Это моя работа. Я расстроился, что не узнал, что обнаружил Фриарс. Хотя обстоятельства были иными, я пропустил подряд второе вскрытие. События дня навалились на меня, когда я снимал халат и мылся в раздевалке. Не верилось, что только утром я пил с Рэйчел кофе в Кракхейвене. А когда брел по пустой дороге, свинцовая тяжесть в ногах напомнила мне, что я не до конца избавился от инфекции. Я обрадовался, когда показался поворот к Крик-Хаусу, хотя мысль о встрече с Рэйчел и нервировала, и наполняла ожиданиями. Подходя к дому, уговаривал себя, что нет причин ни для того, ни для другого. Потрепанный белый «Дефендер» стоял у рощицы, но серого «Лендровера» Траска не было и следа. Мою машину припарковали поблизости, и в данных обстоятельствах я усмотрел в этом проявление дружеских отношений. Пройдя через рощицу, я поднялся по ступеням к центральному входу. Сквозь матовое стекло дверной панели лился теплый, домашний свет, но я понимал, что это впечатление иллюзорное, учитывая, через что пришлось пройти обитающей здесь семье. Дверь отворилась, и передо мной оказалась Рэйчел. Она выглядела усталой, но улыбнулась мне. – Привет. Ни о чем не спрашивая, отступила назад, пропуская меня. Я и раньше заходил сюда – сменить сырую одежду, – но тогда не обращал на окружающее внимания. Дом отличался обратной вертикальной планировкой – с семейной ванной на нижнем этаже. Двери, как я предположил, вели из коридора в спальни. Здесь чувствовалось скандинавское влияние, хотя интерьер был достаточно обжитым, чтобы назвать его минималистским. Белые стены носили отметины подошв и велосипедных шин, а на полированных досках пола стояла целая батарея кое-как сваленных ботинок и сапог. Деревянный лестничный пролет вел на второй этаж, откуда доносилась тихая музыка. – Как Фэй? – спросил я, когда Рэйчел закрыла за мной дверь. От нее исходил легкий запах сандалового дерева – слишком слабый для духов, скорее мыло или шампунь. – Протестует против уколов, и это хороший знак. – Рэйчел улыбнулась. – Из предосторожности ее решили подержать в больнице до завтра. Порезы несерьезные, но ей сделали переливание крови, и еще у нее небольшая гипотермия. Сварить вам кофе или сделать что-нибудь еще? – Не беспокойтесь. Я заскочил, только чтобы вернуть вот это. – Я показал на куртку Траска и сапоги, которые были все еще на мне. Рэйчел опустила на них глаза и рассмеялась. – Понимаю, почему вам не терпится от них избавиться. Послушайте, почему бы вам не подняться выпить со мной? Эндрю все еще в больнице, Джемми пошел к приятелю. В доме никого, и я буду рада вашему обществу. Коридор освещал только отсвет с верхнего этажа. На Рэйчел была короткая черная футболка, доходившая только до пояса джинсов, демонстрирующая тонкие смуглые руки. На губах неуверенная улыбка, в глазах нерешительность – отражение такой же моей. Напряжение, которое я только что испытывал, прошло. – С удовольствием. Я ждал, что гостиная произведет впечатление, но Траск превзошел самого себя. Весь верхний этаж представлял собой единое пространство, разделенное только книжными шкафами, чтобы создать ощущение уединенности. Плиточный пол пестрел разнообразными ковриками, у дровяного камина стояли уютные диваны. Большую часть этажа занимала сверкающая современная кухня, отгороженная низким шкафом от стола из розового дерева и стульев с гнутыми ножками. Но самое большое впечатление производила целиком стеклянная передняя стена. Она смотрела на бухту, стеклянные панели от пола до потолка выходили на длинный балкон, отчего арочные окна казались маленькими. За стеной не было ничего, кроме темнеющего над болотами неба и почти потерявшегося в сумерках устья. – Вот это вид! Рэйчел покосилась на меня с таким видом, словно впервые увидела стеклянную стену. – Эндрю хотел, чтобы она стала главным элементом дома. Его собственный проект – задумал, когда познакомился с Эммой. Хотя у нее стена не вызвала особого восторга. – Рэйчел как будто пожалела о своих словах. – Ну, как вы? Никаких последствий после повторного купания? – Я в порядке. – Кстати, я постирала вашу одежду. Куртка еще сырая, так что пользуйтесь курткой Эндрю, пока не высохнет ваша. – Спасибо, – удивился я. – Не стоило. – Вам тоже не стоило ехать с Эндрю, но вы же поехали. – Рэйчел улыбнулась. – Вот обувь потребует капиталовложений. Я изо всех сил старалась отчистить ваши ботинки, но они, похоже, знавали лучшие дни. Что совершенно неудивительно: ботинки дважды промокали за три дня. – Как себя чувствует