Часть 1 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Часть I
1
Перед ним сидела мамаша. Очередная мамаша.
До нее побывали еще две, одна за другой. Первая – миловидная, юная. В белой футболке в облипочку и с чудной осанкой. Пожаловалась, что за воротами школы поколотили ее сына. А он терпеливо выслушал и пообещал, что ее жалобу рассмотрят и отнесутся к ней серьезно. Вторая мамашка потребовала, чтобы полиция приставила к ее дочке следака – выяснить, почему та по телефону говорит шепотом и на ночь запирается на ключ.
Подобные жалобы он выслушивал в каждое дежурство. Неделю назад какая-то молодуха пожаловалась, что ее сглазила свекровь. Он был уверен, что полицейские с их участка останавливают людей на улице и просят подавать идиотские жалобы – специально, чтобы над ним покуражиться, поерничать. У других на дежурствах такого не случалось.
На часах было десять минут седьмого, и будь у инспектора Авраама Авраама в кабинете окно, он заметил бы, что уже темнеет. Авраам знал, что купит по дороге на ужин, и знал, что будет смотреть по телику во время еды. Но сперва полагалось успокоить третью мамашу. Он поглядел на экран компа. Выждал с минуту, а потом спросил:
– Знаете, почему в Израиле не пишут детективы?
– Что? – не поняла посетительница.
– Почему у нас детективы не пишут? Ну, книги типа Агаты Кристи или «Девушки с татуировкой дракона»…
– Я в книгах не сильно разбираюсь.
– Объясняю. Потому что у нас таких преступлений нет. Нет серийных убийц, нет похищений, почти нет насильников, которые на улицах нападают на женщин. У нас если кто и нарушил закон, так скорей ищи соседа или дядю. Ну, может, дедушку. И чтобы узнать, кто это сотворил, не нужно проводить сложное расследование и распутывать тайну. Тайн у нас просто нет. Объяснение всегда проще простого. То есть я пытаюсь вам сказать, что, как мне кажется, вряд ли с вашим сыном стряслась беда. Говорю это, чтобы успокоить вас. Такова статистика, и нет никаких тревожных знаков, показывающих, что в его случае все иначе. Через часок-другой он вернется домой. Ну, максимум завтра утром. Гарантирую. Дело в том, что если мы прямо сейчас зафиксируем исчезновение вашего сына и немедленно начнем расследование, мне придется тут же отрядить полицейских на розыски. Таков порядок. А я по опыту знаю, что есть шанс найти его в каком-то эдаком виде, о котором вам не хотелось бы и знать. Ну, скажем, у него обнаружат косячок, а? И тут уж ничего не попишешь, придется завести дело… Вот поэтому я считаю, что не стоит объявлять его в розыск прямо сейчас; разве что материнское чутье вам подсказывает, что с ним что-то стряслось. Тогда скажите, почему вам так кажется. И мы тут же заведем дело об исчезновении подростка и приступим к поискам. А если нет, так дождемся утра.
Авраам пристально смотрел на женщину, пытаясь понять, какое впечатление производят на нее его слова. Она выглядела потерянной. Не умела решать. Или настоять на своем.
– Не знаю, случилось с ним что или нет, – сказала женщина. – Он никогда вот так не исчезал.
Прошла четверть часа, а они все сидели друг напротив друга в этом его тесном кабинетике. Авраам с пяти вечера не выходил покурить. На столе лежала пачка «Тайма», а на ней – маленькая черная зажигалка. Кроме нее зажигалки были распиханы по карманам брюк и рубахи.
– Давайте снова пробежимся по главным пунктам и решим, как вы поступите дома, если увидите, что он еще не вернулся, – предложил инспектор. – Ладно? Вы сказали, что он ушел в школу в обычное время. В котором, говорите, часу, – без десяти восемь?
– Я на часы не смотрела, я же вам сказала. Но как всегда… может, без четверти восемь.
Авраам отодвинул клавиатуру компа и простой ручкой, найденной в ящике стола, начал набрасывать на листке короткие фразы. Ручку он держал как-то странно. За самый краешек. Всеми пальцами. Их кончики уже давно перемазались синими чернилами.
– Точное время – не главное. Ранец он взял, как всегда? Не заметили, он не прихватил чего-то необычного? Ранец не слишком раздут? В шкафу все вещи на месте?
– Я в шкафу не рылась.
– А когда вы заметили, что он оставил дома мобильник?
– Днем, когда убиралась в его комнате.
– Вы убираете его комнату каждый день?
– Что?… Не каждый. Иногда, когда там грязно.
На вид эта дама была не из тех, кто чистит дом каждый день. Мелкая, с маленькими руками, сидит сгорбившись на краешке стула, на коленях потертая черная сумка… Одной рукой придерживает эту сумку, другой сжимает в кулачке маленький мобильник – синий, вышедший из моды «Самсунг». Сутулая мамашка шестнадцатилетнего подростка, примерно ровесница Авраама, может, года на два постарше. Не больше сороковника. Все это он не записывал, потому что какое оно имеет значение?
– Телефон, как вы говорите, выключен?
– Да, конечно. Лежал у него в комнате, на столе.
– И вы его включили?
– Я его не включала. А надо бы включить?
Женщина впервые задала Аврааму хоть какой-то вопрос. Ее пальцы сжали сумку, в голосе будто послышалось оживление. Словно он сказал, что вот включи она мобильник – и он тут же зазвонит, и ее сын скажет, что уже на пути к дому.
– Да вот не знаю. В любом случае советую включить его, как только вернетесь домой.
– Я как увидела этот мобильник, сразу почуяла недоброе. Он вроде никогда его не забывал.
– Я это отметил. Школьному товарищу вы позвонили лишь во второй половине дня, верно?
– Я прождала до четырех, потому что иногда он запаздывает. И по средам у них продленные занятия, он возвращается в три, в полчетвертого. А в четыре я позвонила.
– И вы этому приятелю доверяете?
– Да, – сперва уверенно ответила женщина, а потом вдруг заколебалась. – А вы думаете, он соврал? Услышал по голосу, что я нервничаю?
– Да не знаю я, госпожа Шараби, солгал он или нет, я с ним не знаком. Я просто имею в виду, что приятели покрывают друг друга. И что если ваш сын сегодня решил прогулять школу – например, поехать в Тель-Авив и сделать наколку, – он мог рассказать об этом лучшему другу и попросить его никому не трезвонить.
«Что бы сделал я сам?» – спросил себя Авраам и подумал, употребляют ли сегодня ребята слово трезвонить. Посетительница сидела такая скукоженная, такая зажатая из-за его ранга, из-за этого кабинета, его полицейской формы или позднего часа, и, наверное, поэтому он не стал рассказывать, что и сам учился в этой школе и помнит те дни, когда шел утром на автобусную остановку, в начале улицы Шинкар и ждал там первого или третьего автобуса, чтобы вместо занятий смотаться в Тель-Авив. Он не рассказывал об этом никому, даже немногочисленным приятелям, и держал наготове какую-то туфту на случай, если вдруг встретит кого из учителей.
– Зачем бы ему ехать, никому не рассказав? Он такого в жизни не делал, – возразила мать пропавшего пацана.
– Может, так, а может, и нет, это нужно проверить. Я вот что вам советую. Если, когда вы вернетесь, его все еще не будет, поговорите снова с его приятелем. А может, и с другими его товарищами. И проверьте, нет ли таких мест, куда он иногда ездит. Может, у него есть подружка, о которой вы не знаете, или что-то еще… И попробуйте вспомнить, не говорил ли он, что у него на среду планы. Может, он сказал, а вы забыли?
– Да какие у него планы? Ничего он мне не говорил.
– А братья-сестры? Может, он рассказал им что-то, что нас успокоит? Или другим родственникам, двоюродным братьям, дедушке…
Инспектору показалось, что этот вопрос снова что-то пробудил в его собеседнице – какую-то мысль, – но лишь на мгновение. А может, он и ошибся. Она пришла в полицию в надежде, что кто-то вместо нее взвалит все поиски на себя, – а их беседа привела ее в смятение. Она вообще не должна была здесь сидеть. Будь ее муж в стране, тогда бы он, а не она, сидел в кабинете у Авраама Авраама, тогда бы он названивал, угрожал, подключал связи… А тут вот ее одну отсылают домой, да еще и указывают, как самолично продолжить поиски сына, пока мент напротив нее рассуждает о нем, как о ком-то постороннем. Оттого, что он стал говорить «мы» – чтобы она не чувствовала себя оставленной один на один с проблемой, – легче ей не стало. Авраам подумал, что ей хочется закончить этот разговор, но в то же время домой ее не тянет. Зато ему домой захотелось. И как раз в этот момент он незаметно для посетительницы озаглавил листок «Офер Шараби» и подчеркнул это имя двумя кривыми черточками.
– Он с другими нашими детьми почти не разговаривает, – сказала женщина. – Братишке пять лет, а с сестрой у них мало общего.
– Но спросить не помешает. У вас дома компьютеры есть?
– Один комп. В их с братишкой комнате.
– Вот вам, пожалуйста. Вы можете сделать кое-что еще. Проверьте его мейлы, «Фейсбук», если он у него есть. Может, он написал что-то, что поможет нам не нервничать… Вы знаете, как это работает?
Авраам уже понимал, что ничего такого она делать не станет, и его слова ни к чему не приведут. Она вернется домой и будет ждать, вздрагивая от каждого звонка и каждого шороха на лестнице. И не сделает ничего, даже если ее сын вовсе не объявится. Она дождется утра и вернется в участок в тех же одежках, которые не снимет с себя ночью. Вернется к нему. Может, еще раз позвонит мужу, но он-то помочь не в силах…
Наступило молчание. На вопросы про компьютеры женщина не ответила – то ли обиделась, то ли застеснялась того, что не умеет делать то, что ей предложили.
– Послушайте, госпожа Шараби. Видит Бог, я хочу вам помочь, – снова заговорил Авраам. – За вашим сыном не числится никаких нарушений – значит, он не впутывался ни в какие переделки. А нормальные ребята не исчезают. Они могут прогулять школу, на несколько часов сбежать из дома, или постесняются возвращаться, потому что с ними стряслось что-то, как им кажется, жуткое, и они боятся, что им не поздоровится. Хотя обычно это какая-то чепуховина. Но они не исчезают. Я нарисую вам возможный вариант: ваш сын решил сегодня прогулять школу, потому что там важная контрольная, а он не подготовился. Не знаете, у него сегодня не было контрольной? Может, стоит спросить его приятеля… Он не подготовился, а привык получать хорошие отметки и решил не огорчать родителей. И вот прогулял школу и вместо нее пошел побродить по городу или поехал в какой-нибудь торговый центр, а там наткнулся на учительницу или на какого знакомого и испугался, что все теперь узнают про его прогул. Вот и не показывается дома. Такое не редкость с нормальными ребятами. И значит, волноваться не стоит, если вы, конечно, ничего от меня не скрываете.
– Что мне скрывать? – спросила женщина дрожащим голосом. – Я хочу, чтобы его нашли. Без этого мобильника он и позвонить-то не может.
Разговор никуда не двигался. Надо было как-то его закруглять. Авраам Авраам вздохнул и спросил:
– Ваш муж возвращается лишь через несколько дней?
– Через две недели. Они плывут в Триест. И он может сойти с корабля только через четыре дня. Когда у них первая стоянка.
– Да ему и сходить не придется. А где сейчас брат и сестра Офера?
– У соседки.
Полицейский вдруг осознал, что за всю беседу впервые вслух назвал паренька по имени. А имя было такое красивое, и он тут же мысленно поменял свое имя на имя этого мальчишки, как делал всегда, когда слышал красивые имена. В голове у него завертелось имя, которого ему не видать: Офер Авраам. Инспектор Офер Авраам. Старший инспектор Офер Авраам. Комиссар полиции Офер Авраам сегодня подал в отставку по личным соображениям…
– Я советую вам вернуться к детям и обещаю, что больше мы не увидимся, – сказал он вслух. – И я в любом случае попрошу, чтобы вам с утра позвонили и проверили, как дела.
Затем он положил ручку на листок бумаги и откинулся на спинку стула. Женщина не шевельнулась. Если не сказать ей, что беседа закончена, она не уйдет. Может, все же задать ей еще пару вопросов? Ей просто невозможно остаться одной! И только тут Авраам увидел, что во время разговора он, сам того не замечая, нарисовал внизу листка синего человечка. Длинная линия изображала у него одновременно зад, живот и шею, еще две наклонные черточки – ноги, две черточки сверху – руки, а в самом верху был кружок, представляющий голову, и этот кружок обвит чем-то вроде веревки, с которой капало что-то вроде крови. Или слез? И хотя на то не было причины, мужчина прикрыл рисунок ладонью. А пальцы у него были запачканы синими чернилами.
* * *
Когда в восьмом часу инспектор вышел на улицу, небо над полицейским участком и над Технологическим колледжем было почти черным. Он пошел направо по улице Фихман, а потом налево по Голды Меир, смешиваясь с теми, кто избрал длинный пеший маршрут – от Неве-Ремез до Кирьят-Шарета, – пытаясь не встрять в их темп. Помедленней, помедленней, вечер-то чудный, начало мая… В следующие два месяца таких вечеров не увидишь. Из-за его медлительности сзади уже скопились пробки из прохожих, все больше пожилых, старше его лет на двадцать-тридцать, в тренировочных штанах и футболках с короткими рукавами. Они замедляли шаг, поколебавшись, отступали на песчаную обочину, потом быстро обходили полицейского в форме и возвращались на асфальт. Женщина в возрасте его матери, наткнувшись на его руку, обернулась и сказала: «Прошу прощения!». И вдруг шум проезжающих машин ударил инспектору в уши, будто кто-то вынул из них пробки. Авраам Авраам сообразил, что несколько минут ничего не слышал. Потому что слушал только себя, свой внутренний монолог. Эта мамаша не давала ему покоя. Он вспомнил про убийство Инбаль Амрам. Решение суда, пересланное по компьютеру всем полицейским страны. Суд постановил, что в деле розыска полиция проявила халатность и потому виновна в ее гибели. Но обстоятельства там были совершенно другими. Сын сидевшей перед ним мамаши пропал не ночью, и на этом этапе нет никаких причин немедленно включать команду «подросток в опасности» и объявлять пропавшего в розыск. Авраам даже не поленился обзвонить в присутствии матери близлежащие больницы и выяснить, не поступал ли к ним подросток, откликающийся на имя Офер Шараби и соответствующий данному ею описанию. Перед тем как выйти с участка, он распорядился передавать ему отчет о любом инциденте, а также проинструктировал мать, как ей самой продолжить поиски, и оставил дежурному описание черного ранца с белыми полосками, имитацией «Адидаса», – вдруг укажут на него, как на подозрительный предмет, обнаруженный где-то на улице? На этот момент любые другие действия выглядели пустой тратой времени и сил. За что тоже можно получить вздрючку. Но если ночью с парнем что-то случится, что-то, чего можно было бы избежать, Аврааму и вправду не сносить головы. Он уже пожалел о своих речах касательно детективов и статистики преступлений в Израиле. Инбаль Амрам убил автомобильный вор, который ее даже не знал – просто у него что-то не заладилось. «Хватит философствовать», – решил инспектор.
* * *
Когда-то здесь были лишь пески, а сейчас все прозрачно, одно стекло. В дюнах между Неве-Ремезом и Кирьят-Шаретом, в двух безликих районах, в которых инспектор прожил почти всю жизнь, выросли дома-башни, городская библиотека, Музей дизайна и торговый центр, который в темноте выглядит, как космическая станция на Луне. Слева на пути в Кирьят-Шарет сияли рекламы «Зары», «Офиса Дипо» и «Кафе Джо», и Авраам заколебался: может, перейти дорогу, зайти в торговый центр, заказать кофе латте и бутерброд с сыром и посидеть снаружи за пустым столиком, поглядеть на пролетающие огни машин, поразмышлять? И как это бывало почти каждый вечер, он не стал этого делать.
Хотелось покумекать над другими расследованиями. Было у них одно дельце без единой зацепки – за одну неделю три кражи со взломом на двух соседних улицах в Кирьят Бен-Гурионе. Все в дневное время, когда жильцов нет дома. И ни взлома замков, ни распиленных оконных решеток. Взломщики точно знали, когда жильцы уходят и когда возвращаются, и наловчились без всякого шума открывать запертые двери. Это не припадочные налеты какого-нибудь наркомана. Украдены драгоценности, чековые книжки, наличность… В одной из квартир вскрыт сейф. Полная безнадега. Единственный путь – дождаться следующих взломов и понадеяться на то, что грабители оставят для копов какой-то след, что-то такое, чего раньше не было. Или помечтать, что что-то из ворованных вещей где-то всплывет, чтобы найти, кого допрашивать. Но у Авраама было ощущение, которое он не отважился высказать на заседании группы, – ощущение, что лишь один из трех взломов стоящий, то есть что только он и важен для взломщиков. И то, что они там искали – а может, и нашли, – не связано ни с деньгами, ни со шмотьем. А две остальные кражи – это так, запудрить ментам мозги.
Перейти к странице: