Жители Трэш-сити соорудили вокруг поселения плотный частокол из вертикально вкопанных и остро затесанных наверху бревен. Кое-где в частоколе виднелись закрытые прочными щитами окошки («бойницы» – вспомнилось юному охотнику слово). Но самым любопытным и внушающим нешуточное уважение к обитателям поселка было дополнительное укрепление стены. Снизу, чуть ли не до половины высоты, ее защищали скрепленные между собой цементом или просто глиной обломки бетонных плит и состыкованные с ними столь же разномастные участки кирпичной кладки. Выше стену почти сплошь покрывали набитые на бревна железные листы – такие же разнокалиберные, придающие ее поверхности сходство с лоскутным одеялом. Ожидаемого рва – как на картинках в книжках – под стеной не оказалось. Вместо этого вокруг нее еще одним неприступным кольцом множества остро заточенных кольев ощетинивались какие-то весьма серьезные сооружения, напоминающие поставленные в несколько рядов лесопильные козлы в рост человека. И эта внебрачная помесь ежа-мутанта и забора, ко всему прочему, была еще по всей своей длине увита колючей проволокой. Марк подумал, подумал и предположил, что со рвом у соседей не срослось из-за того, что почва Сор-горы в основном представляла собой искрошенные временем и собственной тяжестью обломки строительного и прочего твердого мусора. Попробуй тут покопай! Уж с тыном-то своим они как пить дать задолбались по полной! На некоторых кольях засечной ограды и самых высоких бревнах тына торчали выбеленные временем и непогодой черепа каких-то жутких зубастых тварей. Они как будто недвусмысленно намекали всем приходящим сюда с немирными намерениями: не одумаетесь – то же самое будет и с вами! В сумме своей укрепления вокруг Трэш-сити выглядели грозно и внушительно и заставляли тысячу раз подумать, прежде чем решиться нападать на поселок! Видимо, сор-горинцы были абсолютно уверены в неприступности своего поселка (а еще больше – в его статусе запретного для чужаков места). И появление на дороге, ведущей к воротам их крепости (столь же глухим, массивным и прочным, как и все остальное), незнакомого никому подростка было для них сродни грому с ясного неба. – Ты чей, пацан? – вытаращился на Марка дозорный, глядя сверху из единственной открытой бойницы. – И как тут оказался? Буквально тут же за стеной раздался резкий переливчатый свист. Кажется, о появлении нежданного гостя сейчас узнает весь поселок! И точно! О’Хмара услышал звуки поднявшейся суматохи и не удержался от усмешки. Можно подумать, он сюда явился не один, а во главе целой армии! Или, по крайней мере, был каким-нибудь чудом-юдом из тех, что сейчас в большом количестве водились в окрестностях! Он встал так, чтобы его было хорошо видно, и сообщил, глядя снизу вверх в появившиеся в открывшихся бойницах встревоженные, удивленные лица: – Вообще-то я пришел один. И я не лазутчик – если вы об этом подумали. А взялся я тут откуда?.. Ну… влез по склону. Там, где у вас раньше волок был. И, чуть подумав, на всякий случай добавил: – Не стреляйте, пожалуйста. Я… по важному делу. Люди с той стороны стены зашумели, обсуждая услышанное и передавая его дальше. – Погодите, мужики, да это ж О’Хмара, стажер из Бабаевой бригады! – воскликнул кто-то, кого Марк пока не мог идентифицировать из-за того, что сор-горинцы в своих тяжелых плащах с капюшонами и в респираторах на таком расстоянии казались ему одинаковыми. Кто-то из местных коллег-охотников?.. – Точно, О’Хмара! – Алтуфьевец, что ли? – появившийся в бойнице другой дозорный, судя по манерам – начальник, внимательно оглядел парнишку с характерной внешностью жителя ближайшей к Сор-горе станции метро. – Крайний раз алтуфьевцы тут появлялись, если не соврать, довольно давно – с полтора десятка лет назад. Какой-то ушлый тип из ваших ухитрился тогда пролезть сквозь все кордоны и умыкнуть одну из наших девушек… – Я знаю, – спокойно ответил Марк. – Она еще потом, через несколько лет, вернулась домой… – он на мгновение остановился, собираясь с мыслями и духом, и сообщил: – Меня зовут Марк. Марк Хмаров. Я – сын того самого «ушлого типа». Его и той девушки, которую он тогда у вас похитил, а потом отпустил обратно. Я пришел увидеться со своей мамой! На стене крепости воцарилась глубокая тишина. Слышно было