– Охота вам говорить этот вздор. Вы же должны кому-нибудь оставить свои деньги. – Как я и говорил, я завещаю их первому человеку, который искренне презирает деньги, и кому не станет хуже, если они у него будут. – То есть никому, – хмыкнул Шроул. – Уверен, такой человек найдется, – возразил мистер Тревертон. Прежде чем Шроул успел произнести хоть слово в ответ, раздался звонок в ворота коттеджа. – Ступай, посмотри, кто там. Если это женщина, отпугни ее своим видом, а если мужчина… – Если мужчина, я дам ему по башке за то, что он помешал мне завтракать. В отсутствие слуги мистер Тревертон набил и раскурил трубку. Но не успел табак разгореться, как Шроул возвратился и известил о посетителе. – Что ж, ты разбил ему голову? – спросил мистер Тревертон. – Нет, – ответил Шроул. – Я нашел письмо, он подсунул его под ворота и ушел. Вот оно. Письмо было написано на небольшом листе круглым старательным почерком. Когда мистер Тревертон раскрыл конверт, из него выпали две вырезки из газет: одна упала на стол, за которым он сидел, а вторая – на пол. Шроул поднял ее и прочел, не потрудившись предварительно попросить разрешения. Медленно втянув табачный дым и еще медленнее выпустив его, мистер Тревертон принялся читать письмо. Первые строки, по-видимому, произвели на него не совсем обыкновенное действие, по крайней мере, губы его зашевелились как-то странно, и зубы сильнее сжали кончик мундштука. Письмо было не длинное и уместилось на одну страницу. Он прочитал его до конца, посмотрел на адрес и опять принялся читать. Губы его продолжали шевелиться, но он перестал курить и только кусал кончик трубки. Прочитав письмо во второй раз, он очень аккуратно положил его на стол, посмотрел на слугу с непривычной пустотой в глазах и слегка дрожащей рукой вынул трубку изо рта. – Шроул, – сказал он совершенно спокойно, – мой брат, капитан, утонул. – Я знаю, – ответил Шроул, не отводя глаз от газетной вырезки. – О нем здесь написали. – Я помню последние слова, которые он мне сказал, когда мы поссорились из-за актрисы, – продолжал мистер Тревертон. – Он сказал тогда, что я умру, не полюбив ни одно существо в мире. – Так и будет, – пробормотал Шроул, переворачивая газету, чтобы посмотреть, нет ли на обратной стороне чего-нибудь достойного внимания. – Интересно, он думал обо мне, когда умирал? – рассеянно спросил мистер Тревертон, снова взяв письмо со стола. – Не думал он ни о вас, ни о ком другом, – ответил Шроул. – Если он мог думать в это время, то разве о том, как спасти свою жизнь. Сказав это, он подошел к пивному бочонку и налил утреннюю порцию пива. – Будь проклята эта актриса! – прошептал мистер Тревертон, лицо его потемнело, а губы плотно сжались. Он разгладил письмо на столе. Ему казалось, что он не вполне понял его содержание, что в письме есть или должна быть мысль, которой он еще не уловил. Перечитывая его в третий раз, он читал его вслух и очень медленно, словно намереваясь прочно зафиксировать в памяти каждое отдельное слово. Сэр, миссис Фрэнкленд, урожденная мисс Тревертон, желала, чтобы я, как адвокат и верный друг вашего семейства, известил вас о смерти брата. Это прискорбное событие совершилось на корабле, которым он командовал. Судно было потеряно на рифе у острова Антигуа. Прилагаю описание этого крушения, напечатанное в газете «Таймс», из которого вы можете заключить, что брат ваш погиб благородно, исполняя свой долг. Я также прикладываю вырезку из корнуоллской газеты, содержащий воспоминания о покойном джентльмене. Прежде чем закончить это письмо, я должен добавить, что после самых тщательных поисков среди бумаг покойного капитана Тревертона не было найдено ни одного завещания. Вследствие чего, капитал, вырученный капитаном от продажи Портдженны, единственного его имения, переходит, в силу закона, к его дочери, как ближайшей родственнице. Ваш покорный слуга, Александр Никсон. В вырезке, упавшей на стол, был абзац из «Таймс», листок из корнуоллской газеты, упавший на пол, Шроул в порыве временной вежливости сунул хозяину. Мистер Тревертон не обратил ни малейшего внимания ни на