Тот отрицательно покачал головой: – Он мне не сказал. – Как ты думаешь, почему? – Наверное, как раз на такой случай, – улыбнулся Леня. – Если со мной станет разговаривать кто-то вроде вас. Чтобы я не проговорился. Или чтобы бабушка с папой меня не разжалобили. – А предположения у тебя есть? Ты ведь прекрасно понимаешь, что он может оказаться в опасности. К тому же у него нет с собой ни денег, ни теплых вещей. Леня вскинул на сыщика серые глаза. – Я уже об этом думал. Знаю только, что у Егора был план, он долго готовился. Если у Егора есть план, значит, о нем можно не беспокоиться. – В любом плане что-то может пойти не так, – мягко сказал Сергей. – Слушай, я понимаю: Егор умный парень. Но вдруг в его расчетах была ошибка? Давай подумаем вместе, где он мог спрятаться… Но все его уговоры ни к чему не привели. Сергей переключился на школьные конфликты, на возможное употребление наркотиков. Леня пожал плечами: – Нет, ничего такого. Я бы знал. И насчет игромании тоже ерунда. Егор ни во что подобное не впутывался. Вид у него был самый чистосердечный. Сергей ему, пожалуй, верил – в том, что касалось злоупотребления веществами. Но в чем-то парень врал, это он чувствовал нюхом сыщика. «Отец врет, сын врет… Интересно послушать бабушку». – Можно взглянуть, как вы живете с Егором? – спросил Сергей. – Да, пожалуйста. Эта комната была самой живой, но и в ней чувствовался странный, едва уловимый дух сиротства. Вещи убраны по местам – Сергей догадался, что отец вымуштровал обоих сыновей. Егор наверняка разводит бардак, этот парень просто не способен поддерживать порядок, то ли дело его брат… – Я правильно понял: Егор сбежал из-за постоянных ссор с отцом? – спросил Сергей. И по едва заметной паузе перед ответом понял, что сейчас ему солгут. – Да, – кивнул Леня, слишком простодушно глядя сыщику в глаза. – Я так и сказал… «Чуть-чуть перегнул ты с искренностью, парень». Бабкин прошел по комнате, сел на стул, огляделся. Письменный стол один на двоих, с двумя рабочими местами. Шторы того цвета, который называют даже не серым, а сереньким. Все немаркое, неяркое. Только обои вокруг кровати пестрят рисунками, небрежно приклеенными кусочками скотча. Сергей подошел поближе, чтобы рассмотреть их. – Ух, как здорово! – Спасибо, – вежливо отозвался Леня. Бабкин мгновенно почувствовал, что парень напрягся. Поэтому он задержался, внимательно разглядывая рисунки. Здесь были сложносоставные роботы, драконы, гигантские пиявки с метровыми зубами в багровой пасти, – вся та дребедень, которой мальчишки испещряют десятки страниц в школьных тетрадях. Но встречались и семейные зарисовки. На них Бабкин и сосредоточился. Американские горки: в вагончике несутся с обрыва Егор и Леня, разинув рты от ужаса, между ними их мать – короткие волосы поднялись дыбом. Пикник на берегу реки, из которой высовывает голову лох-несское чудовище. Егор колотит мяч о дерево, Леня рыбачит, женщина расставляет тарелки по клетчатой скатерти. Они втроем на велосипедах едут среди цветущих полей, ни одного человека вокруг, только птицы летают над полем. Все это было нарисовано легко, словно играючи, и движения схвачены точно и наблюдательно… Но сами рисунки показались Бабкину калькой со слащавых открыток, где счастливая семья сидит за столом вокруг жареной индейки, а под столом чешет лапой за ухом милый песик. «Ну какая индейка в России, ей-богу! Да еще и запеченная целиком. Все это не из нашей жизни». Многорукие роботы были более убедительны, чем трогательные семейные сценки, в которых не нашлось места ни отцу, ни бабушке. Братья на рисунках выглядели подростками, но их мать осталась такой, какой они запомнили ее: пухлой, с густой челкой и веселыми ямочками на щеках. Сергей почувствовал острую жалость к мальчику, стоявшему за его спиной. Но что он мог ему сказать? «Дружок, твоя мама жива, она провела без тебя десять прекрасных лет»? «Она сбежала от той самой жизни, которую ты с упоением рисуешь»? Бабкин кивнул на кровать: – Твой этаж какой? – Я сплю наверху, – с готовностью ответил Леня. Казалось, он вздохнул с облегчением, когда Бабкин отвлекся от его картинок. Сергей согнулся почти пополам и осторожно присел на нижнюю кровать. Убедился, что она