— Мы не воры — мы игральные кости, — отвечал Биджас, — и ты хочешь подсчитать числа, нанесенные на моих гранях. А я — на твоих. И что я вижу? У тебя два лица. — Ты и в самом деле видел меня в баках тлейлаксу? — преодолев странную нерешительность, спросил Хейт. — Я же сказал, — отозвался карлик и вскочил на ноги. — Нам пришлось побороться за тебя — с тобой. Плоть не хотела возвращаться назад! Хейту вдруг показалось, что он очутился в кошмарном сне, привидевшимся вовсе не ему самому и не ему подвластном, но если он вдруг забудет про это, — неминуемо затеряется в закоулках чужого ума. Биджас с хитрым выражением на лице склонил голову набок, обошел вокруг гхолы, глядя на него снизу вверх. — Когда ты волнуешься, в тебе проступают былые черты, — проговорил Биджас. — Ты — тот самый преследователь, который не хочет догонять свою жертву. — Ну а ты — оружие, нацеленное в Муад'Диба, — отвечал Хейт, поворачиваясь, чтобы уследить за карликом. — Что ты задумал? — Ничего! — отвечал Биджас, вдруг остановившись. — Вот тебе простой ответ на несложный вопрос. — Или ты метишь в Алию, — спросил Хейт, — не так ли? — Во Вселенной повсюду ее зовут Хоут, Чудовищной Рыбой. Но почему это я ощущаю, как вскипает твоя кровь, когда ты говоришь про нее? — Так значит, они зовут ее Хоут… — протянул гхола, пытаясь что-нибудь прочесть в чертах лица Биджаса. Странными были речи карлика. — Она шлюха-девственница, — продолжал Биджас, — она остроумна, вульгарна и понятна, несмотря на ужасающие глубины ее существа; она жестока в своей доброте, бездумна и мудра, созидая, она несет разрушения, подобно кориолисовой буре. — Итак, ты пришел держать речь против Алие, — проговорил Хейт. — Против? — спросил карлик, опускаясь на подушку возле стены и ухмыляясь. Это сразу сделало его похожим на большеголовую ящерицу. — Не-ет. Я пришел сюда, чтобы ее телесная красота завлекла меня в ловушку… — Нападать на Алию — значит нападать и на ее брата, — отвечал Хейт. — Это настолько очевидно, что можно даже и не заметить, — отвечал Биджас, — в сути своей Император и сестра его являются единой двойственной личностью, две половинки которой, женская и мужская, обращены спиной друг к другу. — Подобные речи мы слыхали от фрименов глубокой Пустыни, — сердито сказал Хейт, — от тех самых, кто возобновил кровавые жертвоприношения Шаи-Хулуду. Почему ты повторяешь эту бессмыслицу? — И ты смеешь говорить, что это бессмыслица? — возразил Биджас. — Ты, сразу человек и маска на лице человека? Ах-хх, естественно, откуда игральным костям знать, сколько очков на них выпало. Я забыл про это. А ты запутался вдвойне — ведь ты прислуживаешь этому двойному созданию. Чувства твои уводят прочь от истины, ум — лучший проводник. Воспользовался бы им! — И ты проповедуешь тем, кто стережет тебя, эту ложь о Муад'Дибе? — негромким голосом спросил Хейт. Он чувствовал, что разум его опутан речами карлика. — Это они сами проповедуют! — отвечал Биджас. — И молятся. А почему бы и нет? Все мы должны молиться. Разве мы живем не в тени, которую отбрасывает на нас это существо, ужаснее которого не порождала Вселенная? — Ужаснее которого… — Собственная мать не желает жить на одной планете с ними. — Почему ты не говоришь прямо? — спросил Хейт. — Ты ведь знаешь, у нас есть разные способы хорошенько повыспросить тебя. Мы сумеем узнать ответ… только другим способом. — Но я ответил тебе! Разве я не сказал уже, что миф этот реален? А я — разве я ветер, что несет