Перегрин выбрался наружу, но не юркнул в дом, а вошел торжественно, как на сцене. Он степенно поднялся по ступенькам, оставляя грязные следы и держа меховой коврик, как мантию. Лакей отступил в сторону. – Благодарю, – церемонно произнес Перегрин. – Я упал, как вы можете понять, в грязную воду. – Именно так, сэр. – По шею. – Крайне неудачно, сэр. Появился хозяин. – Моусон, прежде всего, разумеется, ванна, – сказал он, – и что-нибудь, чтобы унять дрожь. – Безусловно, сэр. – А потом зайдите ко мне. – Слушаюсь, сэр. Слуга пошел наверх. Хозяин дома теперь вел себя совершенно нормально, так что Перегрин заподозрил, что был сбит с толку отвратительным происшествием. Разговор пошел о том, как полезны английская соль в горячей ванне и кофе с ромом. Перегрин слушал, словно загипнотизированный. – Простите, что я так раскомандовался. Вы наверняка ужасно чувствуете себя, а я действительно виню себя. – Но почему? – Слушаю, Моусон. – Джентльмен может подняться наверх, сэр. – Верно. Верно. Хорошо. Перегрин поднялся по лестнице, и его проводили в наполненную ароматным паром ванную. – Я подумал, сэр, что хвойный аромат будет кстати, – сказал Моусон. – Надеюсь, температура вам подойдет. Позвольте, я заберу коврик и пальто. И ботинки. – Его голос непроизвольно дрогнул. – Вы найдете банное полотенце на поручне; горячий ром с лимоном – под рукой. Когда будете готовы, сэр, позвоните. – Готов к чему? – Одеваться, сэр. Решив не спрашивать «во что?», Перегрин просто сказал: – Спасибо. – Вам спасибо, – ответил Моусон и удалился. Ванна оказалась выше всяких похвал. Аромат хвои. Отличная щетка с длинной ручкой. Хвойное мыло. И горячий ром с лимоном. Дрожь унялась, Перегрин тщательно намылился с ног до головы, растер себя так, что кожа порозовела, погрузился в воду – розовый и пьяный – и попытался трезво оценить ситуацию. И не смог. Слишком многое случилось. Придя к выводу, что чересчур расслабился, он, хоть и без восторга, принял холодный душ. Это помогло. Вытершись насухо и завернувшись в махровый халат, Перегрин позвонил. Чувствовал он себя прекрасно. Вошел Моусон, и Перегрин сказал, что хотел бы позвонить по телефону насчет какой-нибудь одежды, хотя так и не решил, куда звонить. Джереми Джонса, с которым они делили квартиру, точно нет дома; у помощницы по хозяйству сегодня свободный день. Театр «Единорог»? Там, конечно, кто-нибудь есть, но вот кто? Моусон проводил его в спальню, где стоял телефон. На кровати была разложена одежда. – Полагаю, размер ваш, сэр. Хозяин надеется, что вы не откажетесь принять одежду во временное пользование, – сказал Моусон. – Послушайте… – Вы сделаете одолжение, если согласитесь ее надеть. Что-нибудь еще, сэр? – Честно говоря… – Мистер Кондусис выражает вам свое почтение, сэр, и надеется, что вы присоединитесь к нему в библиотеке. У Перегрина отвисла челюсть. – Благодарю вас, сэр, – четко произнес Моусон и вышел. Кондусис? Кондусис! Все равно что услышать «мистер Онассис». Неужели это мистер Василий Кондусис? Чем больше думал Перегрин, тем невероятнее это казалось. Ради всего святого, что могло понадобиться мистеру Василию Кондусису в развалинах театра в Саут-Банке в половине одиннадцатого утра, когда ему положено ленно плавать на своей яхте в Эгейском море? И что сам Перегрин делает у мистера Кондусиса – в доме (вдруг осознал Перегрин) такой высоты по шкале тихого величия, какого Перегрин и не надеялся увидеть – если не на страницах книг, каких, впрочем, и не читал. Одежда на кровати была под стать тому, что Перегрин, человек театра, про себя называл декорациями. Он рассеянно поднял веселенький галстук, лежавший рядом с плотной шелковой рубашкой. На этикетке значилось «Шарве». Где он читал про Шарве? Перегрин присел на кровать и набрал несколько номеров – безуспешно. В театре никто не отвечал. В конце концов он оделся и понял, что, несмотря на консервативность стиля, выглядит весьма презентабельно. Даже туфли были впору. Подготовив небольшую речь, Перегрин сошел вниз, где обнаружил поджидающего его Моусона. – Вы сказали «мистер Кондусис»? – Да, сэр, мистер Василий Кондусис. Прошу сюда, сэр. Мистер Кондусис стоял в библиотеке перед камином, и Перегрин поразился, что не сумел узнать лицо, опубликованное в прессе повсюду – и как поговаривали, вопреки пожеланиям владельца. На фоне оливковой кожи глаза мистера Кондусиса оказались неожиданно бледными. А вот рот был одновременно беспощадный и ранимый. Тяжелый подбородок. Курчавые черные волосы начинали седеть на висках. – Входите, – пригласил хозяин. – Да, входите. Тенор, с определенным акцентом и легким пришепетыванием. – Вы в порядке? – спросил мистер Кондусис. – Пришли в себя? – Да, вполне. Не могу выразить свою благодарность, сэр. А что касается… насчет вещей, которые вы мне одолжили… я в самом деле… – Размер подошел? – Точно впору. – Это все, что нужно. – Не считая того, что они все-таки ваши… – Перегрин рассмеялся, чтобы не показаться напыщенным. – Повторяю, я несу ответственность. Вы могли… – Голос мистера Кондусиса совсем затих, но губы беззвучно закончили предложение: – Утонуть. – В самом деле, сэр! – Перегрин начал заготовленную речь. – Вы спасли мне жизнь. Я так и висел бы там, пока руки не отказали бы, а тогда… тогда… тогда я утонул бы, как вы и сказали. Еле слышно мистер Кондусис произнес: – Я не простил бы себе. – С какой же стати! Из-за дыры на сцене «Дельфина»? – Это моя собственность. – А! – не удержался Перегрин. – Вот и замечательно! – Что вы имеете в виду? – То есть замечательно владеть театром. Восхитительный маленький театр. Мистер Кондусис бесстрастно посмотрел на гостя. – В самом деле? Восхитительный? Возможно, вы изучали театры? – Не совсем. Ну, то есть я не эксперт. Но я зарабатываю на жизнь в театре. – Ясно. Не откажетесь выпить со мной? – спросил мистер Кондусис. – Уверен, не откажетесь. – Он двинулся к подносу на столике. – Ваш слуга уже подал мне очень крепкий и замечательно бодрящий горячий ром с лимоном. – Наверняка вы можете позволить себе еще. Вот ингредиенты. – Только совсем немного, пожалуйста, – ответил Перегрин. Он ощущал легкое гудение в жилах и постукивание в ушах, однако по-прежнему чувствовал себя прекрасно. Мистер Кондусис поднес гостю ароматный парящий бокал, а себе налил что-то из кувшина. Что это – простая вода? – Присядем, – предложил хозяин и бросил на Перегрина торопливый взгляд. – Вы, наверное, удивляетесь, что я оказался в театре. Речь идет о сносе здания и постройке на его месте нового. Эту идею я давно обдумываю и хотел освежить память. В агентстве моему человеку сказали, что в здании находитесь вы. – Мистер Кондусис сунул пальцы в карман жилетки, и Перегрин увидел свою собственную карточку. Она выглядела крайне убогой. – Вы… вы собираетесь снести театр? – спросил Перегрин, поразившись фальшивой бодрости собственного голоса. Он сделал глоток рома – очень крепкого. – И вас это не устраивает, – заметил мистер Кондусис – не вопросительным, а утвердительным тоном. – Есть у вас какие-то соображения, помимо общего интереса к подобным зданиям? Если бы Перегрин был трезв и одет в собственную одежду, он, возможно, пробормотал бы что-то невнятное и поспешил покинуть дом мистера Кондусиса, прервав всяческие контакты с владельцем. Однако сейчас Перегрин был выдернут из привычной среды и привычной одежды. Он возбужденно заговорил. Говорил о «Дельфине», о том, как он выглядел после того как мистер Адольф Руби славно его украсил. Описал, каким он представлял театр до падения в колодец: чистый, сияющий светом люстр, полный, теплый, жужжащий и ожидающий. Заявил, что этот театр – последний в своем роде, с такой большой сценой, что там можно осуществлять крупные постановки. Перегрин уже забыл и о мистере Кондусисе, и о том, что не стоит пить много рома. Он говорил увлеченно и самозабвенно.