Часть 86 из 90 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Инспектор вернулся на свое кожаное кресло, которое возмущенно вздохнуло.
– Пять лет – это долгий срок, чтобы вести себя как придурок… Хотя полагаю, ты тут эксперт.
– Я знаю, на кого следует срать.
– Складывается впечатление, что ты не уезжал.
– Члены моей семьи возразили бы. Те, кто может это сделать.
Ядовитое молчание повисло между Жюлем и человеком, который отправил его на север.
Извинений никто никому так и не принес, и Беттингер вернулся к работе, не обращая внимания на босса и других детективов. Некоторых людей трагедия меняет, другие становятся более мягкими после тяжелых переживаний, но главное различие между старым Жюлем и новым состояло в том, что у нового стало больше кошмаров.
* * *
Карен вернулась в прежнюю школу, но перестала общаться с детьми, с которыми дружила прежде, – как, впрочем, и с остальными. Ее оценки оставались очень хорошими, и в те моменты, когда девочка не делала уроки, она решала головоломки – судоку и кроссворды, смотрела игровые шоу или занималась этим одновременно, постоянно заполняя свой разум числами, словами и какими-нибудь пустяками. Причина ее поведения была очевидна детскому психологу, которого она посещала вместе с родителями, но они не пытались что-то изменить. Существовали куда худшие способы борьбы с подобными травмами.
* * *
В марте у Алиссы Брайт состоялась первая выставка в чикагской галерее Давида Рубинштейна.
Несмотря на то что выставка была групповой, одноглазая художница привлекла куда больше внимания, чем другие, в первую очередь из-за интервью, которое она дала «Болд канвас», двум национальным газетам и многим периодическим изданиям в Аризоне, Миссури и Иллинойсе. В этих статьях внимание концентрировалось на личной трагедии женщины, а не на ее искусстве, и они не попали в семейный альбом.
Беттингер знал, что Алисса испытывает смешанные чувства по поводу внимания средств массовой информации. До некоторой степени пресса эксплуатировала ее физический недостаток, «убийства полицейских» (так пресса назвала события в Виктори) и, что хуже всего, смерть Гордона. Половина картин Алиссы была продана прямо на выставке, но этот небольшой успех почти не принес ей удовлетворения.
Они с Жюлем занялись любовью перед отъездом, но эта попытка получилась холодной, отстраненной и лишенной радости. Нос детектива заживал плохо, а правое ухо распухло после ударов, полученных от Доминика. Изменилось и лицо Беттингера, и способность Алиссы смотреть на него.
И они вернулись в Аризону.
* * *
В апреле сгоревшие тела Себастьяна Рамиреса, Маргариты Рамирес, Мелиссы Спринг и Пройдохи Сэма (которого на самом деле звали Реджинальд Б. Гаррисон-второй) обнаружили в сточных канавах на окраине Виктори, и в интернете появилось несколько фотографий. Жюль и Алисса никогда не обсуждали события, произошедшие в Виктори в день метели, и детектив не спрашивал жену, видела ли она те мрачные снимки.
Весь месяц Беттингер плохо спал, и основная часть его кошмаров имела отношения к его действиям, которые он никогда и ни с кем не сможет обсуждать.
* * *
В мае Давид Рубинштейн прислал Алиссе письмо по электронной почте, в котором попросил ее представить свои работы для выставки, где, кроме нее, будет всего один художник. Владелец галереи написал, что он заинтересован только в ее новых работах.
Появившаяся возможность вызвала у художницы внутренний конфликт. Она не знала, что́ ей следует писать. Две недели бесцельных попыток привели лишь к груде брошенных полотен, часть из которых Алисса уничтожила в припадке гнева.
Муж и жена лежали в комнате, где была зачата Карен, и разговаривали. Беттингер поднял вопрос о картинах и выслушал супругу, которая рассказала, как трудно ей снова заниматься искусством после того, как погиб их сын, а дочь стала незнакомкой.
– А ты пыталась перенести на холст часть того, что с тобой случилось? – спросил детектив у облака локонов, прижимавшихся к его обнаженной груди.