только, как где-то в районе фактории верещит заполошный мартын, да лениво побрехивает собака в самом поселке. – А ты ничего не путаешь, парень? – наконец подал голос один из поселковых. – Нам вот ничего не известно про то, что у нашей похищенной были дети от похитителя. Что-то неприятно кольнуло Марка изнутри: оказывается, мать скрыла от своих сам факт его существования! Значило ли это, что Кожан и остальные были правы на ее счет и она действительно совсем-совсем его не любила?.. – Отец говорил мне, что мою маму звали Юлией, – вслух сказал он. – Юлией Моряшовой. Ту, о ком говорите вы, зовут как-то по-другому? Или так же? Сор-горинцы переглянулись. – Но… она же никогда не говорила, что у нее был ребенок… – медленно произнес один из них. – О, как… – Зашибись история! – присвистнул другой. – Прям мексиканский сериал! – Очень странно, – командир дозора нахмурился и с сомнением покачал головой. – Но как ты сам объясняешь, парень, что твое существование является тайной для общины твоей матери? – Я не знаю, почему она скрывала это от вас. Но у нас на станции все как один утверждают, что она не любила ни моего отца, ни меня, – сумрачно пояснил Марк. – Я и пришел, чтобы узнать – правда ли это. От нее самой. – А батька твой отчаянный, что – тебя убедить не смог? Да еще и одного отпустил? На лице подростка не дрогнул ни один мускул. Только взгляд стал чуть более цепким и шершавым, как наждак. – Отец погиб в январе этого года. На охоте. – Эй, а я помню тот случай! – вмешался тот, кто узнал его. – Помните, когда Жуть второй раз приходила? Взгляды сор-горинцев, направленные на О’Хмару из-под плотных брезентовых капюшонов, заметно смягчились и потеплели. Эти люди прекрасно знали, что такое потерять близких. – И как же ты теперь? Один?.. – раздался сочувственный голос. Марк пожал плечами. – Живу же… Но я тут подумал… Ну… – он в замешательстве покусал губу, подбирая слова, – может быть, мама захочет… вернуться со мной обратно на станцию? У меня же, кроме нее… теперь никого. Я буду заботиться о ней, приносить еду и все необходимое, охотиться для нее… И никому не дам ее обидеть. Если бы только она захотела вернуться… Сор-горинцы снова зашептались, обсуждая услышанное. А охотник (Марк наконец узнал его – Леха по кличке Нокия, было дело, пересекались на лесных тропинках) с сомнением и даже какой-то жалостью покачал головой: – Если твоей матери и правда не нужны были ни твой отец, ни ты сам, то… боюсь, что никуда она с тобой не пойдет. – А вот это мы сейчас выясним! – решительно стукнул по бревну стены командир. – Соня! – окликнул он кого-то внутри периметра. – Позови-ка сюда тетю Юлю… Нет, не свою тетю, а другую, жену дяди Левы!.. Да скажи – срочно! «Жену…» – ухнуло вниз сердце у Марка. «Она уж наверняка снова вышла замуж за кого-нибудь из своих и обзавелась другими детьми, которых – в отличие от тебя – любит!» – вспомнились ему слова Кожана. И на душе стало тоскливо. Неужели вождь был прав? «Нет-нет, – затрепыхалась внутри надежда. – Мама сколько угодно могла не любить отца, могла и после возвращения к своим снова выйти замуж и даже родить других детей… Ладно. Пусть так. Она тогда была совсем молодая и, отец говорил, очень красивая, все мужчины станции ему завидовали… Но ведь я – тоже ее сын, и, может быть, когда она увидит меня сейчас, совсем большим, то примет, не оттолкнет, не будет больше ненавидеть…» «Ненавидеть». Слово возникло в мыслях само собой и теперь назойливой осой зудело в голове и на языке, не желая пропадать. Вождь и все на станции в один голос утверждали, что мама ненавидела отца. И говорили также, что она, якобы, заодно ненавидела и его, Марка – просто за то, что он был сыном ненавистного ей человека. Но… было ли это так на самом деле? Известно же, людская молва часто бывает предвзята и несправедлива. А вдруг мама из присущего ей упрямства только делала вид, а сама… Скрипнули, отвлекая его от тяжких сомнений, ворота поселка. О’Хмара вздрогнул и вернулся из своих мыслей в реальность. Ворота приоткрылись. – Заходи! – кивнул ему со стены начальник дозора. И добавил: – Обычно мы к себе чужаков не пускаем. Но ради такого случая и для такого отважного парня, как ты, не грех сделать и исключение! О’Хмара без колебаний скользнул в приоткрывшийся