Ей казалось, что и все другие видят то же. И она долго не понимала, как хозяйка лавки верит сорванцу Пхаю – сразу же видно, что он все выдумывает, почему соседка не лечит желудок – там растет очень плохой комок, и неужели никто не слышит, как звенит от счастья тело Тины – а уж почему оно звенит, Ми тогда еще и не знала… И только когда ей исполнилось 8 лет, Ми поняла, что для всех остальных другие люди – словно закрытые подарочные коробочки: им совсем не видно, что внутри. Как же они живут? – Мама, мы не такие, как все? – спросила она однажды. – Почему? В этом возрасте быть не таким, как все, – проклятье, а не награда. Друзья уже не звали Ми играть с зернами дуриана – надо было угадать, под какой он половинкой кокоса. Она всегда угадывала – ведь пустое внутри светится совсем не так, как чем-то заполненное, что за дурацкая игра! С ней поссорилась лучшая подружка: Ми посмеялась над ней, увидев, как у той в груди расцветает нежный цветок, когда она видит их молодого учителя. А соседский мальчишка так и вовсе стал ее бояться. Неделю назад она подошла к нему и сказала: у тебя через два дня вскочит ячмень (его красный росток уже матово светился на нижнем веке), давай я его вылечу! – Да пошла ты! Ненормальная! – под гогот друзей отмахнулся тот. А через два дня почти ослеп на один глаз. И теперь вся эта ватага замолкала при ее приближении: мальчишки решили, она что-то наколдовала. – Да, мы другие, – печально сказала ей мать. – Привыкай. Иногда ты почувствуешь себя зрячей на планете слепых. Иногда твой дар будет прятаться и тебе покажется, что ты сама ослепла. Мы не всегда получаем ответы на вопросы, и никогда – если задаем их о себе. Но раз тебе дана такая сила, значит, это твоя карма – ее нести. В нашей семье всегда рождались лекари. И раз ты поняла, кто ты, значит, пришла пора учиться ремеслу. Пойдем, я покажу тебе, как заваривать травы от лихорадки… Это был первый день настоящего учения Ми. Занятия в школе всегда казались ей ненужной забавой. Ми касалась сухих трав – и они отзывались тихим звоном, рассказывая, как и от чего могут помочь. Запоминала точки на теле, как ноты в музыке, – какие надо нажать, чтобы не болела голова, остановилась кровь…. – Ма, а папа, он… ну, тоже все видел? – Нет, дочка. Он видел, как все. Тебе не стоит надеяться, что ты встретишь человека, который будет видеть, как ты. Нас мало. Но твой папа был хороший человек. Смелый. Очень мне помогал. Никогда не упрекал. И не боялся моего дара. Ты потом поймешь, как это важно. Ми поняла. С разными людьми сталкивала ее жизнь. У нее были пылкие увлечения. Одна большая любовь. Но она пока не встретила того, кто смог бы ее не бояться. Маме просто сказочно повезло… Но самую главную тайну семьи мать открыла лишь на 18-летие дочери. И привычная жизнь кончилась. Теперь у Ми была цель. Такая, что Ми решила: все ограничения, которые накладывает принадлежность к лекарям, для нее больше не действует. Пока она не добьется своего. …Най вздрогнул во сне, и Ми, тихонько развернув его, еще раз прошлась руками вдоль позвоночника, будто играя гамму. На этот раз мальчишке досталось всерьез. Змеиный яд – кто и как сумел отравить его перед важным боем? Чертов тотализатор! Кто-то на острове нечисто играет. И по-крупному. Слишком много змей. Слишком много совпадений. А ее внутреннее зрение, как назло, накрыло темным облаком. Такое бывает – раз в году ее дар на несколько недель будто уходит в отпуск. Сейчас отпуск был совсем некстати, но это не тот случай, когда с хозяином согласовывают сроки. Правда, лечить Ми могла по-прежнему, тепло щедро лилось из рук. Но когда она вглядывалась в человека, его аура была туманной и смазанной, как фотка из окна автомобиля. Надо ждать… А ждать становилось все опаснее. Смерть гуляла совсем рядом. Никогда еще Ми не ощущала рядом такой потусторонний сквозняк: будто кто-то приоткрыл дверь в другой, сумеречный мир и оттуда тянет вечным холодом. Пока даже у нее не хватало сил эту дверь захлопнуть. А вот кого туда позовут? Шоу крокодилов Машкин слон вел себя как все ее питомцы: ни в грош не ставил. Наша группа туристов мирно покачивалась на громадинах, бульдозерно шагающих друг за другом в привычной цепочке, погонщики тихо подремывали. А Машкин слон пытался съесть какие-то листочки с кустарников и мотал башкой так, что подруга тряслась, как груша на дереве. Дважды он делал попытку свернуть с тропинки в джунгли, причем нырял со склона головой вниз, так что Машка с визгом болталась где-то в районе его хобота. Местный бой лениво поколачивал слона палкой. Но тот лишь задорно косил хитрым глазом. Я все ждала какого-то сигнала или весточки. И пристально вглядывалась во всех таек, которые попадались на глаза. Наверное, потому и пропустила этого парня. Молоденький таец со смешным, по-петушиному торчащим ярко-рыжим гребешком на голове – ох уж эти модные стрижки! – подбежал помогать нам спускаться со слонов. И вдруг, протягивая мне руку, сказал на плохом русском: – Ты ждать после шоу крокодилов. Все уходить, ты стоять. – Где стоять? – переспросила я. Но он уже сделал шаг в сторону – и растворился в толпе туристов у слоновника. – То есть мне можно не идти? – обиженно сказала Машка. – Ждут только тебя? – На твоем месте я бы этому радовалась, – вздохнула я. – И вообще – почему подошел парень, а не сама Тао? – Крокодилы расскажут тебе об этом после шоу! И мы отправились выискивать свободные места на трибунах. Поначалу крокодилы меня разочаровали. Они как бревна бездыханно валялись в небольшом прямоугольном бассейне в центре длинного подиума, и только редкое морганье век показывало, что это все же не чучела. Тут на арену выскочила высокая тайка в облегающем черном трико, тряхнула густым хвостом иссиня-черных волос, схватила одну из дремлющих рептилий за хвост и поволокла из бассейна. Та тихо принимала судьбу, и я уже решила, что крокодилов тупо накачали снотворным. Но тут на помощь девушке выбежал гибкий, как цирковой гимнаст, юноша, принялся тащить уже по два крокодила за раз, и они как-то ожили, задергали лапами. Дальше эта парочка в черном, похожая на красивых азиатских злодеев из голливудских боевиков, стала демонстрировать разнообразные трюки. Они ходили по крокодилам, прыгали через них, заставляли несчастных открывать леденящие душу пасти и засовывали туда всякие, видно, не сильно нужные им части тела – пальцы, руки, головы. Секрет какой-то был: перед очередным издевательством девушка и парень проводили над головой у крокодила звонко щелкающими палочками, от чего рептилии погружались в подобие транса. А потом одним щелчком их из этого транса выводили. Но как они это делали? Я так увлеклась шоу, что даже позабыла, зачем мы пришли. – Идите за мной! – вдруг сказал кто-то сзади. И я увидела давешнего тайского парнишку с петушиным хохолком. Он, не оглядываясь, пошел к выходу, и мы с Машкой еле поспевали протискиваться сквозь толпу аплодирующих туристов, мимо которых он протекал как вода. Почти у самого выхода парень резко свернул вбок, к артистическим вагончикам. – Куда ты нас ведешь? – прошипела Машка. Но мальчишка даже не повернул головы. Почему-то страха у меня не было – может, из-за его такого смешного хохолка, а может, потому что где-то совсем рядом бродили толпы людей, играла веселая музыка. Уж тут-то случиться ничего не могло, а мы с Машкой сразу договорились, что за пределы парка развлечений не пойдем ни за что. Вдруг парень метнулся куда-то между двух вагончиков, мы прибавили шаг, заглянули за них – никого. – Что это все значит? – спросила у меня за спиной Машка. Очевидно, ее услышали и ответили. Сначала сзади раздался глухой стук, и я уже начала поворачивать голову, как кто-то долбанул меня по макушке чем-то тяжелым. Полный трындец – вот что это значило… Пленницы Обычно тем, кто теряет сознание, дают понюхать нашатырь. Нам это не понадобилось. В комнатке, куда нас с Машкой складировали, так воняло, что нашатырь мог бы показаться нежными духами. Первым моим желанием, как только я открыла глаза, было зажать нос. Но тогда я не смогла бы дышать – рот был занят кляпом. Эта старая грязная тряпка совсем не походила на красивые гуттаперчевые шарики из фильмов. Руки были связаны за спиной – я лишь едва могла шевелить затекшими пальцами. Голова после удара гудела. Рядом очнувшаяся первой Машка пыталась поговорить со мной через кляп. Я оглядела душную кладовку. Окон нет, дверь явно заперта, в углу какие-то ведра, вонючие корыта, миски, ручки швабр. Очевидно, подсобка, где готовили крокодилий корм. И едва я подумала об этом, внутри похолодело. Что-то не понравилось мне в таком соседстве… Тут дверь нашей кладовки открылась, и на пороге нарисовался накачанный таец – как из фильмов про всяких ниндзя. Машка попыталась возмущенно на него мычать, но на его до противности мужественном лице не дрогнул ни единый мускул. Мы были для него предметы неодушевленные, как стоящие в углу швабры. Таец достал из холщовой сумки шприц и небольшой мутный пузырек. О, я сразу заподозрила, что в нем! Машка замычала сильнее и стала выгибаться всем телом. Я понимала, что сопротивляться бесполезно. И последнее, что подумала перед уколом: а ведь когда-то я мечтала узнать, что чувствует человек после введения наркотика… Кто-то схватил меня за голову и рванул ее вверх, будто