— Спасибо. Я протянул ей нужное количество мелочи. Она пересчитала монеты и нахмурилась: — Не хватает одного пенни, милый. — Ох… Вот черт. Я снова сунул руку в карман. Больше у меня не было. — Эм-м, наверное, я отсыплю немного, — сказал я. Мои щеки горели, ладони вспотели, а рюкзак вдруг стал тяжелым, как никогда. Кудрявая женщина окинула меня взглядом, а затем вдруг наклонилась вперед и подмигнула. Веки у нее были мятые, как бумага. — Не переживай, малыш. Сделаю вид, что обсчиталась. Я схватил свой пакет: — Спасибо! — Ну же, беги. Дважды мне повторять не стоило. Я выбежал обратно на солнце и пронесся мимо Джимбо, который как раз докурил и едва взглянул на меня. Я добрался до главной улицы. Мой шаг все ускорялся, пока наконец волнение, восторг и чувство триумфа не заставили меня сорваться на бег. Весь оставшийся путь до дома я пробежал с широкой безумной улыбкой на лице. Я сделал это! И уже не в первый раз! Мне не хотелось думать, что я — какой-то плохой ребенок. Я старался быть добрым, не крысятничать за спинами у друзей и никогда их не предавать. Даже старался слушать родителей. В свою защиту хочу сказать, что деньги я никогда не воровал. Если бы я нашел чей-то бумажник, то вернул бы со всеми деньгами (ну, может, оставил бы себе семейное фото). Я знал, что поступил неправильно, но, как я уже говорил, у всех есть свои секреты, все знают, что не должны что-то делать, и все равно делают. Моей тайной стали вещи. Я был коллекционером. Но вот что странно: я облажался и попался всего один раз — когда попытался вернуть украденное. В день вечеринки было очень жарко. Теперь кажется, что в то лето все дни были такими жаркими. Но на самом деле нет. Думаю, синоптик — настоящий синоптик, не такой, как мой отец, — смог бы подтвердить, что в то лето прошло много ливней, случались и пасмурные, совершенно ненастные дни. Но память — странная штука и работает по-другому, когда ты маленький. Три жарких дня подряд, пережитых в детстве, превращаются с возрастом в целый месяц. Однако в день рождения Толстяка Гава точно было жарко. Одежда прилипала к телу, раскаленное сиденье в машине обжигало ноги, даже асфальт плавился. — В такую жару и барбекю не нужно, чтобы что-нибудь поджарить! — пошутил папа, когда мы вышли из дома. — Поразительно, что ты не предложил нам захватить дождевики! — сказала мама, захлопнув дверь, и несколько раз с силой подергала за ручку, желая убедиться, что действительно закрыла ее. Она была очень красива в тот день. На ней был простой голубой сарафан и плетеные сандалии. Ей шел голубой цвет. Она закрепила челку маленькой сверкающей заколкой. Папа выглядел… как папа. На нем были обрезанные до колен джинсы, футболка с логотипом «Grateful Dead»[11] на груди и кожаные сандалии. Но, по крайней мере, маме удалось уговорить его немного подровнять бороду. Дом Толстяка Гава являлся одним из тех новых поместий, которые недавно построили в Эндерберри. Его семья переехала туда в прошлом году. До этого они жили в квартирке над пабом. Даже несмотря на то, что дом был новым, отец Гава слега переоборудовал его, и теперь к нему со всех сторон лепились пристройки, которые не очень-то подходили по стилю к оригинальному зданию с гигантскими белыми колоннами, точно сошедшими с картинок в книге о Древней Греции. Сегодня эти колонны были перевиты воздушными шариками с цифрой «двенадцать», а между ними растянули гигантский блестящий баннер со словами «С днем рождения, Гэвин!». Прежде чем мама успела как-то это прокомментировать, фыркнуть или хотя бы позвонить в дверь, та вдруг распахнулась сама собой и на порог выскочил Толстяк Гав. На нем были гавайские шорты, ядовито-зеленая футболка и пиратская треуголка. — Здрасте, мистер Адамс и миссис Адамс. Здорово, Эдди! — С днем рождения, Гэвин! — хором отозвались мы. И я при этом чуть было не ляпнул «Толстяк Гав». — Барбекю на заднем дворе, — сказал Толстяк моим родителям, а потом схватил меня за руку. — Пошли, посмотришь на фокусника. Он просто класс! Толстяк Гав оказался прав: фокусник был классный. Барбекю тоже оказалось ничего. Предлагалось много игр и два гигантских ведра с водой для водяных пистолетов. После того как Толстяк Гав открыл подарки (он сказал, что волшебный шар тоже «просто класс»), у нас состоялось эпичное сражение на этих пистолетах с ребятами из школы. Было так жарко, что одежда на нас высыхала почти сразу же после того, как намокала. Прямо посреди битвы я вдруг понял, что мне нужно в туалет. Я углубился в сад. С меня капала вода. Я прошел мимо взрослых — они стояли, разбившись на группки, в руках у всех были тарелки, бутылки с пивом и пластиковые стаканчики с вином. Ко всеобщему удивлению, папа Никки тоже пришел. Я не знал, что викарии ходят на вечеринки и развлекаются. К тому же он нацепил свой белый воротничок. С этим воротничком его можно было заметить за милю, так сильно эта штука блестела на солнце. Я помню, как думал, что ему, должно быть, чертовски жарко в нем. Может, поэтому он так много пил в тот день. Кроме того, он разговаривал с моими родителями, и это меня здорово удивило, они ведь не такие уж религиозные ребята. Мама заметила меня и улыбнулась: — Все