– Значит, мамин взнос в мою ДНК – всего лишь вода? – Не стоит забывать о некоторых недостатках. – Твое уважение к покойной берет за душу. – А твой сарказм стал причиной того, что ты оказался в ниггерской Сибири. Беттингер проехал мимо ярко-зеленого седана. – Твои слова означают, что ты к нам не приедешь? – уточнил он. – Лично меня это устраивает. – Боишься встретиться со своим стариком на шахматном поле боя? Шахматы были единственной совместной деятельностью, от которой они оба могли получать удовольствие… Вероятно, потому, что там все их боевые действия сводились к правильной двухмерной поверхности. – Последние несколько лет ты стал проигрывать, – добавил Жак. – Может, дело в том, что тебе уже начали отказывать мозги? – Всякое бывает. Отец Жюля, которому исполнилось восемьдесят шесть, становился жутко раздражительным, если проигрывал больше двух раз подряд, поэтому его сын время от времени специально поддавался, чтобы тот был доволен. – Что ты хотел обсудить? – еще раз спросил полицейский и притормозил, сворачивая на Саммер-драйв. – Ты намерен остаться в Виктори? Детектив посмотрел в зеркало заднего вида, но дорога была пустой и темной. – Ты спрашиваешь из-за убийств? – поинтересовался он. – Нет, конечно. Просто моему астрологу не нравится положение Юпитера, – юмор старика был толст, как окорок. – Вполне возможно, что в какой-то момент меня переведут в другое место, но я не намерен уходить в отставку раньше времени, вне зависимости от того, где буду находиться. – Жюль выехал на другую полосу. – Мне не нравится Виктори, но я знаю, что могу принести здесь пользу. – Большинство мучеников не страдают от геморроя. – Я не знал. – И они не бывают лысыми. – Лысеющими, – поправил детектив отца. – Мне до тебя еще очень далеко. – Останешься в Виктори – и тебе это не грозит. – Значит, ты советуешь мне уехать? – Или достать где-нибудь атомную бомбу. – О, а вот теперь я слышу настоящий акцент жителя Джорджии в твоих словах. – Несмотря на то что полицейский не сомневался в том, от кого получил солидную часть своей личности, он надеялся, что она была не такой отвратительной, как у его предка. – Так вот зачем ты мне позвонил? – Я знаю, что раздражаю тебя… – Ни капли. – Помолчи. Я знаю, что раздражаю тебя, но про убийства тех копов рассказывают во всех новостях, и когда я услышал про это, включил интернет и кое-что почитал там. – Жак присвистнул. – Двадцать восемь газет назвали Виктори худшим городом в стране. – Он немного помолчал, чтобы его слова дошли до адресата. – Я знаю, ты все равно сделаешь, как захочешь – ты уже давно не слушаешь моих советов, – но чем быстрее ты получишь перевод из клоаки под названием Виктори, тем будет лучше. – Это от меня не зависит. – Алисса и дети далеко? – Больше часа езды. – Как они? – Хорошо. Алисса только что получила выставку в большой чикагской галерее. – В какой галерее? Жюлю совсем не хотелось выслушивать речь на тему сионизма, поэтому он решил не называть имени Давида Рубенштейна. – Я забыл. – Если имя не запоминающееся, значит, место плохое с точки зрения коммерции. Фары хетчбэка высветили табличку с надписью: «Пятьдесят Шестая улица». – Мне пора, – сказал детектив. – Ты почему не спишь в такое время? Изменяешь жене? Склонность, которую сын не унаследовал. – Пока. – Надень бронежилет. Связь прервалась. Будучи не в силах справиться с раздражением, детектив вынул наушник и свернул на Пятьдесят Шестую улицу. Вокруг царила темнота, и Беттингер подумал, что, возможно, заведение закрыто, несмотря на то что вывеска на нем сообщала, что этого не бывает никогда. Будь в другом состоянии, он позвонил бы туда прежде, чем уехать из мотеля. Однако вскоре на северной стороне улицы появились четыре освещенных прямоугольника – окна ресторана. Детектив включил поворотники, сбросил скорость и заехал на парковку. Не выходя из машины, он принялся изучать зал – троица бородатых водителей грузовиков устроилась в кабинке у входа, за угловым столиком с несчастным видом сидела светлокожая латиноамериканка, которая курила сигарету и поносила мужчину, сгорбившегося на соседнем стуле. На табурете у барной стойки худой чернокожий парень в белом кухонном переднике и колпаке читал газету. Беттингер выбрался из хетчбэка, запер дверцу и вошел в ресторан, в котором было тепло и пахло картофельными оладьями. Из динамиков, укрепленных на потолке, звучал резвый рэп. – Вот, смотрите. – Повар подтолкнул по прилавку в сторону Жюля меню. – Обжарочный аппарат выключен, так что ничего сильно прожаренного вам заказать не удастся. – Я хочу яйца. – Сколько и как приготовить? – Четыре. – Детектив забросил в рот горсть мятных конфет. – Перевернутую глазунью. – Картошка? – спросил повар, складывая газету. – Картофельные оладьи. Повар слез с табурета, и Беттингер отметил, что его рост составляет что-то между шестью и семью футами[26]. – Тост? – Из цельнозернового хлеба. – Ржаной подойдет? – Я люблю ржаной хлеб. – Кофе? – Без кофеина. И кувшин воды. – Все понял. Садитесь, где вам понравится. – Спасибо. Полицейский направился к кабинкам у окна и сел в той, что находилась дальше других от водителей грузовиков. Сидевшая в дальнем конце зала латиноамериканка экстравагантным движением загасила сигарету и наградила Беттингера хорошо отработанным взглядом. – Если я вам понадоблюсь, меня зовут Буфорд, – сказал повар, открывая двойную дверь, которая вела на кухню. С благодарностью кивнув ему, Жюль посмотрел на парковку и на противоположную сторону улицы, где фонарь отбрасывал свет цвета охры на старую стоянку для автомобилей, закрывшуюся много лет назад, хотя на офисном окне с трещинами все еще висела реклама «Потрясающе выгодное предложение!». Беттингеру стало интересно, можно ли считать людей, придумывающих подобные фразы, человеческими существами. Мужчина, сидевший, безвольно сгорбившись, рядом со светлокожей латиноамериканкой, вышел из ресторана, и, когда дверь за ним закрылась, детектив снова взглянул на угловой столик и увидел, что его дожидаются два карих глаза и свеженакрашенные губы. Беттингер показал на пустую скамью в своей кабинке, и женщина кивнула. И хотя, скорее всего, она не знала ничего полезного о Себастьяне и о казнях полицейских, она могла быть приятельницей Элейн Джеймс или что-то слышать про ее убийство. В крайнем случае, разговор с ней перекроет грохочущий рэп. Между подолом ее короткого платья цвета лаванды и сапогами, доходившими почти до бедер, оставалась полоска гладкой кожи, которую она старательно демонстрировала, направляясь через зал к Жюлю. В руке она держала белую шубку. Стук ее каблучков, словно приказ главнокомандующего, заставил водителей грузовиков замолчать. – Хотите, чтобы я к вам села?