Он посмотрел на Шала и медленно, с паузами, заговорил. – Послушай, сынок. Стар я уже. Знаю, недолго мне осталось ходить по берегу этого чистого ручья. Знания и силу передать тут некому. Ученик должен быть безгрешен. А чисты от грехов только дети. И в них сильней зиждется сила Жер-аны, сильней теплится искорка Создателя, чем в нас, уже познавших греховную сущность бытия. Я знаю, куда ты держишь путь. Это недалеко. Но именно там живет тот, кто мне подходит. Мальчишка, лет семи. До меня дошла молва, что умеет он разговаривать с любыми животными и подчинять их своей воле. Это очень хорошая особенность для баксы?. Приведи его сюда. Живет он с матерью и сестрой. И их приводи. Все равно бедствуют. А тут им будет хорошо. Шал кивнул. В том, о чем просил старый шаман, не было ничего сверхсложного. Просто уговорить мать мальчика переехать из населенного пункта вглубь степи, подальше от людей. Нужно только найти верные аргументы. И он был уверен, что найдет. Иначе не выполнить просьбу будет не только неуважением к старшему, но и черной неблагодарностью. А неблагодарность являлась самым паскудным из всех пороков. – Приведу, – твердо сказал Шал. – Обещаю. Еркебай довольно кивнул, принимая обещание. – Ну, чего ты не ешь? – Фаты поставил поближе тарелку с мясом и подкинул баурсаков. – В дороге проголодаешься. – Рахмет, Фаты-ага, ем. – Шал потянулся к еде. – Такое чувство, что родственник уезжает. – Дунганин не знал, чем себя занять, и все вертелся на месте. – Ты уж там постарайся поскорей дела сделать. Шал хмыкнул и улыбнулся. Поведение старика было понятно без слов – он все надеялся выдать дочь замуж. Наевшись и напившись чаю, Шал провел ладонями по лицу и поднялся. – Спасибо большое за угощение, за вашу заботу обо мне. Я безмерно вам благодарен. Он вернулся к коню и стал навешивать на себя оружие. Перекинув через плечо ремешок «стечкина», обрез сунул в набедренную кобуру, а вертикалку в седельную, но тут подошел Фаты и потрогал рукоять пистолета. – Это что, маузер у тебя? – Нет, агай, «стечкин» это. – А похож на маузер. Знаешь что, – дунганин задумался, потом посветлел лицом, что-то вспомнив, – я сейчас приду. Он быстро убежал и скрылся в юрте. Пришла Шахадат и принесла котомку с едой. – Вот, возьмите. Покушаете в дороге. – Рахмет, Шахадат, – улыбнулся Шал и склонил голову в благодарность. Прибежал запыхавшийся Фаты и протянул черную мохнатую шапку. – Держи. Туркменская. Подарили много лет назад, но я не ношу. А тебе нужней. Лысину береги. Шал повертел подарок и, улыбнувшись, натянул на голову. – Вылитый басмач, – засмеялся дунганин, – хоть сейчас в кино сниматься. – Ага, белое солнце Тараза, – хмыкнул Шал, представив себя со стороны. В кожаной куртке, мохнатой шапке и с кобурой, так похожей на маузеровскую, он должен был напоминать курбаши – предводителя воинства свободных джигитов, не обремененных принадлежностью к какому-нибудь государству. Сабли только не хватало. Он подошел к шаману и пожал с благодарностью руку. Тот ударил его легонько два раза по раненому плечу и что-то прошептал. Потом добавил уже вслух. – Доброй дороги, сынок, пусть хранят тебя Жер-ана и Создатель. – Давай, казах, удачи. – Фаты приобнял Шала. – Возвращайся. Шал влез на коня и поднял руку. – Счастливо оставаться. Еще раз огромная благодарность за все. Он толкнул пятками Сабыра в бока, и тот послушно направился в степь. Чувствуя спиной взгляды провожающих, Шал не стал оглядываться, а пустил коня рысью. Глава четвертая. Сгоряча стрелять не стоит Июль 2033 года Жамбыльская область Район Турара Рыскулова Кулан казался вымершим. Широкая улица делила большой аул на две части, и по обеим ее сторонам ветхие дома чернели провалами пустых окон. Ракеты в этом регионе не падали, но многие крыши не уцелели, словно по ним прошлась взрывная волна. Степь и в мирное время славилась ветрами, но во время ядерной зимы, установившейся на несколько лет после Великой Скорби, они оказались чрезмерно сильны и постоянны. Пространства между домами пустовали. Заборы или сгнили, сваленные ураганами, или давно сгорели в печах, обогревая оставшихся жителей. Поглядывая на следы запустения, Шал не мог понять, есть ли тут люди вообще. По словам старого Фаты, в Кулане жил кузнец, только давно ли дунганин выбирался из урочища? Но и Еркебай-ага утверждал, что где-то здесь семья так ему нужного мальчика. Где их искать? Одному осмотреть тысячи пустых домов нереально. Оставалось надеяться, что все же встретится кто-нибудь, кого можно расспросить. Может, покинули люди Кулан и перебрались в Луговой, станция совсем рядом. По прямой если – всего пара километров от аула. Сабыр размеренно цокал копытами по старому, в трещинах, асфальту, из которого местами проглядывала уже пожелтевшая и сухая, несмотря на середину лета, трава. Порывы ветра временами усиливались, и пыльная буря стелилась