Подошел к его жене, поглядел на лицо в маске пыли и крови, зачем-то поднял из пыли косу, положил на не по-женски окольчуженную грудь. – Она… тоже? – В груди у Халли булькнуло, он закашлялся, но усилием придавил кашель.– Сожги ее… Со мной… С оружием… – Да,– обещал Сергей.– Да! – Да…– Пленка смерти уже затягивала глаза Халли, толстые пальцы в последний раз сжались на рукояти.– Од-один! – выдохнул он кровавой пеной.– Од-один! Я иду-у! И умер. С прямой спиной. С мечом в руке. Непобежденный. «Герой,– мрачно подумал Духарев.– Город просрал, людей своих просрал, зато – в Валхалле!» Подошел Машег, встал рядом, маленький, стройный, как мальчишка. Стащил с головы железную шапку, сказал: – Вира убили. И Щербину. Сергей опомнился. Обтер пальцы о штаны, вложил в рот, свистнул, сзывая своих. Гололоб и Устах уже были тут. У Гололоба левая рука замотана окровавленной тряпкой. – Чекан – всё,– сказал Устах. – Мисюрка тож,– Гололоб провел пальцем по шее. – А Понятко? – Вон Понятка! Вона едет! – обрадованно воскликнул Машег. Молодой варяг подскакал лихо, спрыгнул. На спине его коня, поперек, словно овца, висел связанный печенег. А на площадь тем временем (и откуда взялись?) стал выбираться местный народ: мужчины, женщины, малышня. – Ты чего мокрый? – спросил Гололоб костлявого длинного парня, явного славянина, судя по физиономии. – От этих в море сбег,– парень махнул в сторону моря, где шла, забирая к югу, красная ромейская галера. – А чего не дрался? – Я дрался! – возмутился парень.– Я тех ромеев… – Помолчи! – оборвал его Духарев.– Гололоб, Понятко, займитесь погибшими! Разберитесь с народом, может, где недобитые степняки остались, надо все дома обыскать. Живых – мне. Трупы – на площадь. Дрова тоже на площадь. Устах, Машег, берите пленных и за мной, к башне. В башне, он помнил, оставалось довольно осыпавшихся сверху углей. По дороге Духарев захватил пару сломанных печенежских копий с широкими наконечниками. Пусть печенежское железо развязывает печенежские языки. Поглядел на солнце, прикинул время… Может, здесь, в городе, и заночевать? Ладно, там видно будет. У башни сообразительный Машег уже нагреб в щит раскаленных углей, Серега погрузил в них наконечники копий. Печенеги, уложенные рядком, надменно глядели в небо. Они знали, что их ждет, но собирались держаться достойно. – Так,– сказал Духарев.– А ну кыш отсюда все! Зрители, в основном бабы и малышня (мужчин припахали Гололоб с Поняткой), неохотно отошли. Устах с удивлением взглянул на друга. Он не понимал, зачем лишать народ развлечения. Но зачатки прежней морали еще не до конца выветрились из Сергея. Будь они с Устахом вдвоем, он охотно передоверил бы другу «грязную» работу. Ничего! Попадись Серега копченым, они бы точно церемониться не стали. И ему следует научиться без эмоций выжимать у врагов информацию здешними методами. А вот делать это на глазах у таганских детишек совсем не обязательно. Глава двадцать седьмая Плоды победы Запах горелой плоти, ставший привычным, как запах бензина для автомобилиста, трупы, шевелящиеся в пламени… Души воинов, в огне и дыму улетающие в Ирий. Или в Валхаллу. Или еще куда-то… На обнаженных мечах варягов горит солнце. Губы Машега шевелятся беззвучно. Может, молится Единому, просит прощения за языческое действо? Духарев у Бога прощения не просит. Он вообще о Боге не думает. Их осталось пятеро. Вот о чем думает Духарев. И еще о том, что вызнали у пленных. О пленном хузарине, о хане Албатане, что возит в сумке собственного бога, не боится в степи никого и никогда не отступает. О сотне степняков, что идут за ханом. О том, что золото – действительно Игорево, раз названо имя Скапэ-Скарпи, а значит, где-то в бескрайней степи рыщут отряды киевлян и тоже очень хотят встретиться с теми, кто увел у них из-под носа добычу. Еще Серега думал о том, что дальше опять придется идти сушей, а не водой, как рассчитывали, потому что в Тагане не нашлось ни одного судна размером больше