– Подскажи, Серегей! Не умею я так, со страхом внутри. Он силу мою точит. Стыдно мне! Отец мой не ведал страха. И дед. Боюсь я и того, что кровь свою опозорю! Честь моя. Бог мой… и она. Когда я спрашиваю у души своей: что ей дороже? «Она!» – отвечает душа. И это правда! Стыдно мне, Серегей! Мы с тобой от одного Бога, Серегей! И одна у нас Первая заповедь: возлюби Господа более себя самого! Ужель я предаю Бога моего? Скажи мне! Серега придвинулся ближе, обнял хузарина, как обнял бы младшего брата. – Ты ее любишь,– сказал он.– Любовь – от Бога. И ты любишь в ней Бога, Машег. Чего тут стыдиться? И бояться не надо. Не вечно же она будет делить с тобой жизнь воина! Мы выкарабкаемся, привезешь ее домой, там она будет в большей безопасности. И твой страх уйдет. – Нет,– качнул головой хузарин.– Нет, Серегей, не сможет она у меня дома жить, по нашему уставу, с женами моими, с матерью. У нас обычаи строгие. Не станет она – по-нашему. Другая она. Не станет. И не сможет. – Тогда посели ее у нас: в Переяславле, в Киеве… – Может быть…– задумчиво произнес хузарин.– Но знаешь, чего я хочу? – Да? – Пусть она со мной будет. Всегда. И здесь, в поле. Научу ее из лука стрелять, с конем дружить научу. Станет воительницей не хуже Мисюрка. – Мисюрок мертв,– напомнил Духарев. – Значит, она будет лучше. – Хорошо,– не стал спорить Сергей.– Но тогда я не понимаю, в чем трудность? Будет она воительницей. Будет с тобой рядом драться. Ну и отлично! – Да,– вздохнул хузарин.– Этого я и боюсь. А если меня убьют? Если она тем же печенегам добычей станет? Вот она говорит: муж ее прежний оборонить не сумел. Он мог ее с собой в Валхаллу взять, но не взял. А я? Моя душа к Богу истинному уйдет. А ее? Что будет с ней? Боюсь я, Серегей! – Так,– сказал Серега.– Ты сам же сказал: Бог ее тебе дал. Верно? – Верно. – Разве Бог дает что-то просто так? – Нет, наверное… – Значит, встретились вы не случайно. И отсюда вывод: чему быть, того не миновать. Живи, радуйся, но не забывай, сколько у тебя врагов. И Бог вас не оставит! – Но она язычница, Серегей! – А это уже твои трудности! – Серега убрал руку с плеча хузарина, потянулся, хрустнув суставами.– Уговори ее стать иудейкой, – сказал он.– Женщинам, как я понимаю, это проще. И резать ничего не надо! – Серега засмеялся. В ночной степи его смех прозвучал почти кощунственно. – Уговорить ее будет нелегко,– задумчиво произнес Машег. – А кто сказал, что будет легко? Сама-то она как к тебе относится? – Говорит: я лучший мужчина, чем ее бывший муж. – Да? И когда это вы успели? – Вчера. На речке. – Ну ты крут! – восхитился Духарев. – Да не в этом дело! – отмахнулся хузарин.– Вчера она моей больше от обиды стала. На тебя она обижена была. Ты мужу ее обещал принять как жену, а не принял. Вот она от обиды – со мной. – И что, она по-прежнему считает, что я должен взять ее в жены? – Серега даже испугался. – Уже нет, – восстановил его спокойствие хузарин.– Во-первых, я ей объяснил, что ты – христианин. Одна жена у тебя уже есть, а второй – не положено. А во-вторых, я сказал… – Машег хихикнул,– …что я – лучший воин, чем ты, потому что лучше меня я в степи воина не встречал. Она нурманка, Серегей. Дикарка. Сила для нее – превыше всего. – Это верно,– согласился Духарев.– От скромности ты не умрешь,– Серега усмехнулся. – А это так и есть,– спокойно ответил хузарин.– Лучшего воина я в степи не встречал. Встречу – сразу узнаю. – Интересно, как? – Он меня убьет. Глава тридцать шестая, в которой Серега в очередной раз видит скверный сон Когда пришла Серегина очередь отдыхать, он завернулся в попону, лег на бочок, положил под голову седло, расслабился, очень надеясь, что ему приснится что-нибудь «вещее», полезное. Вместо этого ему приснился Питер. А может, даже и не Питер, потому что место было совсем незнакомое, из окна открывался вид на замызганные пятиэтажки, пахло пылью и мазутом. Серега сидел за широким столом; справа – компьютер и факс, слева – пепельница и здоровый рыхловатый мужик с папиросой в зубах. Сергей тоже затянулся и стряхнул пепел. Жест был привычный. «Я же не курю!» – подумал он с удивлением. Рыхловатый глянул на часы, сказал: – Счас придут. Он любит так: чтоб минута в минуту. Сергей раздавил в пепельнице сигарету и тоже поглядел на часы. Без двух шесть. Часы были тяжелые позолоченные, или, возможно, сплошь золотые, на пальце – золотой литой перстень, а на запястье – цепочка. Похожая на ту, что носил Духарев-варяг, только эта, из сна, была полегче, и работа погрубее – серийный продукт. С монитора весело скалились две голые сисястые девки. В обнимку. Краски были настолько яркими, словно бы и не сон это, а явь. Но Серега, как ни странно, точно знал, что спит. За дверью раздались шаги, и наручные часы Духарева немедленно запиликали, отмечая очередной час. Вошедших было трое. Вошли, не здороваясь. Двое тут же направились к столу. Один, сдвинув пепельницу, уселся на край, второй развернул стул и взгромоздился верхом, сложив на спинке мускулистые разноцветно татуированные руки. Третий, в больших зеркальных очках, расположился поодаль, в углу, в кресле рядом с кадкой, в которой умирала волосатая пальма. – Короче,– буркнул тот, что сел на стул.– Вы наварили на нашем поле сорок восемь штук. Их надо отдать. И штраф – еще двадцать. Сроку вам – неделя. Духарев пробарабанил пальцами по столу. – И только-то? – произнес он.– А потом? – А потом вали отсюда на хер! – гаркнул тот, что расположился на столе. – Мы не сможем столько заплатить,– сказал рыхлый.– Может, штук тридцать-тридцать пять… Больше у нас нет… Духарев недовольно покосился на него. Этот здоровый мужик явно трусил, даже вспотел от страха. Ну и сидел бы, не открывая пасть. – Нет, ты, типа, не понял? – деланно удивился тот, что на столе. – Тебе конкретно сказано, а ты, типа, не понял? А если я тебе счас – по ушам? – Он наклонился вперед, навис над рыхлым. Тот подался назад, втянул голову в широкие плечи… – Это я не понял,– медленно проговорил Духарев.– У нас разговор – или как? Он уперся взглядом в глаза того, что сидел на стуле. «Я тебя сделаю!» – говорил этот взгляд. Татуированный не выдержал, покосился на мужика в зеркальных очках. Тот молчал. – Разговор,– сказал татуированный.– Пока разговор. Второй, на столе, тут же откачнулся назад, но продолжал с угрозой смотреть на рыхлого. Духарева он как будто не замечал. – Мы предъяву сделали,– сказал тот, что на стуле.– Вам сказано, когда и сколько. Счетчиков не будет. Не заплатите через неделю сколько сказано, отдадите все. И яйца в придачу. – Я испуган,– спокойно сказал Духарев.– Видишь, как у меня руки дрожат? – он положил на стол здоровенные кулаки. – Ах ты…– начал было тот, что на столе, но осекся, когда открыл рот татуированный. – Не хочешь платить, не юли, так и скажи,– теперь он обращался непосредственно к Духареву. – Не хочу,– подтвердил Сергей.– Это наши деньги, нами заработанные, до последнего бакса. Где ты был полгода назад, когда мы поднимали эту тему? Пришел бы и сказал: это мое, я сам буду делать? Почему не пришел? – Не твое дело!