Воспоминание очень яркое – я тихонько, одним пальчиком приоткрываю дверь, слышу, как она скрипит. И осторожно ступаю внутрь, будто нарушаю тем самым некий неписаный закон. Будто она в любой момент может ворваться в спальню и увидеть, как я копаюсь в ее белье или читаю ее дневник. – Я приподняла одеяло и увидела на матрасе кровавое пятно, – продолжаю я. – Большое. Я все еще отчетливо его вижу перед собой. Кровавое пятно. Кровь Сары. Пятно размером чуть ли не во всю нижнюю половину матраса, уже не яркое, но ржавое, будто выгоревшее. Помню, как я надавила на него рукой и почувствовала, как откуда-то из глубины сочится влага. На подушечках пальцев остались алые мазки, все еще мокрые. Все еще свежие. – Понимаю, что это прозвучит странно, но я почувствовала на кровати… запах Итана, – говорю я. – Он у него очень заметный был. – Хорошо, – говорит детектив. – Но уж тут-то вы обратились в полицию? – Нет. Не обратилась. Понимаю, что следовало бы… – Тут я прерываюсь, заставляю себя собраться. Сейчас нужно как можно тщательней выбирать слова. – Прежде чем идти в полицию, я хотела наверняка убедиться, что случилось что-то плохое. Я только что перебралась в Батон-Руж, чтобы оставить позади свое прошлое, свое имя. Мне совершенно не хотелось, чтобы полиция снова вытащила все это наружу. Я едва начала чувствовать себя нормальной и не хотела терять это чувство. Он снова кивает, теперь с осуждением во взгляде. – Но я уже начала чувствовать, что с Итаном и Сарой получилось точно так же, как с Линой, которую я сама пригласила в дом и познакомила с отцом, – продолжаю я. – Это я дала Итану ключ от квартиры. Теперь Сара пропала, я чувствовала, что с ней что-то неладно, и раз уж в этом был замешан Итан, теперь я считала себя обязанной сделать все возможное, чтобы выяснить подробности. На мне вроде как лежала ответственность. – Хорошо, – говорит Томас, – и что было дальше? – Итан бросил меня на той же неделе. Ничто этого не предвещало. Я была ошеломлена, но поскольку все случилось одновременно с исчезновением Сары, я сочла это за доказательство. Того, что Итан что-то скрывает. Он сказал мне, что на несколько дней уедет из города, погостит у родителей, чтобы «во всем разобраться». И я решила залезть к нему домой. Детектив Томас удивленно приподнимает брови, однако я заставляю себя продолжать, пока он снова меня не перебил. – Я подумала, что смогу найти там улики, с которыми можно будет пойти в полицию, – говорю я, а перед глазами стоит шкатулка в отцовском шкафу, физическое воплощение неоспоримого доказательства. – После отцовских убийств я знала, что главное – улики, без них это просто подозрение, и ничего больше. Недостаточное ни для ареста, ни даже для обвинения как такового. Не знаю точно, что именно я рассчитывала обнаружить. Просто что-нибудь конкретное. Достаточное, чтобы понять, что я не схожу с ума. Я чуть вздрагиваю от собственных же слов – схожу с ума. – Ну, я влезла через окно, которое, как я знала, Итан никогда не закрывал, и принялась осматриваться. А вскоре услышала в спальне какой-то шум и поняла, что на самом деле он дома. – И что вы обнаружили, войдя к нему в спальню? – Он был там, – говорю я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – И Сара тоже. В тот момент – стоя в дверях спальни Итана, глядя на их с Сарой тела, сплетенные под грязными простынями, – я вспомнила, как они обнялись на той вечеринке, когда мы познакомились. Вспомнила, как она приставила ладонь трубочкой к губам, наклонилась к нему поближе и что-то прошептала. Итан и Сара действительно были одногруппниками – тут он не соврал. Но, как я выяснила