* * * Во имя Господа, милостивого и милосердного Моим родителям, Ширин и Мохаммеду: вы научили меня тому, что любовь — это непрестанно растущая сила Моим братьям, Мохсину, Али-Мусе и Махди: вы называете меня своим домом Мне не суждено говорить с тобой — мне суждено думать о тебе, когда сижу в одиночестве или когда просыпаюсь в одиночестве по ночам. Мне суждено ждать — не сомневаюсь, что мне суждено снова встретиться с тобой. Мне суждено сделать все, чтобы не потерять тебя. Уолт Уитмен. «К незнакомцу» Часть 1 НАБЛЮДАЯ ЗА ТЕМ, КАК ГОСТИ на свадьбе его сестры постепенно наполняют зал, Амар дал себе слово, что сегодняшний день он проведет именно здесь. Его обязанность заключалась в том, чтобы приветствовать вновь прибывших, — простая задача, с которой, по своему разумению, он вполне справлялся. Ощущая неожиданное успокоение и гордость, Амар подавал руку мужчинам и касался своего сердца, приветствуя женщин. Даже собственная улыбка при взгляде на гостей, которые действительно были ему рады, казалось, удивляла его. Подумать только, целых три года. И если бы не звонок сестры, как знать, сколько бы еще он ждал, прежде чем вернуться домой. Он коснулся галстука, дабы удостовериться, что узел приходится точно по центру. Пригладил волосы, как будто непослушание одной-единственной пряди могло привлечь к нему ненужное внимание, выдать его. Старый друг семьи окликнул его по имени и обнял. Что ответить, если они спросят, где он был и чем занят теперь? Звуки шенаи[1] возвестили начало церемонии, и весь зал пришел в движение. Здесь, под золотистым сиянием люстр, со всех сторон окруженный узорчатой материей женских платьев, Амар подумал, что, возможно, поступил правильно, вернувшись домой. Пожалуй, он даже смог бы убедить в этом всех остальных: многочисленных знакомых, мать, неотступно следящую за ним из толпы, отца, который его сторонился… Он смог бы убедить в этом даже самого себя, внушить себе, что именно здесь его место, что он сможет носить этот костюм и достойно исполнит роль брата невесты. * * * Конечно, именно Хадия решила, что его имя должно быть в списке приглашенных. Глядя на то, как ее сестра, Худа, занимается приготовлениями к свадьбе, она гадала, не совершила ли ошибку. В то утро Хадия проснулась с мыслями о брате и весь день пыталась наставить себя на тот тип раздумий, который, по ее мнению, был единственно подобающим для всякой невесты: она назовет Тарика мужем. После стольких лет сомнений все то, о чем она не смела даже мечтать, наконец сбылось: она выходит замуж за человека, которого выбрала. Амар приехал, как она и надеялась. Но, увидев брата воочию и поборов первоначальное смятение, Хадия внезапно поняла, что никогда по?настоящему не верила в его возвращение. За три года он ни разу не дал о себе знать. В день, когда она сказала родителям, что Амар будет приглашен на свадьбу, она молилась лишь о том, чтобы отец позволил этому случиться. Снова и снова она повторяла эти слова, пока не произнесла их так уверенно и твердо, что посторонний человек, услышь он их, наверняка решил бы, что перед ним свободная женщина, привыкшая выражать свое мнение безо всякой утайки. Худа нанесла последний слой помады и заколола булавкой серебристый хиджаб. Она была настоящей красавицей в холодно-синем сари, расшитом серебряными бусинами, — такой же наряд будет и на подружках невесты. В ней, казалось, бурлило то самое предсвадебное волнение, которое Хадия, как ни старалась, все не могла ощутить. — Приглядишь за ним сегодня? — попросила она сестру. Худа стояла, подняв руку таким образом, чтобы каждый следующий браслет, скользнув по ее запястью, со звоном падал на предыдущий. Она отвернулась от зеркала и внимательно посмотрела в лицо Хадии: — Зачем было звать его, если ты не хотела, чтобы он приезжал? Некоторое время Хадия молча изучала свои ладони, расписанные хной, затем сжала руки так сильно, что ногти впились в кожу. — Потому что это день моей свадьбы. Не бог весть какая оригинальность, но тем не менее это была правда. Сколько бы лет ни прошло со дня их последней встречи, Хадия никак не могла представить себе этот день без Амара. Но вместе с братом вернулась и прежняя тень беспокойства за его судьбу. — Можешь позвать его? — попросила она. — А когда придет, оставь нас на минутку, ладно? Хадия подняла глаза на сестру. Несмотря на то что Худа выглядела немного обиженной, она не стала терзать Хадию вопросами, ответов на которые ей знать не полагалось. * * * Пока она неторопливо скользила между гостями, то и дело останавливаясь, чтобы обнять тех женщин, с которыми еще не успела поздороваться, Лейла думала о своей жизни. Если бы давным-давно, в те времена, когда ее дети были еще малы, а жизнь представляла собой множество неизвестных, кто?то попросил ее описать будущее ее семьи, Лейла описала бы его именно так. Сейчас она шла по залу, осанистая, с осторожной улыбкой, и чувствовала, что эта свадьба принадлежит не только ее дочери, но и ей самой. Амар был рядом. Между приветствиями она украдкой посматривала на него, рисовала в голове карту его перемещений и всякий раз отыскивала на лице сына признаки растущего недовольства. Пока что все шло как нельзя лучше. Гости прибывали точно в срок, а тарелки с угощениями не пустели. На одном столе стояли свежевыжатые соки из манго и ананаса, на другом — всевозможные закуски; посреди каждого стола в высоких вазах пенились белые орхидеи. Маленькие золотые мешочки с подарками для гостей были разложены по местам и ждали своего часа. С этими подарками ей помогла Худа, они не спали до поздней ночи, напевая и наполняя каждый мешочек миндалем и шоколадом. Что до самого помещения, то оно было великолепным — Лейла выбрала его вместе с Хадией несколько месяцев назад, и теперь, проходя под арками в главный зал, она еще раз убедилась в толковости принятого решения. В прошлый раз здесь было значительно темнее, но сегодня все смотрелось сплошной декорацией к старому голливудскому кино: потолки, бесконечно уходящие вверх, и люстры, сиявшие так ярко, что казалось, будто они пытаются затмить друг друга; элегантные мужчины в темных костюмах и шервани[2] и женщины в разноцветных, расшитых бисером платьях, преломляющих свет. Лейла сожалела лишь о том, что ее собственные родители не дожили до этого дня. Как бы они гордились, как счастливы были бы присутствовать на свадьбе своей первой внучки. Но сегодня даже их отсутствие не могло затмить того счастья, за которое ей следовало благодарить Господа. С каждым своим выдохом Лейла шептала, что Бог велик, велик, и вся слава — Ему одному. Часом ранее она помогла Хадие облачиться в традиционную красную дупатту[3] и, прочитав соответствующие молитвы, принялась закалывать палантин булавками. Все то время, пока мать хлопотала вокруг нее, Хадия молчала; один только раз она произнесла какие?то слова благодарности. Волновалась, как и положено всякой невесте. Как волновалась сама Лейла много лет назад. Она расправила складки ее наряда, приколола к волосам спадающую на лоб подвеску и отступила, чтобы целиком охватить красоту Хадии: все тончайшие узоры хны на ее руках, все ее украшения, вбирающие в себя свет. Теперь она выискивала в толпе своего сына. Казалось невероятным, что еще недавно она не спала по ночам и не выносила тьму, пробуждавшую все ее страхи. Днем Лейла убеждала себя, что ей вполне достаточно видеть его лицо на снимках, которые удалось сберечь, и слышать его голос на семейных видео: вот Амар на экскурсии, вот он, взволнованный, наблюдает за тем, как сотрудник зоопарка поднимает желтого питона. Вот его рука первой взлетает в воздух, чтобы дотронуться до змеи. Этого было достаточно, чтобы знать, что он по?прежнему жив, его сердце бьется, а мозг работает в своей обычной, непостижимой для нее манере. Но этим утром Лейла впервые за долгое время проснулась с осознанием того, что вся ее семья в сборе. Пока дети спали, она приготовила деньги для раздачи милостыни — таким образом она надеялась отблагодарить Бога за этот счастливый день и пресечь на корню все кривотолки касательно возвращения ее сына. Позже она поехала в магазин, и холодильник наполнился его любимой едой: зеленые яблоки и вишня, фисташковое мороженое с миндалем, профитроли с ванильным кремом — все те лакомства, за которые ему частенько попадало в детстве. Допустимо ли испытывать большую радость, большее облегчение из?за возвращения Амара, чем из?