– Не переводи препараты, – одернул его учитель, снова появившийся на пороге. – Введи экспериментальный. – Так нельзя… Вы обещали Марине, – тихо сказал Дима, сжимая пальцы в кармане рубашки. – Что? – Геннадий раздраженно поднял брови. – Это приказ! – Нет… – шепотом проговорил ученик. Его замутило от страха. Первый раз в жизни он осмелился возразить своему наставнику. – Что ты сказал? – Доктор Менгеле сделал шаг к нему, недобро сощурился. – Нет. Вы обещали Марине, что не станете этого делать, – Дмитрий отшатнулся, уперся спиной в стол, едва не снеся стойку с пробирками. – Я отдал тебе приказ. Исполнять! – рявкнул Геннадий. – Или ты хочешь в карцер, к Женечке, раз тебе его так жалко?! Дима чувствовал, как леденеет спина и вспыхивают огнем щеки. Ему хотелось стать невидимым, учитель пугал его до дрожи в коленях. Юноша молчал, стискивая зубы, судорожно вдыхал воздух. Совесть больно уколола его, заставляя отказать, но все его естество желало согласиться, лишь бы это кончилось. – Что ты молчишь? Ты понял меня? Исполнять! – зло повторил Доктор Менгеле. – Есть… – бессильно выдохнул Дмитрий, набирая из пробирки второй шприц. – Вот и умничка, – криво ухмыльнулся Геннадий. – Ступай. Юноша шел по коридору, как в тумане, и сам не понял, как оказался перед дверью камеры. – Что там? – спросил он у охранника. – Заключенный бросился на Марину Александровну, потом завывал и рычал, сейчас, вроде, затих, – ответил тот. Ученый приоткрыл смотровое окошко в двери. Женя стоял на полу на четвереньках, раскачиваясь из стороны в сторону. Дима окликнул его по имени. Пленник поднял голову. Его глаза казались алыми от крови из лопнувших капилляров, лицо искажала гримаса. Он вскрикнул, попытался приподняться, но завалился на бок и конвульсивно задергался, застонал. Дмитрий сделал шаг назад, закрыл глаза. «Что мы натворили? Зачем, за что? Я знал, что будет так. Это я сделал с ним такое. Почему, почему? Женя, прости меня…» – ему хотелось плакать. Юноша достал из кармана рубашки два шприца, держал их на раскрытой ладони, размышляя. Первый – снотворное. Один укол – и несчастный погрузится в сон, хотя бы на какое-то время избавится от боли. Это единственное милосердие, которое ему можно оказать. Кроме… Дима не мог заставить себя сказать «смерть», даже мысленно. Уже не мог. Второй шприц, полный темно-коричневой жидкости, гипнотизировал его, притягивал взгляд. Экспериментальный препарат из спор грибов. Пятнадцать минут эйфории, затем – агрессия и мучительное угасание, до следующей дозы, каждая из них – шаг навстречу гибели. Молодой ученый не знал в точности, что испытывает его пленник, но даже от предположения становилось жутко. Острый токсический гепатит, повышенная возбудимость нервных окончаний, если сейчас коснуться его пальцем, несчастный испытает боль, как от удара. Если ударить – может погибнуть от болевого шока. «Что же мне делать, что делать?» – мысленно спрашивал сам себя Дима и не находил ответа. Он знал, что от взгляда его учителя нельзя утаить ничего. Что будет с ним за ослушание? Доктор Менгеле слишком умен, он догадается о крамольных мыслях своего ученика и расправится с ним очень жестоко, так, что быстрая казнь покажется милосердным избавлением. Но сделать то, что было приказано, не хватало сил. – Вы в порядке? Какие будут распоряжения? – голос часового выдернул его из мучительной череды мыслей. – А, что? Я в порядке. Открывайте, заключенного держать на прицеле, но не стрелять без команды. Если бросится, помогите мне, силу применять только в крайнем случае, – Дмитрий тяжело вздохнул и сунул второй шприц в карман. Женя скорчился на полу и тихо выл от боли. Его тело будто окаменело в неудобной позе, колени были подтянуты к животу, голова запрокинута. Каждая мышца была напряжена до предела. Молодой ученый опустился рядом с ним на пол, коснулся пылающего лба. Пленник дернулся и взвизгнул, и у юноши больше не осталось сомнений. – Тише, тише, сейчас, – торопливо зашептал он. Через несколько минут несчастный погрузился в сон. – Можете уносить, – кивнул Дмитрий часовому. Потом обратился к Жене – тихо, зная, что не будет услышан: – Это все, что я могу сделать для тебя. Прости меня. Ученый вышел из камеры и не глядя побрел по коридору, стискивая в кармане полный шприц с экспериментальным препаратом. Ноги казались ватными, в висках гулко стучала кровь, рубашка неприятно липла к взмокшей спине. Юноша дошел до кабинета, открыл дверь в маленькую каморку, служившую ему спальней, и без сил рухнул на кровать. Ему хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, но