решил оторвать одним махом. Но голова не оторвалась – шея стала вытягиваться и раскручиваться, как шланг от пылесоса, как веревка от воздушного шара, как… Вообще-то я терпеть не могу людей, которые рассказывают свои сны. Особенно кошмары. Поэтому замечу лишь одно: какая бы гадость мне ни приснилась, пробудившись, я поняла, что действительность куда противнее. На этот раз мы очнулись уже в другой, куда более приличной по запаху комнатушке – и даже лежали на каких-то циновках. Правда, во рту был все тот же кляп, а руки и ноги крепко связаны. Хотелось пить. Я с ужасом подумала, чего еще вскоре может захотеться. Тут отворилась дверь. Ну что. Я думала, что меня уже невозможно ничем удивить. И ошиблась. На пороге стоял Слава из нашего отеля. И ласково улыбался. – Что, девчонки! Не хотели со мной поужинать, а придется! – приветливо сказал он. И, обернувшись, махнул рукой кому-то за спиной. Давешний таец-отравитель неслышно шагнул к нам, все так же невозмутимо вытащил кляпы – будто выдернул штепсель из розетки – и перерезал веревки на руках. Вернуть пленницам ноги похитители пока не решились. Я почувствовала, что мой язык сам стал похож на только что вынутую грязную тряпку. И ворочался с трудом. Разговаривать не хотелось. Хотелось спать. Причем чтобы заснуть – здесь, а проснуться – в Москве в своей кровати. Даже Машка закричала не сразу. Сначала она долго кашляла. – Ты! Оборотень! Быстро выпусти нас отсюда! Знаешь, что бывает за похищение людей? Нас уже ищут! Я журналист! – наконец начала она заводиться, и я поняла, что скоро дойдет и до вызова местного криминального директора. Слава – или кто он там был на самом деле – захлопал золотыми ресницами: – Девчонки, ладно, не гоните волну! Первое неприятное известие. Вас никто не будет искать. Как минимум – еще неделю. Вы уже позвонили в свой отель, предупредили, что встретили друзей и уезжаете с ними на несколько дней на соседний остров, и попросили, чтобы никто не трогал ваши вещи. Голоса всех туристок для администратора так похожи… Второе. В ваших вещах уже лежит немного наркотиков – ну, столько, чтобы посадить вас лет на 20 в местную тюрьму. Тут с этим делом строго. Так что если задумаете сбежать или сообщить о себе на волю, просто знайте, что вас там будут встречать как почетных наркодилеров. И вообще – давайте дружить! – Слава плюхнулся на единственный в этой комнатушке стул. Он вел себя так непосредственно-шутливо, будто мы по-прежнему мило болтаем у рецепции. – Нам неудобно дружить, – сказала я. – Со связанными ногами… – Это мера временная. Поправимая. Сейчас вы мне отдадите флешку и ключ, и мы отвезем вас в отель. А завтра вы отсюда улетите. И забудете об этом неудачном отдыхе. Как вам такое предложение? Я уже открыла было рот, но Машка махнула на меня рукой. – Мы не привыкли вести переговоры лежа, – сухо сообщила она. – Развяжите нас и принесите стулья. – Это не переговоры! – осклабился Слава. – Это условия, как вам сохранить жизнь. Потому что, девчонки, врать не буду, я тут не главный. А что-то вроде переводчика. Озвучиваю пожелания старших товарищей. Если все сложится хорошо, вы видели лишь меня и этих мало кому интересных боев, – кинул он на робота-ниндзю и похожего на сухой бамбук тайца, застывших, как два изваяния. – Мы с переводчиками дела не ведем! Пусть придет тот, кто решает! – жестко сказала Машка. – Э-э-э, девочки, я бы на вашем месте не горячился. Если придет тот, кто решает, вы отсюда уже не выйдете. Он же не хочет, чтобы все знали, кто тут решает, а? Или вы разговариваете со мной, или с моими парнями. Вы их видели на пляже. Я бы даже не раздумывал. – Значит, так, Слава. Позиция у нас не выигрышная, это правда. Но и не безнадежная. Искать нас будут – я звоню своему мужчине в Москву каждый день. И он быстро поднимет волну, если я вдруг исчезну. При этих словах я мысленно вздохнула. Эх, если бы у нас и правда были мужчины, которым мы звонили бы каждый день! А Машка продолжала: – Скандал вокруг нас с наркотиками вам тоже не нужен – вдруг начнут выяснять, у кого мы их купили, российская сторона подключится – а у меня очень большие связи в Москве, Слава, так что она подключится. И эти мои связи отлично знают, что я в жизни не притронусь ни к каким вашим вшивым наркотикам. Я эту дрянь на дух не переношу. Поэтому сами не гоните волну. Мы понятия не имеем, что на этой флешке. И не хотим иметь. Но отдадим ее только в обмен на нашу свободу. Вы везете нас в отель, мы говорим, где флешка с ключом, вы их достаете, нас отпускаете, вот тогда расстаемся друзьями. Мы не идиотки, мстить вашей криминальной группировке и жаловаться в полицию не будем.