один текст, ни на другой. Он все еще сидел, глядя на письмо, даже после того, как прочитал его в третий раз. – Отчего вы не посмотрите вырезки? – спросил Шроул. – Вы бы прочитали, каким замечательным человеком был ваш брат, какую хорошую жизнь он вел, и какую замечательную красивую дочь он оставил после себя, и какой выгодный брак она заключила с человеком, который является владельцем вашего старого семейного поместья. Теперь ей не нужны ваши деньги. Злой ветер, который разбил корабль ее отца о скалы, принес ей на колени сорок тысяч фунтов. Почему бы вам не прочитать об этом? Они с мужем купили в Корнуолле дом лучше, чем у вас здесь. Разве вы не рады этому? Они собирались отремонтировать дом сверху донизу, чтобы ваш брат, вернувшись из моря, жил вместе с ними. Кто когда-нибудь отремонтирует дом для вас? Интересно, стала бы ваша племянница рушить старый дом ради вас, если бы вы привели себя в порядок и пошли к ней? На последнем вопросе Шроул сделал паузу, – не из-за отсутствия слов, а из-за отсутствия стимула их произнести. Впервые с тех пор, как они жили вместе, он попытался спровоцировать своего хозяина и потерпел неудачу. Мистер Тревертон слушал, или казалось, что слушал, не шелохнувшись. Единственные слова, которые он произнес, когда Шроул закончил, были следующими: – Выйди прочь. Шроул изменился в лице, когда услышал внезапный приказ покинуть комнату. – Выйди прочь, – повторил мистер Тревертон. – И отныне и навсегда держи язык за зубами по поводу моего брата и дочери моего брата. Я никогда не видел ребенка актрисы и не хочу его видеть. Придержи язык и оставь меня в покое. – За это я с вами расквитаюсь, – пробормотал Шроул, медленно выходя из комнаты. Закрыв дверь, он прислушался и услышал, как мистер Тревертон отодвигает стул и ходит взад-вперед, разговаривая сам с собой. Из отдельных слов, долетевших до него, Шроул мог заключить, что мысли господина вращались вокруг актрисы, ставшей причиной его ссоры с братом. Похоже, после известия о смерти капитана он испытывал первобытное чувство облегчения, выплескивая свое недовольство на женщину, которую он так люто ненавидел, и ребенка, которого она оставила после себя. Через некоторое время голос его затих, и Шроул сквозь замочную скважину увидел, что он сидел за столом и читал газетные вырезки. В некрологе были упомянуты некоторые подробности о семействе Тревертон, известные читателю из рассказа викария. В заключение автор выразил надежду, что тяжелая утрата, постигшая мистера и миссис Фрэнкленд, не помешает их проекту ремонта Портдженнской Башни, после того как они уже отправили строителя для обследования дома. Что-то в формулировке этого замечания вернуло память мистера Тревертона к временам юности, когда старый семейный дом был и его домом. Он прошептал про себя несколько слов, в которых мрачно упоминались ушедшие дни, нетерпеливо поднялся со стула, бросил в огонь оба газетных листа, проследил за их горением и вздохнул, когда черный пепел взлетел вверх и скрылся в дымоходе. Спустя короткое время Шроул услышал вздох, который испугал его, словно пистолетный выстрел, раздавшийся у самого уха. Когда он выходил из комнаты, глаза его были широко раскрыты и выражали крайнее удивление. Глава II Приедут ли они? Получив письмо от мистрис Фрэнкленд из Сент-Свитинс, экономка Портдженнской Башни тотчас же начала необходимые приготовления к принятию молодых господ. Она со дня на день ожидала их приезда, как явился почтальон и чуть не до обморока испугал ее, вручив письмо, запечатанное черным сургучом и окруженное густой траурной каймой. В записке кратко сообщалось о смерти капитана Тревертона и что в связи с этим визит мистера и миссис Фрэнкленд откладывается на неопределенный срок. С той же почтой архитектор, руководивший реконструкцией западной лестницы, получил письмо с просьбой прислать счет, как только работа будет завершена, а также с сообщением, что мистер Фрэнкленд не может в настоящее время уделять внимание проекту по обустройству северных комнат. Архитектор и его рабочие, уехали, и Портдженнская Башня опять осталась на попечении слуг, без хозяина или хозяйки, друзей или незнакомцев, которые могли бы пройтись по ее одиноким коридорам или оживить пустые комнаты. Прошло восемь месяцев, а экономка так ничего и не слышала о своих господах, только изредка случалось ей читать в местной газете заметки, где высказывалось предположение, что владельцы замка, вероятно, вскоре займут наследственный старый дом. Случалось также – и то очень редко, – что дворецкий, встречаясь в городе со старыми друзьями и бывшими слугами Тревертонов, узнавал от них какой-нибудь слух. В конце концов, экономка пришла к заключению, что мистер и мистрис Фрэнкленд, узнав о смерти капитана Тревертона, вернулись в Лонг-Бекли и провели несколько месяцев в уединение. Потом – если верить газетам, – они переехали в окрестности Лондона и поселились в доме друзей, в это время путешествовавших по континентальной Европе. Там они, должно быть, задержались, поскольку в наступившем новом году не появилось никаких слухов о перемене места их обитания. В январе и феврале никаких новостей тоже не было. В начале марта дворецкий, вернувшись из города, привез известие о господах, которое сильно заинтересовало экономку. В двух разных местах и от людей весьма почтенных, он слышал, что они ищут хорошую няню, которая понадобится к концу весны или началу лета. Говоря простым языком, среди множества младенцев, которые должны были появиться на свет в течение следующих трех месяцев, был один, который унаследует фамилию Фрэнкленд и который – если младенец по счастливой случайности окажется мальчиком – произведет фурор во всем Западном Корнуолле как наследник поместья Портдженна. В апреле, не успели экономка и дворецкий осознать последнюю и самую важную новость, почтальон принес записку от миссис Фрэнкленд. Лицо экономки засияло от непривычной радости и удивления. Сообщалось, что давно откладываемый визит хозяина и хозяйки в старый дом состоится в начале мая и что их приезда можно ожидать в любой день с первого по десятое число месяца. Причины, побудившие владельцев Портдженны наконец назначить время для посещения дома, были связаны с некоторыми деталями, о которых миссис Фрэнкленд не сочла нужным упоминать в своем письме. Дело заключалось в том, что между мужем и женой возникла небольшая дискуссия по поводу следующего места жительства, которое они должны выбрать после возвращения с континента друзей, чей дом они занимали. Мистер Фрэнкленд очень разумно предложил вернуться в Лонг-Бекли: не только потому, что все их старые друзья жили по соседству, но и потому – и обстоятельства сделали это соображением важным, – что там был отличный врач. И это же преимущество фактически предопределило настрой миссис Фрэнкленд против поездки в Лонг-Бекли. Она всегда, по ее признанию, испытывала необоснованную антипатию к тамошнему врачу. Он мог быть очень искусным, очень вежливым и, несомненно, уважаемым человеком, но он никогда ей не нравился. Затем были предложены два других места жительства, но миссис Фрэнкленд возразила против обоих – в каждом случае врач будет ей незнаком, а ей не нравилась мысль о том, что о ней будет заботиться чужой человек. Наконец, как она и надеялась, выбор места жительства был предоставлен исключительно ей. И тогда, к изумлению мужа и друзей, она сразу же решила отправиться в Портдженну. Она задумала этот странный проект и теперь намеревалась его осуществить, отчасти потому, что ей как никогда хотелось увидеть снова старый дом, и отчасти потому, что доктор, который был с ее матерью во время последней болезни миссис Тревертон, и который лечил ее во время всех ее детских болезней, все еще жил и практиковал в тех местах. Ее отец и доктор были старыми приятелями и много лет встречались за шахматной доской в субботу вечером. Они поддерживали дружбу, когда обстоятельства разлучали их, обмениваясь подарками на Рождество. Когда же печальная весть о смерти капитана достигла Корнуолла, доктор написал Розамонде письмо с выражением сочувствия и соболезнованиями, отзываясь о своем бывшем друге и покровителе в таких выражениях, которые она никогда не сможет забыть. И сейчас этот милый, по-отечески добрый старик больше всего подходил для наблюдения за ней. Итак, миссис Фрэнкленд пламенно желала поселиться в Портдженне. К первому мая западные комнаты были полностью готовы к приему хозяина и хозяйки дома: постели проветрили, ковры почистили, диваны и кресла расчехлили. Экономка надела атласное платье и гранатовую брошь; горничная последовала ее примеру, надев коричневое шерстяное платье и розовую ленту; а дворецкий, решив не отставать от женщин, облачился в черный парчовый жилет, который мог соперничать с мрачностью и величием атласного платья экономки. День шел своим чередом, наступил вечер и пора ложиться спать, а мистера и миссис Фрэнкленд все еще не было. Но ведь они не сказали, что приедут непременно первого мая, напомнил дворецкий, и экономка согласилась, решив, что не стоит расстраиваться, даже если они не объявятся до пятого числа. Наступило пятое мая, и ничего не изменилось. Шестое, седьмое, восьмое, и, наконец, девятое, но ничего так и не нарушило спокойствия старого дома. Десятого мая экономка, дворецкий и горничная встали раньше обыкновенного, отворили все двери, заходили взад и вперед по лестницам, сметая всякую пылинку, постоянно приближались к окну и глядели на большую дорогу. Открывавшийся вид казался им более плоским, тусклым и пустым, чем когда-либо прежде. День угасал, наступили сумерки. Теперь они не смотрели, но прислушивались. Пробило десять часов. Из открытого окна все еще не было слышно ничего кроме утомительного биения прибоя о песчаный берег. Экономка начала подсчитывать, сколько нужно времени, чтоб проехать по железной дороге из Лондона до Эксетер, а потом почтовой каретой через Корнуолл в Портдженну. Когда господа выехали из Эксетера – это первый вопрос. И с какими задержками они могли столкнуться впоследствии при получении лошадей – это был второй вопрос. Экономка и дворецкий разошлись в своих оценках, но согласились, что нужно сидеть до полуночи. Горничная, услышав, что вышестоящие приговорили ее к бдению на ближайшие два часа, печально зевала и вздыхала, за что получила замечание от дворецкого, а экономка дала ей книгу с гимнами, чтобы она читала их для поддержания духа. Пробило двенадцать, а монотонное биение прибоя, изредка сменяемое громкими, таинственными, трещащими звуками, которые раздаются по ночам в старых домах, оставалось единственным слышимым звуком. Дворецкий дремал, горничная крепко спала под успокаивающим влиянием гимнов, экономка бодрствовала, не отрывая глаз от окна и время от времени тревожно покачивая головой. С последним ударом часов она встала из кресла, прислушалась и, не услышав ничего, раздраженно тряхнула горничную за плечо и топнула по полу, чтобы разбудить дворецкого. – Можем идти спать, они не приедут. Это уже второй раз, когда они нас разочаровывают. В первый раз помешала смерть капитана. Что остановит их теперь? Еще одна смерть? Я не удивлюсь, если так и будет. – Не хочу даже думать о подобном, – сказал дворецкий, нахмурившись. – Еще одна смерть! – суеверно повторила экономка. – Если это еще одна смерть, то это им предупреждение держаться подальше от дома. Глава III Миссис Джазеф Если бы экономка предположила, что не смерть, а рождение заставило ее господ отсрочить путешествие в Портдженну, то она оказалась бы права и подтвердила свой образ мудрой женщины. Мистер и миссис Фрэнкленд выехали из Лондона девятого мая и, проехав несколько станций по железной дороге, вынуждены были остановиться в небольшом городке в Сомерсетшире. Новый гость этого мира, крепкий и здоровый мальчик, решил появиться на свет месяцем раньше, чем его ждали, предпочтя скромную гостиницу в Сомерсетшире огромному величественному дому Портдженны, который однажды должен был унаследовать. Немногие события так волновали мирный городок Вест-Винстон, как неожиданная остановка четы Фрэнклендов. Никогда хозяин и хозяйка гостиницы «Голова тигра» не суетились в своем доме в таком волнении, какое охватило их, когда слуга мистера Фрэнкленда и горничная миссис Фрэнкленд подъехали к дверям, чтобы объявить, что немедленно требуются самые большие и тихие комнаты в гостинице. Со времени триумфальной сдачи экзамена молодой мистер Орридж, новый доктор, начавший свою жизнь с покупки практики в Вест-Винстоне, не испытывал такого приятного волнения, пронизывающего его с ног до головы, как в момент, когда узнал, что жена слепого джентльмена с огромным состоянием заболела во время железнодорожной поездки из Лондона в Девоншир и нуждается в его умении и внимании. Много лет у женщин города не было столь всепоглощающей темы для разговоров, какую им сейчас предоставило несчастье миссис Фрэнкленд. Сказочные рассказы, один изощреннее другого, полились из первоисточника – «Головы тигра» – и разнеслись по улицам: о красоте жены и богатстве мужа, о его слепоте и ее причине, о плачевном состоянии, в котором его жена прибыла в гостиницу, и о мучительном чувстве ответственности, которое тревожило неопытного мистера Орриджа с первой минуты, когда он увидел свою пациентку. Только в восемь часов общество было наконец избавлено от напряжения сообщением о том, что ребенок родился и громко кричит; что мать прекрасно себя чувствует, учитывая все обстоятельства; и что мистер Орридж отличился мастерством, нежностью и вниманием, с которыми выполнял свои обязанности. В течение целой недели жители города получали из «Головы тигра» самые положительные известия, но на десятый день свершилась катастрофа. Сиделка, ухаживавшая за миссис Фрэнкленд, внезапно заболела и оказалась совершенно неспособной к дальнейшей работе, по крайней мере, в течение недели, а возможно, и гораздо дольше. В большом городе это несчастье можно было бы легко устранить, но в таком месте, как Вест-Винстона не так просто было за несколько часов восполнить потерю опытной сиделки. Когда с мистером Орриджем посоветовались по поводу новой чрезвычайной ситуации, он честно признался, что ему нужно немного времени, чтобы найти другую сиделку, обладающую достаточным опытом для услужения леди. Мистер Фрэнкленд предложил телеграфировать своему другу-медику в Лондон с просьбой кого-нибудь прислать, но доктор по многим причинам не хотел принимать этот план, разве что в качестве последнего средства. Потребуется время, чтобы найти подходящую кандидатуру и отправить ее в Вест-Винстон, и, кроме того, он предпочел бы нанять женщину, с характером и способностями которой был знаком лично. Потому доктор предложил на несколько часов доверить миссис Фрэнкленд заботам ее горничной под присмотром хозяйки «Головы тигра», обещав навести справки в окрестностях. Если же никого не найдется, они телеграфируют в Лондон. Мистер Орридж провел целый день в бесплодных поисках. Желающих было много, но у одной голос был слишком громкий, у другой – грубые руки, у третьей – тяжелая походка, словом, ни одна не годилась. Прошло утро и было уже за полдень, а заменить больную сиделку все еще было некем. В два часа у доктора был назначен визит в один загородный дом для осмотра больного ребенка. «Может, я еще вспомню кого-нибудь, – думал он, – до вечера еще есть время. Подумаю во время дороги». Наконец, перебрав в памяти почти всех известных ему замужних женщин, он остановился на мысли, что призовет на помощь Миссис Норбери – даму, к ребенку которой он ехал. Он познакомился с ней, когда только начал практиковать в Вест-Винстоне, и нашел ее одной из тех откровенных, добродушных женщин средних лет, которых принято называть «по-матерински заботливыми». Муж ее, сельский сквайр, славился своими старыми историями и старыми винами. Он подкреплял радушный прием жены привычными шутками, что у него для доктора работы никогда не будет, и в доме его не будет никаких склянок, кроме тех, что хранят в погребе. Миссис Норбери же давно обитала в Вест-Винстоне и знала всех окрестных жителей. Осмотрев ребенка и заявив, что у маленького пациента нет никаких симптомов, которые могли бы вызвать хоть малейшую тревогу, доктор поинтересовался у миссис Норбери, слышала ли она об «интересном событии», произошедшем в «Голове тигре». Миссис Норбери была женщина честная и отвечала без обиняков: