– Спасибо, – смутился я, порадовавшись, что на мне болотные сапоги. Стало понятно, почему полицейские не решились спускать людей с вертолета. Они бы рисковали не только не поднять тело, но и увязнуть самим. Моряки, прокладывая дорожку к телу, стали укладывать на песок пластины. Металлические квадраты утопали под нашим весом, и из-под их краев выступала вода. Вскоре они сделались неустойчивыми и скользкими, но это было все-таки лучше, чем ступать по мокрому песку. Я ждал, пока они закончат свое дело, и изучал положение конечностей трупа. Прилив вынес тело так, как оно плавало – лицом вниз. На человеке было длинное темное пальто из вощеного хлопка или сходного плотного материала, которое продолжало надувать изнутри не нашедшими выход газами. Одна рука прижата к телу, другая задрана к голове. Даже с того места, где я находился, было видно, что кистей и ступней не хватало. – Хочу на него взглянуть до того, как мы его тронем, – сказал я Ланди, когда моряки кончили выстилать дорожку. Он кивнул. – Только недолго. Еще несколько минут, и все это уйдет под воду. Хотя он меня предупреждал, я удивился тому, насколько быстро возвращалось море. Все время, которое потребовалось на укладку алюминиевых плит для ног, оно не теряло темпа и успело подняться до середины склона песчаной банки. Стараясь не поскользнуться на грязном металле, я направился к трупу. Лежащий человек казался жалким, вроде ненужной вещи, которую за ненадобностью выбросили на помойку. Оставляя стреловидные следы на мокром песке, к нему подбиралась еще одна чайка. При моем приближении птица взмыла в воздух и, протестующе крикнув, улетела прочь. В цинковом небе кружили другие, но, как и первая, не обращали внимания на то, что лежало на песчаной отмели. Это говорило многое о состоянии тела. Если такие прожорливые падальщики, как чайки, отворачиваются от еды, значит, разложение зашло очень далеко. Еще секунда, и я получил тому подтверждение: переменился ветер, и к соленому запаху моря добавилась вонь гниющей животной плоти. Я остановился в нескольких футах и стал изучать тело. Даже по лежащим скрюченным останкам было видно, что при жизни человек обладал ростом выше среднего. Из этого следовал вывод, что мертвец, скорее всего, мужчина, хотя и не обязательно – он мог оказаться и необычно высокой женщиной. Почти всю голову закрывало длинное пальто, собравшееся наверху наподобие капюшона, так что на виду остались всего несколько редких прядей забитых песком волос. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть тело. Из штанин высовывались мертвенно-бледные концы костей, руки кончались запястьями. На одном из них в раздутой плоти блестели золотые часы. Никаких следов ни ступней, ни кистей, но я бы удивился, если бы они валялись где-нибудь рядом. Хотя мне не раз приходилось иметь дело с трупами, которых лишали конечностей, чтобы помешать опознанию, в данном случае не было свидетельств того, чтобы их отрубали. Лишенные защиты, кисти и ступни отпали после того, как сгнили соединительные ткани суставов. Я достал фотоаппарат из нагрудного кармана, прикрепленного к лямкам моих болотных сапог, и, делая снимки, не заметил, как подошел Ланди, пока тот не заговорил. – Вы можете получить копии нашего видео. Я оглянулся: для такого крупного мужчины он даже по плитам ступал необыкновенно легко. – Спасибо, но я все-таки сделаю несколько своих. Я всегда так поступал и, если что-нибудь упускал, мог винить лишь себя одного. Ланди стоял рядом и смотрел на труп. – Судя по всему, мужчина. Пробыл в воде достаточно долго, чтобы лишиться кистей и ступней. Срок, похоже, соответствует тому, когда пропал Лео Уиллерс. Я ждал, чтобы он начал задавать вопросы. Оценка времени с момента смерти что-то вроде моей специализации. Я совершенствовал свои познания на «ферме» человеческих останков в Теннеси, где трупами пользуются для экспериментов с разложением. Узнал, как определить, когда умер человек, оценивая бактериологическую активность и степень разложения, пользуясь специальными формулами для анализа уровня расщепления жирных кислот. Могу без ложной скромности утверждать, что не хуже большинства судебных энтомологов разбираюсь в жизненном цикле мясных мух и других населяющих трупы насекомых. С годами точная оценка таких вещей превращается во вторую натуру. Но все это на земле. На суше тело находится в неподвижности, и природа – союзник исследователя – обеспечивает его оценочными данными. Вода – другое дело. Хотя морские падальщики не наносят заметного урона, в воде нет эквивалента мясной мухе, жизненный цикл которой служит своеобразным хронометром изменений с момента смерти. Плавающее тело находится в движении, меняет глубину