рыбачьей лодки. И еще о том, что между нижним Доном, куда предлагает идти Машег, потому что там живут его родичи, и Таганом – сотни километров степи, по которой кочуют печенеги и прочий разбойный люд. А если им все-таки повезет и удастся проскочить между степными бандами и вернуться домой, то еще неизвестно, удастся ли сохранить в тайне, кто именно присвоил ромейское золото. А если правда раскроется, то захочет ли Свенельд, даже за долю в добыче, выступить против великого князя? Впрочем, о последнем можно пока не беспокоиться. До эпизода «Лиса и колобок» надо еще дожить. Пока на очереди разборка с серым волком. Пламя опало. Мечи исчезли в ножнах. Машег, казавшийся совсем маленьким рядом с высоченным Духаревым, прикоснулся к плечу Сергея. – Ты не думай, командир,– сказал хузарин.– Степь большая, прорвемся. – Да,– Духарев мотнул головой, отгоняя мрачные мысли и усталость, огляделся. С десяток местных болтались по площади. Кто-то возился внутри башни. У ее необгоревшей стены грудой валялась добыча, взятая на печенегах. Никто из таганцев на нее не покушался. – Иди сюда! – скомандовал Духарев одному из местных, седобородому, но вполне крепкому мужику, выглядевшему посерьезнее остальных. Седобородый подошел, поклонился с достоинством. – Ты кто? – спросил Духарев. – Мачар, староста плотницкий,– степенно ответил дед.– Мы благодарим вас, варяги! Ежели есть в чем у вас нужда – скажи. Все дадим, коли есть! Он еще раз поклонился, широкий, приземистый, лысоватый, немного печальный. Есть от чего печалиться. Многих побили степняки. И еще ромеи… Но могло быть хуже, значительно хуже, если бы не подоспели варяги. – Устах! – позвал Духарев.– Скажи, что нам надо… – Значит, так,– деловито произнес синеусый.– Зерна для коней – это во-первых… Почти все трофеи варяги оставили жителям. Себе взяли запас стрел, кое-что из одежды и упряжи. Денег не взяли – своим серебром сумки до отказа набиты. Серега даже хотел оставить долю таганцам, на восстановление городка, но Машег отговорил. Неразумно. Лишний след. Машег нашел в городке соплеменника, из мелких купцов. Бедняга чудом спасся и даже ухитрился остаться неограбленным. На радостях купчик сделал благородному соплеменнику княжеский дар: пергамент-карту, где условными значками было показано все, что надобно путешественнику. Духарев, чувствовавший ответственность за освобожденный городок, собрал остатки городской старшины – полдюжины дедов. Тех, кто помоложе, побили печенеги. В будущее деды смотрели философски: чему быть, того не миновать. Городок и раньше был защищен так себе, а теперь, после гибели дружины, оставался вообще беспомощным: даже запираться в стенах не имело смысла. Нисколько не сомневаясь, что хан Албатан очень скоро нагрянет в Таган, Сергей наставлял дедов валить все на варягов и ромеев. Он вручил Мачару взятую с тела Халли золотую бляху Куркутэ. Авось поможет. Старшины сначала попробовали уговорить Серегу остаться. Вместо побитой дружины. Но когда узнали, что печенежский хан идет именно за ним и ведет за собой больше сотни воинов, уговаривать перестали. Обещали держаться предложенной Духаревым линии. Собственно, это было в их же интересах. Над городом висел бабий плач. Но, как выяснилось, не только плач. Вернувшись на подворье, где временно обустроились варяги, Сергей, едва войдя, обнаружил в большом корыте, из которого поили скот, плещущегося в теплой водичке Понятку. В компании двух юных нимф, черненькой и беленькой. – Иди к нам, старшой! – гостеприимно пригласил Понятко. Духарев с сомнением поглядел на корыто. – Тесновато не будет? – усмехнулся он. – В тесноте, да не в обиде! Нимфы захихикали. – Ладно, ладно…– проворчал Духарев, проходя мимо. Он уже смыл с себя кровь, пыль и копоть, выкупавшись в море. Но сполоснуться в пресной водичке тоже не помешало бы. Сначала, однако, – позаботиться о друге. Духарев прошел на конюшню. Пепел, вычищенный, с расчесанной гривой, лакомился отборным зерном.