Лезвие движется медленно, но расстояние слишком мало. Тува видит, как блестит острие, которое приближается к глазам, мешая сфокусироваться. Линус, прости. Мама любит тебя. Она вздрагивает, когда лезвие касается внутреннего угла правого глаза. Что-то стекает по щеке, и Тува понимает, что правого глаза больше нет. Но это неважно. Главное, ей больше не больно. Почему здесь так пахнет паленым? Это последняя мысль Тувы. А потом лезвие входит в мозг. Март Винсент изо всей силы хлопнул ладонью по столу. Публика затаила дыхание. Он наморщил лоб, выдержал паузу и повернулся к залу. Рука снова поднялась и опустилась, с хрустом сминая бумажный конверт, который Винсент с нервным смешком смахнул на пол. — Номер пять, — объявил Винсент. — И здесь его тоже нет. Луч прожектора вырывал из погруженной в темноту сцены стол, за которым сидел Винсент, и стоящую перед ним женщину. Контраст света и тени подчеркивал драматичность момента. В зале стало тихо. Шоу вступило в последний этап, на котором не предполагалось даже музыки. Тишина нагнетала нервозность. С самого начала на столе лежали пять пронумерованных конвертов, два из которых, смятые, уже валялись на полу. — Еще три. — Винсент поднял глаза на женщину. — Не смотрите на них, Мадалена, иначе я буду следовать движениям ваших глаз. Лучше подумайте о том, под каким из них может быть гвоздь. Вы ведь одна это знаете. Публика не видела, куда вы его спрятали, я тем более. Три конверта, Мадалена, три. Вспомните, каким острым был этот гвоздь, когда вы трогали его пальцем. Вспомните — не более того. Женщина вспотела. В луче прожектора жарко, а она нервничает не меньше, чем зрители. Если не больше. Винсент вглядывается в ее лицо. — Вы не отреагировали на слово «три», хотя я повторил его трижды. Так что, думаю, он не там. Винсент хлопнул по конверту под номером «три» прежде, чем публика успела понять, в чем дело. Несколько человек вскрикнули, не выдержав напряжения. Оставалось еще два, и шансы Винсента причинить себе боль возросли до пятидесяти на пятьдесят. Он все еще не знал, зачем продолжает выступать с этим номером. Все, кто это делал, рано или поздно плохо заканчивали. Это было неизбежно, если повторять номер много раз. Но публика не видела, что Винсент взволнован по-настоящему. Иллюзия полного контроля — важная часть трюка. — Остались номера два и четыре. — Винсент посмотрел на женщину. — Представьте себе этот гвоздь… все двадцать сантиметров. Женщина прикрыла глаза и кивнула. — Вспомните, как он блестит, если поставить его вертикально. И он под одним из этих конвертов. Под тем, по которому я не должен ударить. — Я уже не уверена, что помню это точно, — прошептала женщина. Винсент изогнул бровь. Тишина в зале достигла такой плотности, что ее можно было резать ножом. Два конверта. Винсент занес руку над одним из них, потом над другим. Какой-то из них означал бурные овации. Другой — пронзенную гвоздем ладонь и срочную госпитализацию на «Скорой». — Откройте глаза, — обратился он к женщине. Та, неохотно подчинившись, сощурилась на конверты. Винсент вглядывался в ее лицо. Потом снова занес руку для удара, но, заметив, как расширились глаза женщины, в последний момент изменил направление движения и хлопнул по другому конверту. Женщина закричала одновременно с хлопком. Винсент замер на несколько секунд, склонившись над столом. После чего торжествующе смял конверт и поднял оставшийся. Направленный острием вверх, гвоздь блестел, как копье, в холодном свете прожектора. Публика загудела и вскочила с мест. Грянула музыка. Подписав гвоздь перманентным фломастером, Винсент протянул его женщине, лицо которой выражало явное облегчение. Она удалилась, ведомая под руки помощником, а Винсент встал на краю сцены и хлопнул в ладоши. Радость его была неподдельной. Представление в театре Евле завершилось громовыми аплодисментами. Винсент раскланялся и устремил взгляд куда-то поверх зала, в дальний его конец. Движущийся свет над морем аплодисментов ослепил его. Винсент не видел зрителей, но вел себя так, будто различал каждого в отдельности. Трюк состоял в том, чтобы, направив взгляд прямо перед собой, сфокусировать его, будто смотришь кому-то в глаза. Там, в темноте, невидимые, стояли 415 человек и аплодировали ему, Винсенту Вальдеру, мастеру-менталисту. — Спасибо, что пришли, — прокричал он, перекрывая шум. Аплодисменты усилились. Переполненный до краев зал бушевал. Хороший вечер. Ее не было, поэтому Винсент и оставался таким спокойным. Вечера, когда ее лицо не мелькало среди публики, давались ему легче, нежели он сам решался себе в этом признаться. Винсент поборол искушение загородиться от света ладонью, чтобы их видеть. В конце концов, он трудился в поте лица только ради таких моментов. Не говоря о том, что его тело все еще держалось в вертикальном положении только благодаря адреналину. 