- Не могу, я голодная. Накорми меня, Ник. Она оборачивается ко мне, раскрывая зловонную пасть, длинный змеиный язык с шипением облизывает тонкие губы. - Ты не мучил эту шлюху несколько дней. Я хочу её криков, Ник. Тварь откидывает одеяло в сторону и склоняется над головой Марианны, шумно втягивая в себя её дыхание. - Я хочу боль. Много боли. Ты не можешь обманывать меня смертями нейтралов. У них почти нет эмоций. Только страх. Это невкусно, Ник. - Уйди, - процедить сквозь зубы, сжимая ладони в кулаки, испытывая желание оторвать её лысый череп к чертям собачьим. - Она прекрасна, ты прав, - её голос всё больше похож на шипение змеи, язык извивается над лицом Марианны, вытанцовывая в воздухе, - она прекрасна, даже когда орёт от дикого ужаса. Тварь закатывает глаза, вспоминая, а всё сильнее впиваюсь когтями в кожу рук, желая вонзиться в её улыбающееся отвратительное лицо, вырвать эту улыбку желтыми кривыми клыками. А ещё не видеть перед своими глазами воспоминания другого лица. Марианны. С огромными сиреневыми глазами, наполненными самым настоящим страхом. И не позволять себе думать о том, как на дне зрачков её плескалась боль. Тягучая, вязкая боль В зрачках, в которых я видел не своё лицо, склонившееся над ней, а чужое, ожесточённое, злое, полное ненависти. Лицо Зверя, разъярённо рычащего, искажённое гневом и наслаждением от каждого вздоха её боли, которую сам Зверь жадно поглощал. - Мне нравится, что она настолько слаба, что не в состоянии регенерировать. Тварь раскачивается над спящей женщиной. А я не могу оторвать взгляда от раздвоенного языка. Если прикоснётся к ней – убью на хрен. И будь что будет. Понятия не имею, как. Но убью. Моя она. Только мне и наказывать. - Обидно, - тварь зло посмотрела на меня, - как слушать о твоих страданиях, так запросто, а как поделиться такой вкусной добычей, так жалко? - Я сказал, она моя! Дотронешься – голову разобью об эти грёбаные стены, но уничтожу тебя, слышишь? Тварь громко расхохоталась. Настолько громко, что показалось, этот гнусный хохот Марианну разбудит. - Успокойся, Мокану. У меня и в мыслях не было убивать твою шлюху. Зачем мне утруждать себя, если всё это замечательно делаешь ты сам? А теперь покорми меня, Ник. Покорми меня сам, и если ты хорошо постараешься, то, может быть, оставлю тебя сегодня наедине с ней. Невиданная щедрость со стороны этой высокомерной дряни, приходившей в неистовство каждый раз, когда я оказывался в своей комнате рядом с Марианной. Она говорила, брызгая своей ядовитой слюной, что не хочет позволить мне снова поддаться «чарам этой дешёвой девки», и продолжала втыкать ножи-напоминания в развороченные раны, прокручивая их там и резко выдёргивая пилообразные лезвия. Идиотка. Если бы понимала, что Марианна со всем этим прекрасно справлялась одна. Парадокс, пока она спала, свернувшись калачиком, я мог сидеть возле неё часами, зажмурившись и слушая тихое дыхание. Иногда в такие моменты в голове вспыхивали эпизоды прошлого, в которых мы с ней вместе скачем наперегонки на лошадях или едем на машине на дикой скорости. Короткое мгновение, в которое я успеваю почувствовать её мягкую ладонь на своей ноге в то время, как моя нагло шарит под её платьем. Самое сложное после этих воспоминаний не думать о том, каким в них был её взгляд, как выворачивал он наружу своей абсолютной любовью вперемешку с дикой страстью. Возможно, я всё ещё до хрена чего не помнил, возможно, ритуал Курда вернул мне не все воспоминания, но я понимал одно – так на меня ещё никто и никогда не смотрел. Понимал, и тогда ножи вонзались в мою плоть с ещё большей силой и злостью. Из-за осознания, что всё это – не более чем игра с её стороны. Но всё это длилось несколько часов и поглощалось чёрной, тягучей и вязкой ненавистью каждый раз, когда она открывала глаза. Стоило только увидеть её сиреневый взгляд и мне сносило крышу. Потому что в нём я видел одно слово, агрессивно сверкавшее подобно неоновой рекламе. Ложь. Чёрными вспышками с ядовито-красными прожилками ярости, они впиваются в тело, алчно жаждая причинить боль. И первое время наслаждаясь тем, как искажает эта боль её черты. Первое время. Затем её поведение поменяется. Марианна не перестанет бояться. Но с каждым днём страх в её глазах будет становиться всё прозрачнее на фоне странной, почти безумной решимости. И я понятия не имел, какой и почему. Знал только, что она раздражает, что вызывает желание затушить её самыми изощрёнными способами. Тварь во мне начинала в такие моменты с воплями носиться по нашей с ней маленькой пещере, истошно требуя убить Марианну. Словно чувствуя в ней соперницу. *** Лизард стоял в подвале, сложив руки на груди и бесстрастно глядя на раскачивавшегося на стуле носферату, громко оравшего какую-то песню. Слова было невозможно разобрать, так как ублюдку выбили половину зубов, но некоторые матерные всё же слух различал. Нейтрал повернулся ко мне, вздёрнув бровь. - Ничего не знает. Удалось вскрыть только воспоминания. Отпустил его и встал напротив связанного Рино, замершего и замолчавшего. Я подождал, пока ножки стула опустятся на пол. - О, любимый дядя. Здравствуй! Проходи, присаживайся. - Не паясничай, Смерть. - Я бы предложил тебе виски, - он смачно выплюнул сгусток крови, - но у меня связаны руки. - Будешь и дальше похабщину свою орать, ещё и кляп в рот вставим. - Я не виноват, что у вас нет радио. Ублюдок. Кривит рот, а у самого в глазах чёрными клубами дым ненависти. - Говори, Смерть. Ты ведь многое сказать хочешь. По взгляду вижу. В другой раз такой возможности не представится. Усмехнулся зло. - А он будет? Этот другой раз? Я думал, ты уже по мою душу пришёл, Морт. Отзеркалил его усмешку. - Рано ты на тот свет засобирался. - Ну не тебе решать, так ведь? - Пока ты здесь, решаю всё я, так ведь? Пожимает плечами, и взгляд сделался демонстративно скучающим. - Ты ведь знаешь, что я не боюсь ничего. И я ничего не знаю. К чему эти игры, Морт? Или убей меня…или убей. Потому что я тебе произошедшего не прощу, сукин сын. - Я убью, - кивая ему головой и думая о том, что его действительно будет жаль уничтожать, - когда придёт время. Но я думал, ты хочешь для начала встретиться с Викторией? Нет? Он зарычал и резко подался вперёд, едва не упав лицом вниз. Смотрит исподлобья, оскалившись и демонстрируя клыки. - Где она? - Скажи мне ты, Смерть. Где твоя жена и сын? Скажи мне, и я оставлю их в живых. В его глазах вспыхнуло облегчение. - Пошёл ты! - Я, в отличие от тебя, Носферату, всё же пойду. Но только тебе решать, куда я направляюсь прямо сейчас отсюда. Точнее, за чем. - Избавь меня от твоих планов, долбаный вершитель. - Глава, - поправил его, и разноцветные глаза вспыхнули удивлённым пониманием, а затем Рино усмехнулся. - Кто бы сомневался. Ради этого весь этот ужас, Ник? Ради места Главы ты предал свою семью? Ради гребаного кресла ты едва не убил сына и жену? - Ты задаёшь неправильные вопросы, полукровка. Не «ради», а «почему». И эти «почему» лежат гораздо глубже, чем ты бы хотел знать, поверь. Но это уже тебя не касается. Я достал кинжал и подошёл к нему, глядя, как вспыхнули злостью и странной одержимостью его глаза. - Никогда не думал, что сдохну от твоей руки. Сказал таким тоном, будто в дерьмо лицом окунул. - Ты был прав, Носферату, - разрезал верёвки, освобождая его и слушая, как он затаил дыхание, в то время, как сердце забарабанило пулемётной очередью. - Зачем? Выдохнул хрипло, неверяще, подозрительно. - Отведи меня к ним, Рино. Оскалился и отрицательно головой качает, вставая со стула. - Ни за что, - стиснул челюсти, прищурившись. А я всё же не сдержался, зарычал и в глотку его пальцами впился: - Отведи, ублюдок. Иначе их всех там вырежут словно скот! - Кто? Вцепился ладонью в моё запястье, а в глазах ярость бушует беспощадная. - Курд. - Я тебе не верю, Мокану. Зачем тебе спасать их? - А я не просил твоего доверия, Смерть. Но только от твоего решения зависит, выживут они или нет. Рино разжал ладонь, и я в ответ так же разжал свои пальцы и отступил назад, позволив ему откашляться, склонившись и опустив голову. - Велес? Спросил, не поднимая головы, не глядя. Не вопрос – условие сотрудничества. - Уже приводят в чувство. Пару дней и сможет ходить. - Ублюдки…грёбаные ублюдки…