То есть в конце концов все сошлись на мысли, что мистер Хэллоран был просто чокнутым, — как будто это все объясняло. Но даже если ты чокнутый, даже если ты — шестифутовая ящерица из «Доктора Кто», у тебя должен быть хоть какой-то мотив… Однако, когда я сказал об этом остальным, то есть Толстяку Гаву и Хоппо (несмотря на все пережитое в лесу, мы с Майки все равно не помирились и нечасто общались), Гав просто покрутил пальцем у виска и заявил: — Он сделал это, потому что у него кукушка поехала, старина. Шарики за ролики зашли. Крыша протекла. Он был психом. Полноценным членом Клуба Шизиков. Хоппо помалкивал, особенно когда Толстяк Гав здорово разошелся и дело чуть было не дошло до ссоры. Но потом тихо добавил: — Может, у него и были причины. Может, мы не можем понять их, потому что думаем по-другому. Наверное, все дело было в том, что я не мог избавиться от чувства вины. А все из-за этого дурацкого кольца. Если бы я не оставил его там в тот день, никто бы и не считал мистера Хэллорана виноватым. То есть нет, считали бы, конечно, ведь он наложил на себя руки. Но если бы не кольцо, на него не стали бы так поспешно вешать это преступление. И не закрыли бы дело так быстро. Попытались бы найти новые улики. Например, орудие убийства. Или голову. Я не мог найти ответ, который меня бы устроил. Все эти вопросы, все эти сомнения… Но в конце концов я запрятал их подальше, как прячут старые игрушки. Хотя я не думаю, что от подобного можно так просто избавиться. Время шло, и события того лета стали потихоньку таять и испаряться. Нам исполнилось четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Все наши мысли заполнили экзамены, гормоны и девчонки. Правда, у меня тогда на уме было совсем другое. Папа заболел. Жизнь встала на мучительно знакомые рельсы, по которым грозилась катиться ближайшие несколько лет. Днем — учеба и работа, вечером — попытки смириться с гибелью папиного рассудка и маминой беспомощностью. Это стало нормой. Толстяк Гав начал встречаться с симпатичной пухленькой девушкой по имени Шэрил. А еще — худеть. То есть наоборот. Он стал меньше есть и больше ездить на велосипеде. Он даже вступил в секцию бегунов и, хотя поначалу беспощадно над ними смеялся, бегал все быстрее с каждым днем, и постепенно его вес стал уходить. Он как будто выбирался из скорлупы. Думаю, так оно и было. Вместе с лишним весом уходила его беспардонность и иссякал поток дурацких шуток. Они сменились какой-то новой, незнакомой доселе серьезностью. В нем появился стержень. Он меньше прикалывался, больше читал, а если не читал и не учился, проводил время с Шэрил. Как и Майки до него, он стал потихоньку отдаляться. И вот нас осталось двое: Хоппо и я. Я тоже встречался с девчонками, но все это было не очень серьезно. А еще так же несерьезно влюблялся, например в преподавательницу английского языка, женщину с длинными темными волосами и невероятными зелеными глазами. Мисс Бэрфорд. А Хоппо, ну… он никогда особенно не заморачивался насчет девчонок, до тех пор, пока не встретил Люси. Ту самую Люси, которая в конце концов изменила ему с Майки и стала причиной драки на той вечеринке, куда я не попал. Хоппо тяжело переживал разрыв. Очень тяжело. Будучи еще почти ребенком, я совсем не мог этого понять. То есть да, она была довольно симпатичная, но ничего особенного собой не представляла. Она походила на мышку: прямые темные волосы, очки. И одевалась она странно. Носила длинные юбки, тяжелые ботинки и аляповатые футболки. Короче говоря, все это хипповское дерьмо. И только спустя долгое-долгое время я понял, что она была похожа на мать Хоппо. Они ладили и очень подходили друг другу. Им нравилось одно и то же, хотя мне казалось, что в отношениях всегда приходится идти на компромисс и привыкать к тому, что нравится твоему партнеру, чтобы его порадовать. Даже если тебя от этого воротит. То же самое и с друзьями. Меня воротило от Люси, но я делал вид, что она мне нравится, — ради Хоппо. В то время я встречался с девчонкой, которая была младше меня на год. Ее звали Энджи. У нее были