415 мест, 41 и 5–46, — ровно столько, сколько ему исполнится лет через несколько недель. Хватит. Сегодня он едва не напоролся на чертов гвоздь, и это был последний номер почти двухчасового шоу. Пот бежал по спине ручьями, мозги вскипали. Секрет, как уже говорилось, состоял не в том, чтобы предсказать поведение публики или создать впечатление, будто он умеет читать их мысли. Главная иллюзия состояла в том, чтобы выглядеть невозмутимым, когда мозги крутятся на полную катушку. Театральная афиша представляла его как «мастера-менталиста», и он жалел, что в свое время не потребовал изменить текст. Слишком неумно… вульгарно. С другой стороны, это то, за чем так удобно прятаться. Можно представить себя вымышленным персонажем. Не каждому захочется лежать на спине в течение десяти минут, прислушиваясь к звуку собственного дыхания. А теперь, когда все позади, важно взять под контроль свои мысли, прежде чем они успеют ускользнуть в собственном направлении. Сегодня это заняло у него больше времени, чем обычно. «Контроль» — слово из восьми букв. Ровно столько, сколько рядов на балконах. Хватит, прекрати. Винсент поднял глаза к первому балкону, где сидели те четверо, которых он заставил забыть собственные имена в первом акте. 23 места на каждом уровне — всего 184. На балконе кто-то засвистел. Стоп, Винсент. Дыши глубже и не додумывай эту мысль до конца. 184 места. Восемнадцатое в четвертом ряду. Восемнадцатое апреля — последний день гастролей. По 23 места в ряду. 8 рядов. 2+3+8 = 13 — столько вечеров ему осталось отработать. Прекрати, прекрати, прекрати… Винсент прикусил язык. Поклонился в последний раз и пошел со сцены. Остановился за бархатной кулисой, напротив боковой комнаты, и начал отсчитывать про себя. Один… Если на счет «десять» аплодисменты не стихнут, он снова выйдет на поклон. Два… В полумраке боковой комнаты мелькнула тень — женщина лет тридцати с небольшим. Три… Струйка пота на спине стала ледяной. Она все-таки пришла. Четыре… Просто на этот раз не стала дожидаться окончания представления, чтобы выбежать на сцену. Пять… Но как она пробралась за кулисы? Никто не может находиться здесь во время выступления. Тому, кто пустил ее сюда, придется за это ответить. Винсент просил присматривать за этой женщиной, но с тем, чтобы мешать ей, а не помогать. Шесть… Теперь он, по крайней мере, знает, как она выглядит. Темные волосы убраны в «хвост». Пуловер… Семь. Глаза, приоткрывшиеся еще на несколько миллиметров перед тем, как она собиралась заговорить. Винсент понятия не имел, насколько она опасна… Восемь. Он делает ей знак замолчать и показывает большим пальцем в сторону сцены, давая понять, что еще не закончил. Может, здесь есть какой-то другой выход? Девять… Винсент пытается не думать о ней. Делает глубокий вдох, улыбается… Десять — и он снова выходит под лучи софитов. — Спасибо, спасибо, дорогие мои… Понимаю, что вам хотелось бы оставаться здесь как можно дольше, но, боюсь, пора возвращаться. Действительность ждет вас. И если у вас возникнут проблемы со сном после сегодняшнего вечера, помните — это шутка, и не более того… — Винсент сделал паузу. — Можно сказать и так. Публика рассмеялась — громко и немного нервно. Винсент тоже не смог сдержать улыбки. Это срабатывало каждый раз. Винсент поспешил за кулисы — хотя это было последнее, что ему хотелось сделать, — прежде чем зрители устремились в проходы между рядами. Артисту не годится задерживаться на сцене, когда публика уже покидает зрительный зал. А если они оставили в гардеробе зимние куртки — как сегодня, например, — то сорвутся с мест еще раньше в наивной попытке избежать ожидания в очереди. Когда Винсент вошел в боковую комнатку, женщина уже была там. — Она здесь, — тихо проговорил он в микрофон. — Приведите охранника… немедленно. Скорее всего, микрофоны давно выключили. Мастера по звуку могли его услышать разве по счастливой случайности. Фанаты Винсента по большей части были вполне адекватные люди, но он боялся сюрпризов. А в этой женщине, имевшей привычку бросаться на сцену сразу после выступления, чувствовалось что-то нездоровое. До сих пор Винсенту удавалось избегать встречи с ней лицом к лицу — но только не на этот раз. Ему удалось с трудом собраться с мыслями. После шоу требовалось время, чтобы расслабиться, дать мозгу возможность вернуться в нормальный режим. Винсент просто не мог достаточно четко проанализировать ситуацию. Ему не оставалось ничего другого, как быть с ней приветливым — по крайней мере, до