смерть в своем брюхе?.. Нет! Я — это слова! Но слова, подобные молнии, что бьет из песка в темное небо. Я сказал: задуем лампу! Настал день! А ты говоришь: дай мне фонарь, чтобы я не проглядел приход дня. — Ты играешь со мной в опасные игры, — отвечал Хейт. — Или ты думаешь, что мне не понятны дзенсуннитские выверты? Ты за собой оставляешь отпечатки следов, словно птица на влажной глине. Биджас хихикнул. — Почему ты смеешься? — возмутился Хейт. — Потому, что у меня есть зубы, а я хочу, чтобы их не было, — выдавил Биджас, смеясь. — Не будет зубов, нечем будет скрежетать. — Теперь я понял: твоя цель — это я, — отвечал. Хейт, — ты метишь в меня. — И я попал в самое яблочко! — веселился Биджас. — Разве можно промазать в такую большую мишень? — Он кивнул, словно в подтверждение собственных слов. — А теперь я спою тебе, и он зажужжал под нос монотонную мелодию, с привизгом повторяя немногие такты и слова. Хейт напрягся, странная боль пробежала волной по позвоночнику. Он глядел на лицо карлика, в его юные глаза на древнем лице. Казалось, что глаза эти словно повисли в центре паутинной сети морщин, белыми линиями разбегавшихся в стороны к впалым вискам. Какая огромная у него голова… И все прочие черты только окружали теперь пухлый рот, извергавший монотонный шум. Звук этот напомнил Хейту древние ритуалы, воспоминания не одного человека — народа, древние слова и обычаи, позабытый смысл мельком услышанного бормотания. Сейчас здесь вершилось нечто жизненно важное в кровавой игре идей на просторах времени. В напев карлика вплетались символы, словно яркий свет били они из древней тьмы, освещая века существования человечества. — Что ты делаешь со мной? — задыхаясь, выдавил Хейт. — Просто играю на тебе, — отвечал Биджас, — ты и есть тот самый инструмент, на котором меня учили играть. Я назову тебе другие имена предателей из числа наибов. Вот Бикурос и Кахийт. Числится среди них и Джедида, который был секретарем у Корбы, и Абумоджандис, помощник Баннерджи… Не исключено, что один из них сейчас уже пронзает ножом твоего Муад'Диба. Хейт только мотал головой из стороны в сторону. Говорить было слишком трудно. — Мы с тобой как два брата, — произнес Биджас, прерывая свое жужжание. — В одном баке выросли, я был первым, ты — младший. Металлические глаза Хейта вдруг словно ожгло внезапной болью. Все вокруг погрузилось в мерцающую красную дымку. Все ощущения отошли далеко, оставив только одну боль, и все вокруг виднелось как бы сквозь пелену, как через помутневшее от песка стекло. Все стало случайным, и только случай правил над бездушной материей. Даже собственная воля превратилась в нечто неопределенное. И она затаилась где-то внутри него, не дыша, не издавая ни звука, так что не сыщешь и с фонарем. С ясностью, порожденной отчаянием, он прорвал эту дымку усилием воли. Все внимание его столбом огня било прямо под ноги Биджаса. И глаза его постигали суть карлика, слой за слоем: купленный интеллект, а под ним страхи, желания, стремления… и наконец, сердцевину: сущность, управляемую символами. — Мы на поле боя, — сказал Биджас, — можешь говорить. Команда эта развязала его язык, и Хейт ответил: — Ты не сможешь заставить меня убить Муад'Диба. — Я слыхал, как Бене Гессерит говорят, что во Вселенной нет ничего прочного, ничего уравновешенного, ничего неизменного, но каждый день — а случается, и каждый час — несет перемены. Хейт тупо мотал головой из стороны в сторону. — Ты поверил, что глупый Император и есть наша цель, — произнес Биджас. — Как же плохо ты понимаешь наших хозяев — тлейлаксу. Гильдия и Бене Гессерит считают, что мы производим изделия. На самом деле мы создаем услуги и инструменты. Все, от войны до бедности, может послужить инструментом. Война полезна: она ведь так эффективна. Она стимулирует метаболизм. Она усиливает правительства. Она перемешивает наследственность и наделяет жизнестойкостью, как ничто другое во всей Вселенной. Лишь те, кто знает цену войне и платит ее, обладают решимостью… Странно спокойным голосом Хейт отвечал: — Интересные речи ведешь ты, и я вот-вот поверю в месть Провидения. Как же пришлось преобразовать твое прежнее тело, чтобы создать тебя?.. Наверняка получилась бы занимательная история… с еще более увлекательным эпилогом. — Великолепно! — пропел Биджас. — Ты нападаешь, значит, у тебя есть сила воли и решимость. — Ты пытаешься пробудить во мне желание убивать, — задыхаясь, проговорил Хейт. Биджас отрицательно качнул головой. — Пробудить — согласен, но не насилие. Тебя учили ясности, так ты сам говорил. И я должен пробудить в тебе ясность восприятия, Дункан Айдахо. — Хейт! — Дункан Айдахо. Искуснейший из убийц, любовник многих женщин, солдат-меченосец. Правая рука Атрейдесов на поле боя. Дункан Айдахо. — Прошлое нельзя пробудить. — Ты уверен? — Прежде это никогда не удавалось. — Интересно, но наши хозяева даже слышать не хотят, что может найтись нечто такое, чего нельзя сделать. Они всегда ищут способ: нужный инструмент, точку приложения силы, услуги нужных… — Ты скрываешь свое истинное предназначение. Прячешь его за бессмысленными словами! — В тебе сокрыт Дункан Айдахо, — отвечал Биджас, — и все его сознание откроется тебе… или твоим эмоциям, или бесстрастному рассудку… но оно покорится. И сознание его возвратиться из тьмы былого, окружающей каждый твой шаг. Оно рядом и правит тобой, даже когда ты не даешь ему воли. Дункан Айдахо — внутри тебя, он существует, и когда сознание его сфокусируется, ты покоришься. — Тлейлаксу думают, что я все еще их раб, но я… — Тихо, раб! — привизгивая особенным образом, бросил Биджас. И Хейт обнаружил, что застыл в покорном молчании. — Ну вот мы и добрались до самой основы, — удовлетворенно проговорил Биджас, — и я знаю — ты это понял. Такие слова управляют тобой… думаю, это вполне достаточно. Хейт ощущал выступивший на лбу пот, чувствовал, как дрожат руки и грудь, но не в силах был пошевелиться. — Однажды, — продолжал Биджас, — к тебе придет Император. Он скажет: ее больше нет. И лицо его будет воплощать горе. Он будет отдавать воду мертвым, так все здесь называют слезы, а ты ответишь моим голосом: «Господин! О, господин мой!» Челюсти и шею Хейта сводило, он едва покачивал головой из стороны в сторону. — И ты скажешь: «У меня весть от Биджаса», — карлик скорчил рожу. — Бедный Биджас, безумный Биджас… пустой барабан, на котором выбивают дробь сообщений, сути которых он не понимает… но стукни по Биджасу, и он загрохочет. — Он снова принялся гримасничать. — Ты думаешь, я ханжа, Дункан Айдахо? Нет! И я могу горевать. Но пришло время менять мечи на слова. Икота сотрясла Хейта. Биджас хихикнул. Ах, спасибо, Дункан. Ах, спасибо! Вот потребности тела и спасут нас. В жилах Императора течет кровь Харконненов. И он сделает все, что мы потребуем от него. Так что станет ваш Император нашим молотком и будет чеканить слова, что будут приятным звоном отдаваться в ушах наших хозяев.