Если я вам больше не нужен… Лоньон явно что-то скрывал. Или Филип все-таки проговорился, или сам инспектор во время ночного патрулирования получил новую информацию, что открыло перед ним очередную возможность отличиться, и сейчас Растяпе не терпелось бежать, чтобы другие опять не перешли ему дорогу. Мегрэ тоже знал Монмартр и мог себе представить «веселую» ночь инспектора и Филипа. Чтобы найти денег на билет, мальчишка должен был встретиться с несколькими десятками таких же, как он, опустившихся на самое дно людей. Он приставал к девушкам, торчащим у ворот подозрительных гостиниц, мучил слезными просьбами обслугу и портье ночных кабаков. А когда наступала глухая ночь, пробирался в притоны, где ловили наркотический кайф его приятели, такие же безденежные, как и он. Раздобыл ли Филип хоть немного зелья для себя? Если нет, то сейчас у него может начаться ломка. — Я могу идти? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил Лоньон. — Спасибо, ты славно поработал. — Я не думаю, что это Филип убил графиню. — Согласен. — Вы арестуете его? — Вполне вероятно. Лоньон наконец ушел, и Мегрэ отворил дверь в комнату инспекторов. На столе лежал открытый чемодан. Филип стоял рядом. Его лицо цветом и какой-то странной студенистой консистенцией напоминало растопленный парафин. Когда к нему приближался кто-то из инспекторов, он вскидывал руки, будто боялся, что его начнут бить. Взгляды окружающих выражали только отвращение. В чемодане комиссар увидел стопку изношенного белья не первой свежести, носки, стеклянные капсулы с каким-то порошком. Мегрэ открыл одну и понюхал лекарство. Он хотел убедиться, что это не героин. Там же лежало несколько тетрадок. Комиссар перелистал их. Это были стихи, а точнее, невнятные заумные верлибры, явно написанные в состоянии наркотического делириума. — Пойдем со мной, — приказал Мегрэ. Филип сгорбился, будто ожидая удара в спину. Наверное, он уже привык к этому. И на Монмартре встречаются люди, которые не терпят подобных выродков и при первой же возможности охотно выражают свое отношение кулаками. Мегрэ сел, а парень остался стоять, шмыгая носом с раздраженно подрагивающими ноздрями. — Графиня была твоей любовницей? — Она опекала меня, — ответил Филип с кокетливой интонацией гомосексуалиста. — Неужели ты с ней не спал? — Ее интересовала моя поэзия. — Она давала тебе деньги? — Поддерживала меня материально. — И много она тебе давала? — Графиня не была богата. На парне был хорошо скроенный, двубортный, но невероятно изношенный и грязный плащ, когда-то он был голубого цвета, и явно чужие лакированные полуботинки, которые следовало носить со смокингом, а не с этой хламидой. — Почему ты хотел удрать в Бельгию? Филип не отвечал, косясь на дверь в соседнюю комнату. Он боялся, что Мегрэ сейчас кликнет двух рослых инспекторов и те кинутся учить его уму-разуму. Может, с этим сталкивался во время других приводов в полицию? — Я не сделал ничего плохого. Зачем меня арестовали? — пролепетал парень. — Тебя очень тянет к мужчинам? Как все «голубые», Филип был очень горд своей принадлежностью к этому клану, и мимолетная усмешка исказила его красные, как у девушки, губы. Кто знает, может быть, внимание настоящих мужчин тоже доставляло ему удовольствие? — Не хочешь отвечать? — У меня много друзей. — А подружки тоже есть? — Это не одно и то же. — Как я понял, мужики — для удовольствия, а старухи — для денег? — Они любят мое общество. — И много их у тебя? — Несколько. — И все тебя опекают? Мегрэ приходилось сдерживать свое отвращение, и он пытался разговаривать на эти скользкие темы спокойно и буквально заставлял себя относиться к этому отвратительному юнцу как к нормальному человеку. — Иногда они помогают мне, — продолжал жеманиться Филип. — И все они сидят на игле? Филип потупился. Вдруг Мегрэ осенила неожиданная мысль. Комиссар не стал вскакивать, хватать этого педераста за грязный воротник, а наоборот, заговорил глухо и размеренно: — Слушай, у меня нет времени с тобой цацкаться. Я — не Лоньон. Или ты сейчас же расколешься, или надолго угодишь за решетку. Но сначала мои парни с тобой порезвятся.