появления охранника. И держать дистанцию. Чтобы выиграть время, он указал на короткую лестницу, ведущую в зеленую комнату. Женщина пошла впереди. Семь ступенек. На последнюю Винсент ступил дважды, чтобы количество шагов стало четным. Женщина впереди как будто ничего не заметила. Он привел ее в помещение, меблированное под обычную гостиную. Где же охранник? Винсент снял жакет, бросил его на диван. Повернул бутылку по полке, чтобы все этикетки смотрели в одну сторону. Женщина осталась в куртке. Винсент промокнул лицо влажной салфеткой, удаляя остатки театрального грима. Женщина поморщилась — почти незаметно. Отлично. Все, что могло заставить ее как можно быстрее покинуть помещение, было ему на руку. Винсент надеялся, что достаточно пропах по́том. — Не хочу показаться невежливым, — начал он, — но сюда нет хода посторонним. — Открыл бутылку с водой, налил в стакан, подозрительно разглядывая пузырьки. — Вы не можете здесь оставаться. Сценическое пространство закрыто для всех, не участвующих в постановке, и… — Мина, — представилась женщина, оборвав его на середине фразы. — Мина Дабири. Я из полиции. Потом поправила бутылку на полке, которая чуть развернулась после того, как Винсент взял соседнюю — теперь все этикетки снова смотрели в одну сторону, — и протянула Винсенту руку. Менталист слегка опешил. * * * Мина смотрела на мужчину в кресле по другую сторону темно-коричневого стола. Винсент Вальдер. Ей пришлось подождать, пока он сменит сценический синий костюм на джинсы и черную рубашку на белую. Хотя на улице стоял март и зима все еще держала Евле в холодных объятиях, менталист не надел ни пиджак, ни жакет. К своему удивлению, Мина поймала себя на чувстве, что находит Винсента Вальдера привлекательным. Такое бывало с ней не так часто. «Стильный» — пожалуй, так. В нем чувствовалась благородная старомодная строгость, даже в обычной повседневной одежде, не говоря о сценической. Винсент предложил ресторан, хотя она предпочла бы более приватную обстановку. Не в обычае Мины было менять планы, но она с самого начала решила оставить этот выбор за ним. В конце концов, это она пришла к нему. И поэтому щекотливый разговор, связанный с полицейским расследованием, пришлось продолжать «У Харри» — в единственном заведении, которое работало в Евле после десяти вечера. После выступления Винсент выглядел более измотанным, чем она рассчитывала, и еда могла ослабить напряжение. Менталист не должен был ни на что отвлекаться, в том числе на голод. Сама Мина сразу расслабилась при звуках, доносящихся со стороны прилегающего к залу бара. Здесь говорили по-сконски[1] и носили белые бейджи на ленте вокруг шеи. Похоже, какая-то конференция в одном из ближайших отелей. Но Мине подумалось, что эти люди похожи на школьников с висящими на груди ключами. Витавший в воздухе запах пива и феромонов едва не заставил ее надеть маску, но эту мысль Мина тут же отогнала, полностью сосредоточившись на Винсенте. Она не нашла о нем ничего в полицейских базах. Пришлось искать другие источники информации. Согласно «Википедии» и другим сайтам через месяц менталисту исполнялось сорок семь лет, и фамилию «Вальдер» он носил не с рождения. Его профессия — «менталист» — состояла в том, чтобы при помощи психологических приемов, гипноза и тому подобного создавать иллюзию медиальных способностей, прежде всего чтения мыслей. При этом, если верить одному из интервью, менталист не был чужд и иллюзионным трюкам. Они были здесь как нельзя кстати, особенно с учетом того, что лежало у Мины в папке. Информации о том, чем он занимался раньше и где родился, она не нашла. «Википедия» сообщала только, что Винсент Вальдер практикует вот уже пятнадцать лет, но известность получил совсем недавно, благодаря фильму, который прошел на четвертом канале. В нем он, в частности, демонстрировал один психологический эксперимент со скрытой камерой. Винсент наугад выбрал человека, которому на протяжении дня делал внушения и подавал неуловимые гипнотические команды, при том, что бедная жертва ни о чем таком не подозревала. Под конец мужчина поднялся с постели посреди ночи, взял баллончик с краской и на стене в промышленной зоне написал большими буквами «Винсент Вальдер». Около сотни раз, что заняло несколько часов времени. Когда охранник, которого ни о чем не предупредили, спросил несчастного, чем он тут занимается, тот не понял, о чем речь. Мужчина не отдавал себе отчета в собственных действиях на протяжении последних часов и был немало удивлен, увидев пятна краски на своих руках и одежде. Мина ничего этого не видела, но о фильме много говорили. Этическая сторона эксперимента вызвала особенно много споров.