проем (ворота снова заскрипели, закрываясь за его спиной) и оказался в темном, напоминающем выезд из туннеля на станцию, коридоре длиной метра три-четыре. Стены коридора также представляли собой плотный частокол, обшитый железными листами до сходства с лоскутным одеялом. Впереди лежал загадочный и до сих пор никем из чужаков изнутри не виденный Трэш-сити. На выходе из коридора Марка уже ждали. Тот самый человек, про которого скавен решил, что он – начальник поселковой стражи, приблизился к нему и окинул юношу пристальным, властным и все подмечающим взглядом. О’Хмаре даже стало неловко за свою истрепанную после восхождения на гору и проползания сквозь охранный шиповник и колючку, в земле и бетонной пыли, одежду. Он торопливо отряхнулся, пригладил взлохмаченные волосы и выпрямился. – Лифанов Андрей Ильич, глава поселковой администрации, – представился сор-горинец. Марк, который не ожидал, что тот окажется самим главой Трэш-сити, оробел, но быстро взял себя в руки и снова назвался. – Я впечатлен, – сказал Лифанов. – Не попасться монстрам, пробраться сюда так, что наши сторожевики ничего не заметили, да еще и подняться на гору в самом ее неприступном месте на ночь глядя, а потом возникнуть перед воротами, как чертик из табакерки, и устроить переполох… – он покачал головой. – Совсем не детский поступок!.. Так значит, ты – сын того самого отчаянного сорвиголовы, который навел у нас тут шороху около десятка лет назад? Мда-а, лихая у вас порода, парень, ничего не скажешь! Достойный ты преемник своему батьке! – Пятнадцать лет назад, – осторожно поправил Марк, тем не менее, розовея от комплимента, от сравнения с отцом. – Ну, или около того. И насчет породы… характер у меня все же мамин. Так отец говорил. Лифанов кивнул, как показалось подростку, вполне благожелательно. – Ну вот, она сейчас придет, твоя мама – и посмотрим, ху из ху. О’Хмара невольно вздрогнул и, чтобы скрыть волнение, принялся исподволь, как и подобало вежливому гостю, разглядывать внутреннее устройство поселка. Поразило его то, что поселка как такового – то есть привычных глазу нескольких отдельно стоящих домов он не увидел. Трэш-сити оказался… чем-то вроде одного огромного, замкнутого в кольцо длинного дома с почти круглой площадью посередине, куда выходили двери, прорезанные в сплошной внутренней стене этого дома-бублика. Только теперь Марк понял, почему входной коридор был таким длинным. Оградой являлась внешняя стена самого столь необычно построенного дома-поселка. Крыша этого удивительного дома имела один скат, направленный внутрь кольца, и ровную площадку для дозорных вдоль всего верхнего края частокола. Над площадкой был установлен такой же сплошной кольцеобразный защитный навес из кровельного железа. А над ним хищно скалились заостренные верхушки тына и черепа монстров. На всей этой удивительной постройке лежала печать тщательной продуманности, выверенных расчетов и прагматичности. – Нравится? – усмехнулся Лифанов, заметив неподдельный интерес и восхищение подростка. – Я даже на картинках таких домов не видел! – честно признался Марк. – Вы только не подумайте, я не высматриваю ваши тайны, – тут же поспешно добавил он. – Но это… что-то невероятное! – Тайн ты наших по-любому никаких не выведаешь, – глава Трэш-сити сделал небрежный жест кистью. – Просто мы очень не любим, когда нас беспокоят в нашем же доме посторонние. Алтуфьевец смутился. – Извините… Я знаю, что вы к себе никого не пускаете. Но… мне очень нужно было увидеться и поговорить с мамой. А через факторию меня бы не пустили. Вот я и решил подняться к вам с обратной стороны. – Упорный ты, парень! – Лифанов легонько похлопал его по плечу. – Мне такие нравятся… А вот, кстати, и та, с которой ты хотел встретиться! Марк вздрогнул и в крайнем волнении подался вперед. Мама!.. Ну, наконец-то! Глава 8. Мама Подошедшая к ним женщина была красива, и это было заметно даже несмотря на скрывавший половину ее лица традиционный для местных респиратор. Из-под капюшона на высокий лоб падала выбившаяся непокорная темно-рыжая прядь волос. А над респиратором смотрели упрямо и чуть насмешливо светло-карие глаза. Глаза, которые – если не считать их цвета – сам Марк видел всякий раз, когда смотрелся в зеркало над общественным умывальником.