с кем? Сейчас ученый с внезапной ясностью осознал, что у него нет друзей, которые поймут и не осудят. Стоит ему высказать хотя бы одну мысль из тех, что раскаленными углями ворочались в голове, на него мгновенно донесут. Заключенные и подопытные считают его врагом. Так и есть, кто он, как не изверг и мучитель? Женя умирает в карцере, Марина спит после нервного потрясения. Куда бежать, с кем посоветоваться, как облегчить измученную сомнениями душу? Диме было жутко, его трясло. За двадцать два года у него не было ни единой родной души. Он всегда с презрением относился ко всем, кто ниже него, а таковыми были все, кроме Рябушева и Доктора Менгеле. А для своего учителя ученик стал предателем, и расплата не заставит себя ждать. Дмитрий поднялся, пошатываясь и хватаясь за стену, и направился в одну из камер, закрытых тяжелой дверью с решеткой. Пленник вздрогнул, потревоженный светом, и проснулся. – Нет, пожалуйста, не надо… – в ужасе прошептал он, пытаясь забиться в угол. Юноша захлопнул за собой дверь и сел на пол рядом. – Я пришел с миром. Выслушай меня, – почти жалобно попросил он. На него смотрели испуганные, полные муки глаза. – Я пришел каяться… – тихо сказал Дмитрий. – Я осознал. Прости меня. Знаю, что не простишь, не сможешь, но все равно прошу. Подопытный облизал потрескавшиеся губы, и ученый протянул ему флягу с водой. Несчастный жадно пил. – Как тебя зовут? – Номер сто двадцать два, – выговорил мужчина незамедлительно. Сколько раз он повторял это, зная, что секундная задержка грозит ему новой болью. Дима вздрогнул, стиснул кулаки, впившись ногтями в ладони. Несколько дней назад он приказал оставить пленника без еды за то, что тот, измученный очередным экспериментом, не сумел повернуться к нему лицом, когда ему было приказано. Сейчас сознание юноши затопил липкий ужас, он не мог поверить, что еще вчера для него это были не люди, а номера, подопытные. – Не надо. Как твое имя? Несчастный дернулся, съежился, желая казаться незаметным, но взгляда не отвел, смотрел в лицо мучителю, ожидая разрешения. – У меня нет имени, – наконец выговорил он. – Меня зовут номер сто двадцать два. – Господи, что же мы все наделали! – вскрикнул Дима, и из его глаз брызнули отчаянные слезы. – Нет, нет! У тебя есть имя, ты – человек! Почему я раньше этого не понимал?! Подопытный молча смотрел на него, отупевший и безразличный. Молодой ученый плакал, стоя на коленях перед тем, кого он сам измучил, и умолял простить его. Дмитрий не заметил, как дверь за его спиной открылась, и обернулся лишь тогда, когда лицо пленника на мгновение перекосилось страхом. Доктор Менгеле равнодушно скользнул взглядом по камере и в упор посмотрел на своего ученика. Его лицо, холодное и злое, исказилось гневом. – За мной, – коротко приказал он, но Дима не двинулся с места. – Или сразу останешься здесь? Я сказал, за мной! Молодой ученый поднялся и поплелся за Геннадием. Ему казалось – так осужденные на смерть поднимаются на эшафот. Все было кончено… Учитель пропустил юношу в кабинет, закрыл дверь на замок и кивнул на стул в углу. Дмитрий присел на край жесткого сиденья и замер, глядя в пол. Геннадий остановился рядом с ним, спокойный, и от этого еще более страшный. – Ты не выполнил то, что я приказывал, – зловеще сказал он. – Да, – тихо подтвердил ученик и вытащил из кармана полный шприц. – И почему же? – под низким потолком, казалось, сгустилась черная туча. Дима поднял глаза, встретился взглядом с Доктором Менгеле. В горле застыл комок, желудок скрутил спазм. – Потому что вы не имели права отдавать преступный приказ, – наконец выговорил он и сжался на стуле, ожидая удара. Геннадий Львович удивленно поднял брови, ответ юноши на мгновение шокировал его. – Что ты сказал? Преступный… приказ? – раздельно выговорил он. – Да! Вы преступник и палач, и я вместе с вами! И я отказываюсь отныне принимать участие в ваших экспериментах, они бесчеловечны! – крикнул Дмитрий с невесть откуда взявшимся бесстрашием, больше похожим на помешательство. – Что? – еще тише повторил Доктор Менгеле, и юноше показалось, что в кабинете закончился воздух. Молодому ученому было настолько страшно, что внутри все будто окаменело. – Повтори, что ты сказал, паршивец! – рявкнул Геннадий, выходя из себя. – Вы – убийца! Мы мучили людей не из любви к науке, а из осознания собственной власти и превосходства! Мы – фашисты, Геннадий Львович, и вы – самый страшный из нас! Я отказываюсь участвовать в ваших экспериментах, отказываюсь! – крикнул Дмитрий. Его накрыла истерика. По лицу снова потекли отчаянные, горячие слезы.