и, следовательно, температуру окружающей среды, оно подвержено течениям и приливам. В руслах вроде этого ситуация еще сложнее: в таких местах река встречается с морем и сливаются соленая и пресная экосистемы. Я посмотрел на тело. За исключением культей рук и ног, его полностью закрывало пальто. Но я все-таки увидел достаточно. – В таких условиях даже в нынешнее время года потребуется недолгий срок, чтобы кисти и ступни отвалились. Таким образом, да… – Я в последнее мгновение удержался и не добавил «но». В здешнем мелководье, чтобы их лишиться, явно хватит от четырех до шести недель. Не это меня тревожило, но я не хотел продолжать до тех пор, пока не увижу больше. Ланди выжидательно смотрел на меня, словно рассчитывал, что я что-нибудь добавлю. А когда понял, что больше ничего не последует, сказал: – Хорошо. Надо перенести его в лодку. Я посторонился, пропуская по плитам двух моряков с носилками. За ними шел сержант с мешком и сложенным пластиковым листом. – Как нам это сделать? – спросил один, опустив носилки и с отвращением глядя на лежащий вниз лицом труп. – Переверните на лист, тогда мы сможем его поднять и поместить в мешок, – проинструктировал подчиненных сержант. Затем повернулся к Ланди, в последнюю секунду вспомнив также обо мне. – Не будет других указаний, сэр? – Все так, только хорошо бы не развалить его на куски, – спокойно согласился инспектор. – Ваше мнение, доктор Хантер? Поскольку особенного выбора не было и, понимая, что вопрос – простая формальность, я пожал плечами. – Только обращайтесь с ним поаккуратнее. Сержант переглянулся с одним из своих моряков, без слов комментируя мое указание. Когда рядом с трупом развернули и расстелили пластиковый лист, море уже подобралось к его голове. На всех моряках были маски, толстые резиновые перчатки и высокие болотные сапоги вроде моих по грудь. Покончив с фотографиями, я тоже натянул перчатки на тонкие резиновые, которые были у меня на руках. – Аккуратно и бережно! Поднимаем и переворачиваем на счет три. Один, два… Тело лениво колыхнулось и, выпустив на песок струю влажного нечистого газа, улеглось на спину на лист. Один из моряков отвернулся и закрыл ладонью нос. – Замечательно. В том, что было одето в пальто и лежало на пластиковом листе, не осталось ничего человеческого. Ни намека на возраст, расу или пол. Большая часть кожи и мяса с черепа слезли, вместо глаз зияли пустые дыры глазниц. Беззащитные желейные глазные яблоки – первейшая добыча падальщиков. Появились также первые признаки трупного воска – грязно-белой субстанции, – словно на останки накапали расплавленной свечой. Вместо лица карикатура: пустые глазницы забиты песком, вместо носа огрызок хряща. Этого следовало ожидать, учитывая, сколько времени тело провело в воде. А вот нижней части лица недоставало вовсе. Где должен находиться рот, зиял провал, демонстрируя хрящевую ткань в глубине горла. Нижняя челюсть, или мандибула, исчезла, а на верхней сохранилось всего несколько столбиков зубов. Когда тело перемещали на пластиковый лист, голова склонилась набок. Ее больше не закрывал воротник пальто, и я увидел на затылке то, что мне показалось выходным отверстием раны. Дыра в затылке была такой величины, что пролез бы кулак. Ланди меланхолично посмотрел на отверстие и спросил: – Как по-вашему, доктор Хантер, ружье? Я понял, что хмурюсь, и распрямился. – Похоже на то. Повреждения нижней части лица предполагали мощное воздействие заряда ружья, а не пистолетной или винтовочной пули. – Что-то впечаталось в заднюю стенку горла. Не касаясь тела, я наклонился, чтобы лучше рассмотреть. В поврежденной кости застрял коричневатый диск, слишком правильной формы, чтобы быть естественного происхождения. – Пыж из ружейного патрона, – сказал я, не пытаясь его извлечь. Это подтверждало предположение о виде оружия. Хотя вряд ли в этом были сомнения, а вот дробины в теле вряд ли удастся найти. Дробь ружейного заряда начинает рассеиваться, как только вылетает из ствола. И чем больше расстояние до цели, тем значительнее рассеивание и больше рана. По относительно небольшому размеру этой можно было судить, что дробины летели кучно и так пробили затылок. Значит, стреляли с близкого расстояния. Очень близкого. – По виду контактная рана, – сказал я. – Ружейный выстрел с одного или двух сантиметров производит эффект татуировки, и это наблюдалось в нашем случае. – Заметно почернение на остатках зубов и кости, мягкие ткани все еще сохраняют следы ожога. Ствол во время выстрела либо находился во рту, либо был к нему прижат. Удивительно, что пыж тоже не вылетел из черепа. Ланди согласно кивнул. – Наложил на себя руки? – Не исключено. Контактные раны – характерная примета смертей