по улицам и тащила за собой редкие кусты перекати-поля, поднимаясь в воздух небольшими завихрениями. В детстве взрослые запрещали приближаться к подобным явлениям, объясняя это играми злых духов. Якобы это все забавы джиннов, которые могли с легкостью завладеть наивными детскими душами и утащить с собой. Лет до десяти он еще верил в эти россказни, но потом смело ступил в подобный мини-смерч, решив проверить, так ли это. Тогда получился результат, о котором никому из сверстников почему-то не рассказывал – завихрение просто исчезло. Через пару минут оно снова появилось и продолжило свой путь, а повторив опыт, ничего, кроме пыльной обуви, он больше не добился. То ли не нужна оказалась духам его душа, то ли взрослые, как обычно, все приукрасили, но рассказывать об этом родителям он все равно не решился. Подарок старика-дунганина оказался хорошим. В зимнее время будет в самый раз, голову греет отлично. Только летом чересчур жарко. Вспомнив с грустью о старой панаме, Шал спрятал шапку в сумку и достал кусок ткани. Задолго до того, как обзавелся армейским головным убором, использовал ее в качестве банданы – вот и сейчас с облегчением повязал на голову, а то так и сопреть недолго, и свежий шрам от пота чешется сильней. Кроме того, остатка тряпки, что свисает на затылке, хватило и лицо прикрыть. Мало ли какую гадость поднимает ветер с песком, дыши потом ею. Впереди послышался собачий лай, и следом галдеж детских голосов. Дорогу перебежала небольшая стая тощих собак, а через мгновение из боковой улочки в том же направлении высыпала вооруженная палками ватага босоногих пацанов. Внимания на всадника никто не обратил, кроме хромого мальчишки в хвосте толпы – тот замер на месте и стоял не шелохнувшись, пока Шал не приблизился. Потом вдруг закричал, засвистел вслед убегающим товарищам и сделал попытку их догнать. – Постой, бала. Не убегай! Пацан остановился, но приближаться не стал, и только испуганно поглядывал то на всадника, то в ту сторону, куда убежали остальные. – Не бойся, бала, не кусаюсь. Просто спросить хочу. – Что? – Где остальные жители? Такой большой аул, а никого нет. – Здесь не живет никто. Там живут, – малец махнул рукой на восток, в том же направлении, куда тянулась улица, – у мечети. – А кузнец есть у вас? – Тоже там. – Ясно, – кивнул Шал, – спасибо. Он причмокнул, дернув поводьями, и когда Сабыр сделал шаг, снова их натянул. Конь послушно остановился. – А чего за собаками гоняетесь? – поинтересовался он у пацана, который уже собирался дать деру. – Кусаются больно. – Мальчишка показал на свою ногу. – Понятно, – усмехнулся Шал, – месть. Я думал, кушать хочется. – И кушать тоже, – буркнул пацан. – Догоняй братву, а то без тебя всех съедят. – Не съедят. Меня же покусали. – Резонно. – Шала разобрал смех. – Право первой кости. Беги. Пацан, прихрамывая и что-то выкрикивая, побежал дальше. Улица немного петляла, и после очередного изгиба среди частных домов стали появляться здания, прежде бывшие общественными, – школа, редакция местной газеты, пара магазинов, – а дальше уже виднелись стены мечети. Когда-то белое строение стало серым, синий минарет давно поблек и облез, местами покрывшись ржавчиной. Аул заканчивался сразу за мечетью, и впереди виднелось бескрайнее пространство желто-зеленой степи, накрытой куполом голубого неба с росчерками белых облаков. Из боковой улочки, идущей параллельно предыдущей, появилась та же толпа сорванцов, и целенаправленно припустила за Шалом. Видимо, пострадавший пацан уже поделился главной новостью, и неизвестный человек для них оказался важней установления доминирующего статуса своего вида на территории или добычи пропитания. Внешний вид юного воинства представлял красочное зрелище. Обычная одежда из потрепанных штанов и таких же рубашек с короткими рваными рукавами или вообще без них была усилена подобием доспехов из линолеума и кусков жести. Вооружение состояло из дубинок, длинных заостренных палок и нескольких луков. Бритые наголо и загоревшие дочерна, они скорее напоминали воинов африканского племени из предгорий Килиманджаро, чем сынов степного народа. Настоящие дети апокалипсиса. Окружив всадника, мальчишки загалдели наперебой, яростно споря о калибре ружья, что торчало из кобуры рядом с седлом. Вдруг один, по виду самый старший, громко свистнул и поднял руку. Остальные послушно замолчали. Пацан важно подошел к Шалу и протянул руку. – Ассаламаллейкум, агай. – И тебе салам, бала, – кивнул всадник, пожав в ответ ладонь мальчишки, – ты тут вожак? – Я. А вы откуда приехали? – Издалека, бала, издалека. Отсюда не видно. Скажи-ка мне, где тут у вас кузнец? – Там, – пацан показал на выезд из аула, – слева старая заправка, там он и живет. – Спасибо, – кивнул Шал. – Зовут его как? – Нурлыбек. А это шестнадцатый калибр или двенадцатый? – пацан похлопал по прикладу ружья.