Человек в плаще отпрянул от Габриэль. Она тут же вскочила, подобрала юбки, стремглав взлетела по ступенькам и шмыгнула за спину соседа. Внизу гулко грохнула парадная дверь: насильник удрал. Сосед участливо поинтересовался: – Вы невредимы, мадемуазель? Еще задыхаясь, Габриэль выдохнула: – Вы видели этого гвардейца, месье? Кто он такой? – Понятия не имею, мадемуазель. Габриэль потерла локоть: – Месье, простите, не знаю вашего имени. Я вам очень благодарна. – Ворне, Базиль Ворне. К вашим услугам, мадемуазель. Впрочем, нынче вроде полагается именоваться ситуайенами, – в голосе пожилого господина звучала насмешка над революционными требованиями. Габриэль поняла, что имеет дело с человеком своего круга. У него была короткая седая бородка, а над смеющимися глазами – густые смоляные брови с изломом. Она чуть присела в привычном поклоне: – Габриэль Бланшар, счастлива знакомством, месье Ворне. Сосед усмехнулся: – Оставьте, милая, церемонии. Они сейчас только неприятности на вас накличут. Экономная наша Бригитта даже фонаря у входа не оставляет. Вы с собой хоть огарок носите. – Это все моя вина, я без ключа оказалась. Сейчас зайду к хозяйке, выпрошу еще один. До чего дошло – национальные гвардейцы уже на лестницах нападают! – Подождите минуту, – он скрылся в глубине апартамента. Габриэль заглянула внутрь: в коридоре блестела красным деревом консоль, стены переливались серебристым шелком. В гостиной красовались похожие на древнеримские жакобовские кресла, ставшие модными из-за современных картин, живописующих Античность. На девушку пахнуло кожей, лавандой, табаком и одеколоном. Месье Ворне вернулся уже без оружия, протянул зажженную свечу: – Вот, голубушка, чтоб вы хоть лестницу видели. – Значит, вы и есть новый жилец, для которого декорировали эти апартаменты? Вы ведь недавно сюда переехали? – Недавно, вместе с племянником Александром Ворне. Габриэль уже заметила высокого худощавого красавца с длинными светлыми волосами, собранными на спине черной лентой. И сразу поняла, что нравится ему. Он даже в ломбард за ней пошел, переминался там за ее спиной, дышал ей в макушку, а потом так смело одернул зарвавшуюся санкюлотку И сегодня в Пале-Рояль за ней потащился. – А откуда вы? – Из Нормандии. Я коммерсант. – Боже, какая же сегодня коммерция? – Тут же осадила себя: – Простите, месье, я не подумав. – Да не извиняйтесь. В мутной воде рыбка лучше ловится. Месье Ворне, конечно, был прав. На различных поставках четырнадцати армиям республики, на перепродажах конфискованных земель и имущества, на обесценивании бумажных ассигнатов, на ростовщичестве – на всем, что ввергало остальных в нищету, – небрезгливые люди сколачивали гигантские состояния. Выходит, заступившийся за нее учтивый сосед оказался из числа подобных ловкачей. Значит, и племянник его, который так уверенно приструнил хамку в закладной лавке и держался с благородством дворянина и отвагой военного, на самом деле торгаш, покупающий в Нормандии задешево и продающий в Париже задорого. Теперь понятно, откуда шелковые обои в такие времена. – А откуда из Нормандии? – Э-э-э… Из Кана. – Из Кана? Месье Ворне, я воспитывалась в тамошнем пансионе при бенедиктинском монастыре Святой Троицы. Может, вы знакомы с нашей настоятельницей – мадам де Бельзенс де Кастельморон? – Нет, увы, не имел чести. Ах, верно, откуда спекулянту приятельствовать с аббатисой! – Сделайте милость, расскажите, что там на самом деле происходит. Именно туда, в Кан, бежали девятнадцать предводителей жирондистов, обвиненных якобинцами и Парижской коммуной в предательстве революции. Габриэль не испытывала к свергнутым революционерам ни малейших симпатий, но с их устранением режим стал только жестче, гильотина скользила в пазах все чаще, власть окончательно перешла к секциям коммуны, а жизнь не улучшилась ни на йоту. К тому же жирондисты