волнистые вытравленные светлые волосы и довольно-таки изящная фигурка. Я не был в нее влюблен, но она мне нравилась, и с ней было довольно просто. Нет, не в том смысле, хотя, честно говоря, и недотрогой ее не назовешь. Просто она ничего не требовала. Учитывая то, что творилось в моей жизни, — папа и все такое, — именно в этом я и нуждался. Несколько раз мы с ней ходили на парные свидания с Хоппо и Люси. Нельзя сказать, что Энджи и Люси имели много общего, но Энджи была приветливой, милой девушкой и легко находила общий язык с людьми. Здорово то, что рядом с ней мне не приходилось также притворяться милым и пытаться найти с ними общий язык. Мы побывали в кино, потом в пабе, но затем — это как раз был выходной — Хоппо вздумалось немного изменить программу. — Давайте сходим на ярмарку, — предложил он. Мы тогда как раз сидели в пабе. Но не в «Быке». Отец Толстяка Гава ни за что не согласился бы продать нам выпивку. Это был паб в городском отеле «Уитчиф». Его владельцу было плевать на то, что нам всего шестнадцать. На дворе был июнь, так что мы сидели на улице, на заднем дворе — крошечном пятачке, заставленном скрипучими деревянными столами и скамеечками. Люси и Энджи с удовольствием согласились. Я промолчал. Я не был на ярмарке с того самого ужасного дня. Не могу сказать, что я намеренно избегал ярмарок и парков развлечений, мне просто не хотелось туда ходить. Нет, вру. Мне было страшно. Я отменил поездку в «Торп-парк» прошлым летом, сославшись на расстройство желудка, и это была почти правда. Каждый раз, когда я думал о подобных развлечениях, мой желудок сводило спазмом. А перед глазами возникала Девушка с Карусели — я снова видел, как она лежит на земле рядом с собственной оторванной ногой и прелестным, но смятым в лепешку лицом. — Эд? — Энджи сжала мое бедро. — Что скажешь? Пойдем завтра на ярмарку? — А затем шепнула мне на ухо чуть пьяным голосом: — Если пойдем, я позволю тебе кое-что в «Призрачном поезде». Идея была заманчивой. До этого Энджи позволяла мне «кое-что» только в скучной обстановке моей комнаты. Я выдавил из себя улыбку: — Ага. Хорошая идея. Ничего хорошего в ней не было, но я не хотел, чтобы меня считали трусом: Энджи и даже Люси, которая как раз смерила меня странным взглядом. Мне он не понравился. Как будто она знала, что я вру. В тот день на ярмарке было очень жарко. Прямо как тогда. Энджи сдержала свое слово. И хотя я не получил того удовольствия, на которое рассчитывал, после «Призрачного поезда» мне было трудновато ходить. Но эффект довольно быстро испарился, когда я увидел, где мы оказались. Прямо возле карусели. Почему-то до этого я не обращал на нее внимания. Может, потому, что ее загораживала ярмарочная толпа, или потому, что все мое внимание было сосредоточено на крошечной обтягивающей мини-юбке Энджи и на том, что скрывалось под ней. А теперь я стоял, как парализованный, и смотрел на бегущих по кругу лошадок. Музыка «Бон Джови» рвалась из скрытых где-то динамиков. Девчонки пищали от восторга. Карусель кружилась и кружилась… «Кричи, если хочешь быстрее…» — Эй! — Хоппо выглянул у меня из-за плеча и перехватил мой взгляд. — Ты в порядке? Я кивнул, потому что не хотел выглядеть тряпкой перед девчонками. — Ага. — Тогда, может, пойдем на карусель? — спросила Люси, обвив руками шею Хоппо. Это прозвучало совершенно нейтрально, но я до сих пор уверен, что она не просто так это предложила. Как-то неискренне. Как-то лукаво. Как будто она что-то знала. И получала удовольствие, испытывая меня. — Я думал, мы собирались пойти на «Метеорит», — сказал я. — Можем и потом. Да ладно, Эдди, будет весело. Кстати, меня просто передергивало, когда она называла меня Эдди. Это детское имя. Мне было шестнадцать, и мне нравилось, когда меня называли Эдом. — Просто мне кажется, что карусель — это отстой. — Я пожал плечами. — Но если хотите — пожалуйста, давайте поболтаемся, мне плевать. Она улыбнулась: — А ты что скажешь, Энджи? Я знал, что она ответит, знала и Люси. — Если все «за», то и я тоже. Как же мне хотелось, чтобы она отказалась! Чтобы