впоследствии, этим дело не исчерпывалось. Они уже крутили друг с дружкой годом раньше, а через несколько месяцев после того, как мы начали встречаться, принялись снова – за моей спиной. Оказывается, насчет Сары я не ошибалась. Она действительно норовила забрать все, что мне хочется. Познакомить нас было частью ее плана – найти повод снова повертеться перед Итаном, потом воспользоваться случаем и отобрать его у меня, в очередной раз доказав, что она заслуживает этого больше, чем я. – И как он отреагировал на ваше появление? На то, что вы вломились к нему в квартиру? – Само собой, не лучшим образом. Начал на меня орать, утверждать, что он уже который месяц думал со мной расстаться, но я продолжала к нему липнуть. Я не хотела его слушать. Он обрисовал все так, будто я вломилась к нему, обезумев от ревности… и запросил ордер на запрет приближаться. – А кровавое пятно на матрасе? – Очевидно, Сара от него залетела, – отвечаю я, уже не чувствуя никаких эмоций. – Однако случился выкидыш. Она сильно расстроилась, но не хотела, чтобы об этом кто-то узнал. Начать с того, что она вообще не хотела, чтобы кто-то знал о беременности, и уж тем более что залетела она от молодого человека собственной соседки по квартире. Так что Сара на неделю спряталась у Итана, пытаясь как-то со всем справиться. Потому-то он и не хотел, чтобы я паниковала и звонила ее родителям – не говоря уж, боже упаси, про полицию. Детектив Томас вздыхает, и я не могу не почувствовать себя круглой дурой, словно подросток, которого отчитывают за попытку использовать в качестве выпивки средство для полоскания рта. «Я не сержусь, но очень разочарован». Я жду, когда он что-то скажет, хоть что-нибудь, а Томас лишь продолжает смотреть на меня, сверля своим изучающим взглядом. – И зачем вам понадобилось, чтобы я все это рассказывала? – спрашиваю я наконец, чувствуя, как постепенно возвращается прежнее раздражение. – Очевидно, вы все знали и так. Какое это имеет отношение к нынешним событиям? – Я надеялся, что эти воспоминания помогут вам увидеть то, что вижу я, – отвечает детектив и делает еще один шаг в мою сторону. – Вам причиняли боль те, кого вы любили. Те, кому вы верили. Вы не умеете доверять мужчинам, уж это-то очевидно – да и кто станет винить вас в этом после того, что сделал ваш отец? Но из того, что вам неизвестно, где ваш молодой человек находится в любую отдельно взятую секунду, еще не следует, что он убийца. И вам пришлось в этом убедиться не самым приятным из способов. Я чувствую, как у меня сдавливает горло, и тут же вспоминаю про Патрика – другого моего молодого человека (нет, жениха), против которого я тоже затеяла расследование. Про подозрения, все это время накапливавшиеся у меня в мозгу, про свои планы на выходные. Планы, которые по большому счету не слишком отличаются от того, чтобы залезть в окно к Итану. Вторжение в частную жизнь. Пресловутый нос в чужих делах. Взгляд сам собой прыгает на сумку у моих ног, собранную и застегнутую. – А из того, что вы не доверяете Берту Родсу, тоже вовсе не следует, что он способен на убийство, – продолжает детектив. – Похоже, в вашем случае мы наблюдаем одну и ту же схему – вы влезаете в конфликт, не имеющий к вам отношения, в попытке раскрыть тайну и показать себя героиней. Я могу понять почему – вы были той героиней, что отправила за решетку собственного отца. Вы считаете все это своим долгом. Я пришел сюда, чтобы сказать вам: подобное нужно прекращать. Я слышу это слово уже второй раз за неделю. В прошлый раз – от Купера, у себя на кухне, когда он увидел таблетки. Понимаю, отчего ты это делаешь. Просто хочу, чтобы ты