не проломится, скинул ботинки и лег. В метре над ним голубел «второй этаж». Производитель позаботился выкрасить днище в нежный оттенок. Сергей прикоснулся к беловатому прямоугольнику над головой. Здесь была приклеена фотография… – Леня, можно тебя на минуту? Парень подошел, и Бабкин показал на прямоугольник: – Чье фото здесь было? И снова Леня замешкался, прежде чем ответить. Похоже, до Сергея никто не обратил внимания на этот след. – Одной девушки из нашего класса, – сказал наконец Леня. – Я не хотел бы называть ее имени. – Нет уж, назови, пожалуйста. Парень сдался на удивление быстро: – Таня Бортник. Только она ничего не знает! Бабкин занес ее имя в блокнот. – С кем в школе дружит Егор? – Я не уверен, что можно назвать эти отношения дружбой… – начал Леня. – В принципе, Егор со всеми легко сходится. Кроме тех, с кем сразу же сцепляется, – без улыбки уточнил он. – Я, правда, уже называл эти имена… – Назови, пожалуйста, еще раз. Всего четыре фамилии. «Кротов, Данченко, Роговский, Лихачев», – записал Сергей. В двери провернулся ключ. Бабкин поблагодарил Леню за помощь, поднялся и вышел в прихожую, где разувалась немолодая женщина. – Тамара Григорьевна? Здравствуйте, меня зовут Сергей. Юрий Забелин сел в машину, пристегнулся, положил руки на руль и заметил, что пальцы мелко дрожат. Он бы выпил, но ведь по закону подлости нарвется на сволочей… Останется без прав. В середине разговора он почти расслабился. Но потом уловил во взгляде волонтера недоверие, и страх вернулся. – Это не он, это совершенно другой человек! – вслух сказал Юрий в закрытой машине. Голос звучал пискляво и неуверенно. Он стащил шапку, бросил ее назад. На заднем сиденье валялись пустые бутылки из-под воды, пакеты, шарф, надорванные упаковки с чипсами… Юрий не любил возить сыновей в своей машине. В Москве в любую точку можно добраться на общественном транспорте, нечего использовать отца как извозчика. Мать всегда садилась вперед, и на пассажирском месте было чисто. – Другой человек, – повторил он, понемногу успокаиваясь. Того, кто передал Юрию портфель, волонтер напоминал только неторопливым спокойствием, какой-то экономностью и выверенностью движений. Тот был и габаритами поменьше… Да и в чертах лица ничего общего. У этого нос переломан, глаза почти черные. А у того нос был прямой, даже с горбинкой, и глаза то ли голубые, то ли серые. И усы! Точно, усы. Он нанизывал отличия одно за другим, как разноцветные колечки. Страх держал всю эту конструкцию, но понемногу скрывался за ними. «Никто ничего не знает». Юрий подумал о тайнике. Даже если волонтер перероет всю квартиру, он ничего не найдет. Снова одернул себя: что за чушь! Зачем ему устраивать обыск! К тому же столько времени прошло. Все давно забыто. Правда, сам Юрий помнил события того дня слишком хорошо. Как и все, что за ними последовало. Он приехал с инспекторской проверкой на площадку, где строительная компания должна была приступить к возведению многоэтажного дома. В его задачу входило только взятие проб воды и грунта. Все шло как обычно. Насчет проб у него практически не было сомнений. Свалку химических отходов убрали с этого участка всего два года назад. Слишком маленький срок. Застройщик отозвал Юрия в сторону. «С вами тут хотят поговорить…» Юрий уже после понял, что к нему долго присматривались. Два тертых мужика, один попроще лицом, колхозник колхозником, другой посложнее – как раз тот, что с горбинкой. Колхозник и одет был соответст- венно. А второй был в пальто в елочку и щегольских ботинках с желтыми шнурками. Отчего-то шнурки Юрию запомнились лучше всего остального. А решения-то у них принимал колхозник. Это Юрий тоже сообразил не сразу, только по прошествии времени. И он же приглядывался к Юрию, взвешивал. «Мы завтра улетаем из страны. Не успеваем передать документы вашему начальству, а это дело срочное. Передайте их вы, пожалуйста. Не безвозмездно, разумеется. Завтра утром они как раз будут готовы. Вы же знаете, Юрий, на прием к нему надо записываться за две недели… Важный человек!» – Горбинка подмигнул и даже засмеялся – тепло так, уважительно. «Занятой», – уронил колхозник. Кажется, это было единственное слово, которое он произнес за весь разговор.