у нее имелось свое мнение и хоть какой-то стержень. Чтобы она не была такой безвольной. — Отлично. — Люси широко улыбнулась. — Пошли! Мы подошли к карусели и встали в конце маленькой очереди. Мое сердце билось, как сумасшедшее. Ладони вспотели. Я боялся, что меня вот-вот вырвет, — уже чувствовал позывы, а ведь мы еще даже не сели на карусель. Люди слезли с лошадок. Я помог Энджи сесть — пытался быть джентльменом. А потом поставил ногу на хлипкую деревянную платформу и замер. Кое-что привлекло мое внимание — крошечное движение на периферии, но я все же обернулся. Возле «Призрачного поезда» маячила высокая тощая фигура в черном. Узкие черные джинсы, мешковатая рубашка и широкополая ковбойская шляпа. Он стоял спиной ко мне и разглядывал «Поезд», но я видел длинные белые волосы, струящиеся по его спине… «Ты все еще не отпустил меня, Эдди?» Бред. Это невозможно. Это не мистер Хэллоран. Не может этого быть. Он мертв! Его нет. Его похоронили. Но ведь и Шона тоже… — Эд? — Энджи попыталась заглянуть мне в глаза. — Все хорошо? — Я… Я обернулся и посмотрел на «Призрачный поезд», но странный человек уже ушел — темная тень скрылась за углом. — Прости, мне нужно… нужно кое-что проверить. Я спрыгнул с карусели. — Эд! Ты что, просто возьмешь и уйдешь? Энджи уставилась на меня так, словно готова была откусить мне голову. Я понял, что наши с ней забавы в «Поезде» были последними и новые не предвидятся в ближайшие сто лет, но тогда это казалось не важным. Мне нужно было уйти. Нужно было узнать. — Прости, — буркнул я, развернулся и помчался через ярмарку. Забежал за «Поезд» — как раз чтобы увидеть, как темная фигура скрывается за стойкой с сахарной ватой и шариками. Я ускорился, по пути врезаясь в людей, — они выругались мне вслед, но я даже не обернулся. Мне было плевать. Не уверен, что я преследовал реального, живого человека, но к призракам мне не привыкать. Даже теперь, когда я стал старше, все равно нет-нет да выглядываю из окна спальни и проверяю, не шастает ли внизу Шон Купер. Мне все еще страшно — каждый раз, когда я слышу дурной запах, боюсь ощутить прикосновение полуразложившейся ладони к своему лицу. Я поспешно миновал автодром и «Орбитер». Когда-то он казался огромным, но теперь, по сравнению с американскими горками и другими новыми аттракционами, выглядел как детские качельки. Я уже почти догнал его. Но затем человек неожиданно остановился сам. Я тоже — и спрятался за тележкой с хот-догами. Человек сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет. И тогда я понял, в чем ошибся. Его руки. Они не выглядели бледными и ухоженными. Нет, они были темными, смуглыми, с длинными кривыми ногтями. Человек обернулся. Я взглянул в его осунувшееся лицо. Морщины казались такими глубокими, словно кто-то вырезал их лезвиями. Глаза напоминали два голубых драгоценных камня, похороненных в складках глубоких шрамов. Бледно-рыжая борода спускалась до середины груди. Это был не мистер Хэллоран. Это был обычный цыган. — На что смотришь, сынок? — спросил он резким ржавым голосом. — Нет… ничего. Пр… простите. Я развернулся и поспешил прочь — так быстро, как мне это позволяло достоинство или, точнее, его остатки. Отбежав достаточно далеко, я позволил себе остановиться и отдышаться. Подождал, пока схлынет тошнота. А затем встряхнул головой. Вместо рвоты из моего рта вырвался нервный смех. Не мистер Хэллоран, не Меловой Человек, а просто какой-то ярмарочный дед. Наверняка под ковбойской шляпой он лысый. Бред, бред, бред, что за бред! Прямо как тот гребаный гном в «А теперь не смотри»[34]. Кстати, мы с Гавом посмотрели этот фильм пару лет назад, и то только потому, что узнали о том, что Дональд Сазерленд и Джули Кристи взаправду занимались сексом в кадре. И мы оказались здорово разочарованы, потому что Джули Кристи толком и не показали, зато без конца тыкали камеру в тощую бледную задницу Сазерленда. — Эд? Что случилось? Я обернулся и увидел, что ко мне бегут Хоппо с девчонками. Похоже, они все решили не кататься на карусели. И Люси была этим очень недовольна.