прекратила. – Я никуда не влезаю, – выговариваю я, впиваясь ногтями в собственные ладони. – Я не пытаюсь быть героиней, что бы вы под этим ни понимали. Я всего лишь хочу помочь. Дать вам подозреваемого. – Ложные подозрения – куда хуже, чем их отсутствие, – говорит детектив Томас. – Мы потратили на него почти неделю. Неделю, которую могли потратить на кого-то другого. Я не то чтобы думаю, что у вас были дурные намерения – я как раз полагаю, что вы пытались сделать как лучше, – но, если вас интересует мое мнение, я посоветовал бы вам обратиться за помощью. Умоляющий голос Купера. Хочу, чтобы ты обратилась за помощью. – Я психолог, – говорю я, глядя ему прямо в глаза, готовая снова выплюнуть те же слова, что и Куперу; те же слова, которые я себе мысленно повторяю всю свою взрослую жизнь. – Я сама себе способна помочь. В комнате повисает тишина; я чуть ли не различаю, как за дверью, прижавшись ухом к замочной скважине, дышит Мелисса. Разумеется, она слышала всю беседу. Как и пациент, вероятно, уже дожидающийся в приемной. Могу представить, как она вытаращила глаза, когда детектив предложил ее работодателю «обратиться за помощью». – Вернемся к заявлению Итана Уокера, которое он подал, чтобы получить ордер, когда вы вломились к нему в квартиру. В нем упоминается, что в университете вы злоупотребляли психотропными препаратами. Что позволяли себе смешивать диазепам с алкоголем. – Я так больше не поступаю, – отвечаю я, чувствуя, как раскаляется ящик рядом с моей ногой. В волосах обнаружены следы большой дозы диазепама. – Вы наверняка знаете, что эти лекарства способны давать серьезные побочные эффекты. Включая паранойю и потерю чувства реальности. Которую уже сложно отличать от фантазий. Иногда становится нелегко понять, где реальность, а где нет. – Мне никакие лекарства не выписывали, – возражаю я, тем более что формально так оно и есть. – Я не параноик, не утратила чувства реальности. Я всего лишь хочу помочь. – Хорошо, – детектив Томас кивает. Я вижу, что он сочувствует мне, жалеет меня, а это означает, что уже никогда не примет мои слова всерьез. Я даже не думала, что можно чувствовать себя более одинокой, чем до сих пор, однако вот чувствую. Абсолютное одиночество. – Хорошо. Думается, с этим мы закончили. – Я тоже так думаю. – Спасибо, что уделили мне время, – говорит он и направляется к двери. Берется за ручку, потом, поколебавшись, снова оборачивается. – И вот еще что. Я молча приподнимаю брови, приглашая его продолжать. – Если мы еще раз увидим вас на месте преступления, нам придется прибегнуть к дисциплинарным мерам. Подмена улик уголовно наказуема. – Что? – переспрашиваю я в совершенном изумлении. – О какой еще подмене… Я осекаюсь на полуслове, понимая, что он имеет в виду. «Кипарисовое кладбище». Сережка Обри. Полицейский забирает ее у меня из рук. Вы кажетесь мне знакомой, но я не могу вспомнить, откуда. Мы с вами раньше не встречались? – Дойл понял, что видел вас там, где нашли Обри Гравино, в ту же минуту, как мы вошли к вам в кабинет. Мы ждали, что вы нам об этом скажете. Упомянете, что были там. Слишком уж это серьезное совпадение. Я только сглатываю комок, поскольку совершенно ошарашена. – Вы так и не сказали. Поэтому, когда явились в участок, сообщив, что «кое-что вспомнили», я решил, что речь об этом и пойдет, – продолжает Томас, переминаясь с ноги на ногу. – Вместо этого вы предъявили теорию насчет подражателя. Украденные украшения. Берт Родс. Вот только вы сказали, что эта теория возникла у вас, когда вы увидели тело Лэйси. Чего я никак не мог уложить в голове, учитывая, что случилось это уже после того, как Дойл