пользовались поддержкой провинций, и, по слухам, генерал Вимпфен формировал в Кане добровольческую армию, готовую идти на Париж свергать якобинскую узурпацию. Габриэль от всей души желала повстанцам успеха, поскольку их победа позволяла надеяться на возвращение прежних порядков. Но месье Ворне только неопределенно поиграл пальцами: – Всякое происходит. Лучше об этом не говорить, голубушка. – Я вас умоляю, расскажите хоть что-нибудь! Что с армией генерала Вимпфена? – С армией генерала Вимпфена? – Месье Ворне почесал бровь. Заметив ее удивленный взгляд, успокоительно махнул рукой: – Воюет себе помаленьку. – Не может быть! Разве она уже сформирована? – Да я как-то мало интересуюсь сведениями с фронтов, – безмятежно ответил месье Ворне. Габриэль почувствовала неловкость за собеседника. Вряд ли человек, прибывший из Кана, нес бы такую околесицу. Впрочем, она сама виновата, привязалась к соседу как банный лист. Он явно что-то скрывал, и ее расспросы застигли старика врасплох. Месье Ворне кивнул на лестницу: – Позвольте, я вас провожу? – Спасибо, месье, с помощью вашей свечи я прекрасно поднимусь. – Если я могу вам хоть чем-нибудь быть полезным, стучитесь без робости, прошу вас. – Мерси, месье! Доброго вам вечера. Освещая ступеньки подаренным огарком, Габриэль поднялась к мансарде, где пауком под стрехой засела хозяйка дома Бригитта Планель. Домовладелица встретила жилицу сурово и дополнительный ключ выдать наотрез отказалась. Гражданка Планель давно растеряла всю ту любезность и угодливость, с которой обращалась к мадемуазель Бланшар и мадам Турдонне в первые месяцы их проживания в ее доме. С каждым ужесточением в правительстве хозяйка становилась все суше с нищими съемщицами, а последние полгода, после казни короля, и вовсе заподозрила, что дамочки-то – бывшие аристократки. И все-таки Габриэль не утерпела: – Гражданка Планель, а что за люди эти Ворне? Бригитта оперлась бедром о дверной косяк, ради удовольствия посплетничать снизошла до неблагонадежной жилички: – Достойные граждане! Очень уважаемые! Состоятельные, почтенные. Заплатили за год заранее! Жаль, Ворне не спросили Габриэль, каково жить в этом доме после того, как уляжется радость владелицы от полученных денег. Виконтесса де Турдонне уплатила за три года вперед, с тех пор миновала лишь треть срока аренды, а они уже чувствовали себя назойливыми приживалками. – Расспрашивали про остальных жильцов. Ты и тетка твоя им очень не понравились, – Бригитта тыкала «бывшей» с нескрываемым торжеством. – Вы им что-то про нас сказали? – А мне скрывать нечего! У меня все на виду. Их, конечно, старорежимные не обрадовали, но такие апартаменты, да в таком месте, да с садом и воротами, где еще найдешь? Мало у кого в Париже были деньги снимать дорогие квартиры, а Бригитта Планель не держала консьержку и не освещала лестницу. Гораздо экономнее было окрестить садом пыльный крошечный дворик с вытоптанной травой и зарослями дикой жимолости у ограды. – Молодой гражданин Ворне такой красавчик и такой учтивый! Ручку целует! – сдавленный корсажем бюст домовладелицы заштормило от смущенного хихиканья. – А откуда они? Хозяйка посуровела. Жильцы принадлежали ей, делиться ими она не собиралась. – А чего это ты ими так интересуешься? – Просто так. А кто этот национальный гвардеец в черном плаще? – Какой еще гвардеец? – Темноволосый такой, с бородавкой на левой щеке. Я его уже несколько раз в округе видела, а сейчас он навстречу мне вышел. – Знать не знаю никакого гвардейца. Небось к тетке твоей таскается. Бригитта Планель захлопнула дверь. ДОМА ФРАНСУАЗА УЖЕ садилась за стол: – Где вы были, мадемуазель? Я страшно волновалась. Габриэль предъявила саднящий локоть: – Мадам, смотрите, как я на лестнице грохнулась. – Что за выражения, душа моя? Покажите. Бедняжка. – Поцеловала Габриэль в лоб. – До свадьбы заживет.