– Я не хочу изображать такие вещи – и идентифицировать себя с жертвой. Я не могу сосредоточиваться на дерьме типа «бедная я».
– Ты не такой художник – и не такой человек, – но ты полна гнева. Может быть, тебе следует выплеснуть это на холст.
– Гнев?
– То, что произошло с нашими детьми. С тобой. То, как некоторые критики пишут про твой глаз и про Гордона, словно они являются твоими хитроумными выдумками…
– Да пошли они!
– Скажи это своей кистью.
– Это как терапия искусством?
– Да. Не пытайся придумать концепцию, просто верь своей технике – а она у тебя фантастическая – и выпусти гнев наружу.
Беттингер хотел такие картины – быть может, даже нуждался в них.
Алисса поцеловала его в левое плечо.
– Я попытаюсь.
Через несколько минут художница вернулась в студию.
Жюль же открыл книгу, устроился поудобнее и стал читать про ковбоев, которые были гораздо глупее лошадей, на которых сидели. Через пару глав он ускакал так далеко, что ему это надоело. Беттингер зевнул, вставил закладку и выключил свет.
В три часа ночи его вырвал из кошмара теплый поцелуй в шею и кончики пальцев, ласкающих его налившийся кровью пенис. Алисса включила стоявшую рядом с постелью лампу, и они занялись любовью.
* * *
Отдельные светильники сияли рядом с каждой из двадцати двух новых картин, висевших на кирпичных стенах галереи Давида Рубинштейна в Чикаго. Восхищаясь работами, Беттингер застегнул пиджак коричневого костюма и подошел к бару. Сегодня вечером состоялось открытие третьей выставки Алиссы Брайт, ставшей для нее первой сольной. Новая серия картин, написанных маслом, называлась «Иссечения». Мрачное название, но не такое агрессивное, как первый вариант – «Кровопускание». Детектив оценил их очень высоко, но не мог долго на них смотреть.
– Три бокала шампанского, пожалуйста, – попросил Жюль.
– Конечно, мистер Брайт, – сказала стройная белая женщина, работавшая барменшей.
Она была не первой, кто называл Беттингера фамилией жены, но гордый муж лишь вежливо улыбался и не пытался исправить ошибку.
Три изысканных бокала были изящно расставлены на серебряной скатерти и наполнены шампанским.
– Благодарю вас, – сказал детектив, оставив на столике банкноту.
– Сэр… вам не нужно давать на чай.
– Мистер Брайт – ужасный транжира.
Жюль взял три бокала с шампанским и отвернулся от стола. Доходы от второй выставки существенно превзошли годовой заработок детектива, и хотя они с женой не считали себя богатыми людьми, могли теперь позволить себе недоступную прежде роскошь.
С бокалами пузырящейся жидкости в руках Беттингер подошел к Давиду Рубинштейну и Алиссе. Сорокасемилетняя женщина была в зеленом платье с единственной бретелькой, с ослепительной улыбкой на лице и в очках, одна из линз которых была черной. За ее обнаженным левым плечом висела картина со смутным демоническим лицом, написанным переливающимися красками и рассеченным при помощи канцелярского ножа.
Детектив протянул бокалы жене и древнему владельцу галереи.
– Я с нетерпением жду еще одну очень успешную выставку, – заговорил он.
– Надеюсь, что так и будет, – сказала художница.
– Совершенно точно будет.
– Слушайте мужа, моя дорогая, или я попрошу его надеть на вас намордник, – заметил Давид Рубинштейн, чьи манеры и сексуальные предпочтения можно было описать одним трехбуквенным словом. – Если только он уже этого не делал…
– Я – авторитетное лицо, – отозвался Беттингер.
Старик со слезящимися глазами, живущий в груди Алиссы, захихикал.
На свете не существовало звуков, которыми детектив наслаждался бы больше, чем этим чудовищным смехом своей жены.
– За третью и самую успешную выставку Алиссы Брайт, – сказал Беттингер, поднимая бокал.