видел у вас в руках сережку Обри. Концы с концами не сходились. Я вспоминаю, как детектив Томас смотрел на меня в тот день у себя в кабинете. С неловкостью. С недоверием. – Как ко мне могла попасть сережка Обри? – спрашиваю его я. – Если вы на самом деле думаете, что я могла ее туда подбросить, вы, стало быть, полагаете… Я замолкаю, не в силах произнести следующих слов. Не может же он и вправду думать, что я во всем этом как-то завязана… или может? – Теории имеются самые разные. – Он ковыряет в зубах мизинцем, потом внимательно его изучает. – Могу, впрочем, сообщить, что ее ДНК на сережке не было. Вообще. Только ваша. – Что вы сейчас хотите сказать? – Я хочу сказать, что у нас нет надежного способа установить, почему и как эта сережка там оказалась. Но если во всем и есть связующая нить, то это – вы. Так что постарайтесь не навлекать на себя дополнительные подозрения. Тут я понимаю, что даже если и смогу отыскать спрятанную у себя дома цепочку Обри, полиция мне не поверит. Они явно решат, что я подбрасываю улики, чтобы направить их в определенном направлении – в отчаянной попытке обосновать свою очередную беспочвенную идею, обвинить очередного мужчину, не оправдавшего моего доверия. Или, хуже того, придут к выводу, что я замешана в преступлениях. Последняя, кто видел Лэйси живой. Первая, кто нашел сережку Обри. Живой носитель ДНК Дика Дэвиса. Отродье чудовища. – Ладно, – говорю я. Спорить тут бессмысленно. Объяснить все равно не получится. Детектив Томас, удовлетворенный моим ответом, разворачивается и исчезает за дверью кабинета. Глава 35 Остаток утра проходит в каком-то тумане. Я принимаю троих пациентов, одного за другим, и не помню никаких подробностей. Впервые за все время я благодарна иконкам на рабочем столе – к записям можно будет вернуться и переслушать их, когда посторонние мысли уйдут и я снова смогу сосредоточиться. Хотя и побаиваюсь, представляя себе лишенное эмоций бормотание, которое наверняка услышу на месте собственных реплик: безучастные «хм-м-м» там, где следует быть конкретным вопросам. И длинные, затянувшиеся паузы, которые требовались, чтобы мой взгляд сфокусировался и я вспомнила, где нахожусь и чем занята. Когда детектив Томас вышел, первая пациентка уже сидела в приемной. Помню выражение ее лица, когда я наконец заставила себя отлипнуть от кресла и сама туда вышла, как ее глаза метались между мной и дверью офиса, словно она не могла решиться, заходить ли ей ко мне в кабинет или просто встать и уйти. Из-за стола я поднимаюсь в 12:02, чтобы не выглядело, будто я тороплюсь. Беру сумку, выключаю компьютер, потом открываю ящик стола и окунаю пальцы в лекарственное море. Смотрю на диазепам в уголке, но отвожу взгляд, на всякий случай прихватываю вместо него пузырек «Ксанакса», закрываю стол на ключ и устремляюсь мимо Мелиссы, торопливо инструктируя ее, чтобы не забыла запереть офис, уходя. – Вы в понедельник вернетесь? – уточняет она, поднимаясь с места. – Да, в понедельник. – Я оборачиваюсь и пытаюсь изобразить улыбку. – Покупки перед свадьбой. И все прочее, с чем нужно разделаться. – Верно, – говорит она, внимательно в меня вглядываясь. – В Новом Орлеане. Как вы и сказали. – Верно, – соглашаюсь я и пытаюсь сообразить, что бы сейчас добавить еще, что-нибудь обыденное, – но пауза, неловкая и неудобная, лишь затягивается. – Ну, если больше ничего… – Хлоя, – говорит она, ковыряя заусенец на пальце. В офисе Мелисса никогда не обращается ко мне по имени, она очень четко разделяет личное и профессиональное. Сейчас же, очевидно, хочет сказать нечто явно личное. – Хлоя, все в порядке? Что с тобой происходит?