собачка Фэй? – Я сообразил, что маленькой дворняжки нигде не видно. – Кэсси? Оправится. Ветеринару пришлось ее вырубить, чтобы зашить порезы, и ее тоже оставили на ночь. – Рэйчел вышла на большую площадку посреди кухни. – Да, пока не забыла: ваша машина готова. Джемми поменял свечи. – Когда? – При том, что случилось, я удивился, что у него нашлось на это время. – Сегодня после того, как вернулся из больницы. Честно говоря, я думаю, он обрадовался, что нашлось занятие. Казалось бы, добрая новость, но я не ощутил должной радости. Моя поездка затянулась, но больше не было причин оставаться в Бэкуотерсе. – Что будете пить? Чай, кофе или что-нибудь покрепче? – М-м-м? Кофе будет в самый раз. – Вы ели? Могу сделать вам сэндвич, – предложила Рэйчел. У меня с утра не было маковой росинки во рту, и напоминание заставило вспомнить о пустом желудке. Рэйчел улыбнулась в ответ на мои колебания. – Принимаю вашу неуверенность за согласие. Я сел на стул на площадке. На противоположной стене висела фотография Эммы Траск с Фэй и Джемми на фоне «Лондонского глаза». Фэй и Джемми выглядели намного младше, чем теперь. Дети смеялись. Джемми смотрел на мачеху, а та глядела в объектив. Обычный кадр, но улыбка Эммы казалась такой же неестественной, как на автопортрете в эллинге. Рэйчел хлопотала, наполняя чайник и доставая из холодильника еду. Чувствовалось, что ей не по себе. Внезапно она прекратила нарезать хлеб и положила нож. – Я хочу вас кое о чем спросить. Эндрю сказал, что тот, которого вы сегодня нашли, – мужчина. Это правда? – Правда. – Определенно не Эмма. – Определенно не она. Рэйчел облегченно вздохнула, и в ее плечах больше не чувствовалось прежней скованности. – Простите, не хочу ставить вас в неприятное положение, но что, черт возьми, происходит? Обнаружен уже второй труп. – Не знаю, – ответил я, и это было тоже правдой. Рэйчел кивнула и грустно улыбнулась. – К черту! Буду пить вино. Поддержите? Невежливо не составить мне компанию. Я подумал об антибиотиках, но только на секунду. – Терпеть не могу быть невежливым. Она звонко рассмеялась, словно избавилась от давившего на нее гнета. Я разлил вино, а Рэйчел намазала масло на хлеб. Мы чокнулись. – То, что надо, – она поставила стакан на гранитный пол и стала доделывать сэндвичи. – Так вы возвращаетесь в Лондон? – Собираюсь. – Но ведь вы еще не закончили работать с полицией. Я имею в виду здесь. – Скорее в Челмсфорде. Не закончил. – Если хотите, можете остаться в эллинге, – Рэйчел сделала вид, что все ее внимание поглощают сэндвичи. Предложение было настолько неожиданным, что я не сообразил, что ответить. – Право, не знаю… – Естественно! – взорвалась она. – Не сомневаюсь, вы рветесь скорее попасть домой. – Я только подумала, что это сэкономит вам время. Какой смысл тратить его, чтобы проделать весь этот путь? Никакого. Я прикинул, почему мне не стоит принимать ее предложение, и не самым малым аргументом было то, что скажут на это Ланди и Кларк. Но мы прошли ту стадию, когда это что-либо значило. А здравый смысл подсказывал, что мне логичнее находиться рядом с местом преступления. Я понимал, что подвожу базу под решение, которое уже принял. Но все доводы померкли, когда я увидел, как у Рэйчел дернулся в горле ком. – Считаете, что это будет правильно? – Конечно. Почему бы нет? – Ее лицо озарила мимолетная улыбка, и у меня сдавило в груди. Она тем временем занялась раскладыванием сэндвичей на тарелках. – Расскажите мне о себе. По тому, что во время болезни вы не просили меня никому позвонить, я сделала вывод, что вы не женаты. Расстались? Развелись? Я почувствовал, что разговор заведет нас слишком далеко. – Вдовец. Несколько лет назад жена и дочь погибли в автомобильной катастрофе. Мой голос был лишен эмоций. Время лечит старые раны, и слова потеряли свою остроту. У Рэйчел от удивления округлились глаза, и она накрыла мою руку ладонью. – Простите. – В ее тоне было сочувствие, но ни капли замешательства или смущения, как можно было ожидать. Через мгновение она убрала и безвольно уронила руку. – Сколько лет было вашей дочери? – Шесть. Ее звали Алисой, – я улыбнулся. – Милое имя. Мы тоже так считали. Я кивнул, внезапно не доверяя голосу. Лицо Рэйчел смягчилось. – Поэтому вы так упорствуете? – С вами нет. – Я имею в виду работу. Она для вас не просто дело? – Не просто дело, – признался я. Повисло молчание, но не такое, от которого становится неловко. Рэйчел подвинула мне тарелку с сэндвичами и улыбнулась. – Вы должны поесть.