самоубийц, особенно если оружием служит охотничий дробовик. Длина ствола, как правило, не позволяет отодвинуть от себя дуло, и неизбежно приходится прижимать его к себе. Это, разумеется, не исключает возможности, что его застрелил кто-нибудь другой. Ланди уловил мой тон, и по его глазам я понял, что он улыбается, хотя его губы скрывала маска. – Не волнуйтесь, я не делаю поспешных выводов, но очень может быть, что этот человек именно тот, кем мы его считали. Я с ним не спорил. Пропал склонный к самоубийству человек, и вместе с ним исчезло ружье. В теле рана, произведенная выстрелом с близкого расстояния. Многое говорило о том, что это Лео Уиллерс. Я промолчал. Ланди дал знак полицейским. – Грузите в лодку. За те несколько минут, пока мы говорили, вода значительно поднялась и залила нижний край пластикового листа. Пока Ланди докладывал, я взялся за один угол, а морские полицейские за три остальные. Больше в данный момент я ничем не мог помочь расследованию. После того, как все было погружено на лодку, я занял прежнее место, и мотор ожил. Еще недавно вершины песчаных банок были выше наших голов, но вода прибывала, и теперь мы с ними почти сравнялись. Когда лодка рванула с места, я оглянулся на то место, где мы только что были. Волны перехлестывали через отмель, где лежало тело, и, разглаживая песок, стирали всякие следы того, что там только что находилось. Лодка прибавляла скорость, и Ланди, тронув меня за руку, указал на каменистый мыс, выдающийся в русло со стороны моря от песчаных банок. – Видите? Это Уиллетс-Пойнт, где жил Лео Уиллерс. В отличие от других попадавшихся мне на глаза здешних пейзажей, это место обильно поросло деревьями, которые почти скрывали одиноко стоящую на клочке обнаженной земли викторианскую виллу. Ее большие окна-эркеры выходили на море над маленькой пристанью, и единственно, что загораживало из них вид, были охраняющие вход в устье башни форта. – Раньше была летней семейной резиденцией, затем стояла законсервированной, пока несколько лет назад Уиллерс не решил вернуться. – Ланди повысил голос, стараясь перекричать мотор. – Отец жил то в Лондоне, то в их главном доме под Кембриджем, так что этот целиком принадлежал Лео. Ничего не скажешь, недурной холостяцкий кров. Недурной, но богатство семьи не принесло Лео счастья в конце жизни. Я снова задумался о состоянии его тела. – До этого вы говорили, что точно не уверены, когда он пропал? – крикнул я. – Как это так? Ланди, чтобы не надрывать горло, наклонился ко мне. – О пропаже Лео сообщили только месяц назад, но его реальное общение с людьми состоялось за две недели до этого. Он вызвал на дом ветеринара, чтобы усыпить свою старую собаку. Ветеринар сообщила, что он был этим сильно расстроен. С тех пор его никто не видел и с ним никто не разговаривал. Никаких телефонных звонков или электронной почты, никаких соцсетей. Ничего. Поэтому, что бы с ним ни случилось, произошло в этот двухнедельный промежуток. Больше его сузить невозможно, но, выплачивая ветеринару гонорар, Лео в последний раз воспользовался своей кредитной картой. Так что событие произошло скорее шесть, чем четыре недели назад, но поняли это гораздо позднее. – И в течение двух недель его никто не хватился? – Ситуация объяснимая, если бы на месте Лео был пенсионер без родных и друзей, но для него совсем не характерная. – Что говорит его отец? – Они не были, что называется, близки. В их отношениях существовали трения, поэтому нет ничего удивительного в том, что они могли неделями не разговаривать. О пропаже Лео заявила домработница. Штат прислуги у него был небольшой: она и садовник, приходившие раз в неделю. У нее был свой ключ, и она не удивлялась, если, приходя, не заставала дома хозяина, поэтому поначалу не забеспокоилась. Но однажды застала на вилле полный кавардак: повсюду бутылки, грязные тарелки, недоеденные продукты. Лео устраивал кутежи и раньше, поэтому она убралась и ушла. Домработница заметила, что открыт оружейный сейф, и это показалось ей странным. Свой «Мобри» Лео редко вынимал – как ни странно, охотиться он не любил. Она забеспокоилась, когда пришла на следующей неделе и нашла дом в том же состоянии, в каком оставила, – поняла, что что-то неладно. Почтовый ящик полон, машина и маленькая моторная лодка на месте. Вот тогда она осмотрела все внимательно, нашла записку и позвонила нам. – Сначала в полицию, а не его отцу? – Полагаю, сэр Стивен не тот человек, который принимает телефонные звонки от прислуги. Кроме того, она, наверное, посчитала: пусть лучше узнает все от нас. Побоялась стать тем самым гонцом с дурными вестями, которых отстреливают. – Сообразив, что сказал, Ланди смутился: – Простите, неудачно выразился.