в порядке, Эдди? — Да, мам. Все класс. Она кивнула, хотя вид у нее был не очень радостный. Когда я прошел мимо них, до меня долетел обрывок папиной фразы: — Не думаю, что нам стоит обсуждать такие вещи на детском дне рождения! Мне это ни о чем не говорило. Взрослые дела. К тому же в тот момент мое внимание привлекло нечто иное. Еще одна знакомая фигура. Высокая и тощая, в темной одежде, даже несмотря на жуткую жару, в гигантской соломенной шляпе. Это был мистер Хэллоран. Он стоял в дальнем конце сада рядом со статуей маленького мальчика, писающего в фонтанчик для птиц. Беседовал с чьими-то родителями. Мне показалось странным, что родители Толстяка Гава пригласили на его день рождения школьного учителя, который еще даже не приступил к работе. Возможно, они просто хотели, чтобы он не чувствовал себя изгоем. Это было в их стиле. Однажды Толстяк Гав сказал мне: «Мама старается перезнакомиться со всеми, с кем только можно. Чтобы знать, кто чем занимается». Мистер Хэллоран разглядывал окружающих. Наверное, из-за таких вот взглядов у людей и возникает чувство, что за ними кто-то следит. Когда он заметил меня, то приветственно поднял ладонь. Я тоже — наполовину. Это был довольно неловкий момент. Может, мы и спасли вместе Девушку с Карусели, но все же он учитель, а махать учителю — это не круто, кто-то ведь может и заметить. И тут, словно прочитав мои мысли, мистер Хэллоран коротко кивнул мне и снова отвернулся. С чувством огромной благодарности — и не только потому, что мой мочевой пузырь грозил лопнуть в любую секунду, — я поспешил через двор и нырнул в раздвижные двери. В гостиной было темно и прохладно. Я остановился ненадолго, чтобы глаза попривыкли к темноте. Тут повсюду были разбросаны подарки. Дюжины и дюжины игрушек. Среди них оказались те, которые я очень хотел получить в подарок и сам, но знал, что никогда не получу. Я нервно огляделся и тут внезапно увидел ее. Коробочку средних размеров, стоящую прямо в центре комнаты. Она была завернута в упаковку с трансформерами. И не распечатана. Наверное, кто-то приехал с опозданием и просто оставил ее здесь. Толстяк Гав ну никак не мог оставить хоть один подарок не открытым. Я сделал свои дела, а когда шел обратно, снова бросил взгляд на эту коробку. Мгновение поколебался, а потом схватил ее и вынес на улицу. Во дворе было полно детей. Толстяк Гав, Никки, Железный Майки и Хоппо сидели на траве полукругом и пили шипучку. Они все были красные, потные и счастливые. Волосы Никки все еще были влажными и немного вились. На руках у нее блестели капельки воды. Сегодня она надела платье, и оно ей очень шло — длинное и в цветочек. Оно немного скрывало синяки у нее на ногах. У Никки всегда были синяки. Не помню, чтобы хоть раз видел ее без коричневых или пурпурных пятен на теле. Однажды у нее даже под глазом синяк появился! — Эй, Мюунстер! — позвал меня Толстяк Гав. — Угадай что? — Ты решил перестать быть педиком? — Ха-ха. Я нашел подарок, который ты еще не открыл. — Это невозможно, Джоуи. Я уже все открыл. Тогда я вытащил коробку. Толстяк Гав тут же выхватил ее у меня. — Сдуреть! — От кого это? — спросила Никки. Толстяк Гав встряхнул подарок и внимательно осмотрел обертку. Никаких наклеек с подписью. — Да какая разница? — Он принялся срывать бумагу, открыл коробку и вдруг переменился в лице. — Какого черта?! Мы все уставились на подарок. Им оказалось ведерко разноцветных мелков. — Мелки? — Железный Майки заржал. — Кто мог подарить тебе мелки? — Откуда я знаю? Он же не подписан, гений! — отбрил его Толстяк Гав. Он открыл ведерко и вытащил горсть мелков. — Ну и что мне делать с этим дерьмом? — Все не так плохо, это… — начал было Хоппо. — Это куча вонючего дерьма, старина! Мне это показалось грубым. В конце концов, кто-то постарался, купил эти мелки, завернул их и все такое. Но к тому моменту солнце и сладости уже здорово ударили Гаву в голову. Да и всем нам. Он с отвращением отбросил мелки. — Плевать! Пойдем лучше за водяными пистолетами! Мы начали собираться. Я подождал, пока все уйдут, а потом быстро нагнулся, подобрал один мелок и сунул в карман. Но не успел я выпрямиться, как вдруг услышал грохот, а затем — пронзительный крик. Я прыжком обернулся. Не знаю, что я ожидал увидеть. Возможно, кто-то что-то уронил или сам упал. Мне понадобились добрых две минуты, чтобы осознать увиденное. Отец Мартин лежал на спине, в куче бумажных стаканчиков и тарелок, разбитых соусниц и банок с приправами. Он держался за нос и стонал. А над ним навис кто-то высокий и растрепанный, в разорванной футболке и драных шортах, с занесенным кулаком. Мой отец. Срань Господня. Мой отец напал на священника! Я стоял и не мог пошевелиться, а папа тем временем кричал низким гортанным голосом: — Еще раз заговоришь с моей женой, и клянусь, я… Но мы так и не узнали, что именно он сделает, потому что в этот момент отец Толстяка Гава оттащил его. Кто-то помог священнику подняться. Его лицо было красным, из носа у него шла кровь. Она заляпала его белый воротничок. Он вытянул указательный палец в сторону моих родителей: — Бог вам судья! Папа снова рванулся к нему, но отец Толстяка Гава перехватил его и удержал.