за свадьбы дочери? Прежде чем Рафик ушел, чтобы следить за всеми приготовлениями — столы, стулья, помост для жениха и невесты, — Лейла поднялась по лестнице и вошла в его комнату. — Ты меня выслушаешь, отец? — обратилась она к мужу. — Ты можешь хотя бы сегодня ничего не говорить? Она всегда находила способ избегать его имени. Сперва из скромности, после — по обычаю, в знак глубочайшего уважения к нему. Теперь же говорить иначе было бы просто-напросто неестественно. Рафик перестал застегивать рубашку и посмотрел на жену. Лейла имела полное право обращаться к нему с этой просьбой — долгие годы она не вмешивалась и не оспаривала его решения. Вот почему теперь она не отступала. — Пожалуйста, ради меня, не говори ничего, что разозлит или расстроит его. Завтра мы сможем обсудить все, что захочешь, но сегодня, прошу, давай не будем портить праздник. Прошлым вечером, когда Амар только приехал, они как могли старались вести себя дружелюбно. Рафик даже кинул сыну традиционное «салям»[4], прежде чем Лейла перехватила инициативу — накрыла ужин, а после отвела Амара в его спальню. На секунду ей показалось, что муж обиделся — так медленно он застегнул все пуговицы на запястьях. — Я и близко не подойду к нему, Лейла, — ответил он наконец, опуская руки. * * * Амар и Рафик стояли на противоположных концах переполненного зала, и в тот момент, когда их взгляды встретились, Амар понял, что между ними действует нечто наподобие негласного соглашения: оба знают, для чего они здесь и почему не решаются приблизиться друг к другу. Амар первым опустил глаза. Он все еще чувствовал гнев и вызванное им отчуждение. Все внутри него будто сжалось, как та пружина, жесткость которой невозможно ослабить. Поначалу, встречая знакомых, которые все как один интересовались его делами, Амар сочинял всякие небылицы. Одному он представился художником, другому наплел, что он инженер, но был раздражен тем, какое сильное впечатление произвела эта новость. Третьему он сказал, что планирует стать орнитологом, а в ответ на растерянный взгляд собеседника пояснил: «Птицы. Я хотел бы изучать птиц». Но вскоре эта забава ему надоела, так что он просто старался закончить разговор как можно скорее. Амар вышел через арку мимо детей с их вечными играми, мимо лифтов и остановился только тогда, когда звуки шенаи практически смолкли. Он совсем забыл, каково это — проходить сквозь толпу знакомых, чувствуя себя лицемером, ощущать на себе пристальный взгляд отца, прекрасно понимая, что тот подсознательно ждет, когда сын в очередной раз опозорит всю семью, когда с его языка сорвется очередная ложь. Он продолжал шагать, пока не оказался у бара в противоположной части отеля. Конечно, никто из гостей Хадии не осмелился бы прийти в такое место. Даже ему самому нахождение здесь в день ее свадьбы казалось предательством. Поставив локти на стойку, он тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Гнусавый голос шенаи звучал так далеко, что приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы расслышать его. Это казалось невероятным, но прошли всего лишь сутки с тех пор, как он отважился подойти к дверям родного дома и постучать. Больше всего он поразился тому, что все здесь сохранило свой первозданный вид: тот же оттенок имела ночь, то же окно на втором этаже, лишенное ставен. Свет не горел во всем доме. Никто не догадывался, что он приехал, и не догадался бы никогда, стоило лишь повернуть назад. Он утешал себя мыслью, что в этом случае ему не придется встречаться с отцом и видеть, как изменилась мать после его побега. Луна над головой была почти что полной, и, точь?в-точь как в детстве, он принялся различать на ней очертания человеческого лица, а после — имени, написанного вязью, на которое всегда с особой гордостью указывала его мать. Амар почти что улыбнулся, обнаружив и то и другое. Вероятнее всего, он ушел бы именно теперь, но в комнате Хадии загорелся свет. Переливчато-зеленый, как голова селезня, он разлился за шторами, и этого оказалось достаточно, чтобы сердце его дрогнуло. Она рядом. Он сам устроил свою жизнь таким образом, что потерял всякую возможность видеть ее. Он даже не узнал бы о том, что Хадия выходит замуж, если бы месяц назад она сама не позвонила ему и не попросила приехать. От удивления он не снял трубку, но столько раз потом прослушал оставленное на автоответчике сообщение, что запомнил его наизусть. После того звонка он постоянно прокручивал в голове все сказанное, чувствуя, что момент его возвращения близок, но он не принесет с собой ничего хорошего.