Только это были не крысы. Существа были размером с некрупных поросят, без шерсти, и действительно напоминали крыс, но по мере приближения стало ясно, что это – мутировавшие собаки. Евгений всмотрелся в круговерть невиданных им ранее животных и разглядел в этом движении смысл. Твари выталкивали из своего круга яростно огрызающуюся самку с детенышами. Женя ухмыльнулся в маску и подошел ближе. Самка отвернулась от сородичей и, оскалившись, загородила детенышей от человека. Стало видно, что обреченные на заклание звери покрыты белесыми язвами, из которых сочится гной. «Да они больные!» – догадался парень. Тратить патроны не хотелось. Он с удивившей его самого точностью ударил самку штыком, пригвоздив ее к земле. Штык автомата увяз в хрустнувших ребрах, пришлось извлекать его, упершись ногой в издыхающую тварь. Детенышей Женя затоптал сапогами… В голове снова возникла и уже не пропадала цветоволновая картина мира. Евгений закрыл глаза и стоял так, не шевелясь и почти не дыша. Цвета мира, видимые только ему, искрились и переливались, словно осмелев после ухода людей. Вичухи занялись своими делами: вернулись к трупу пулеметчика, уволокли наверх и приступили к трапезе. Цвет их пиршества был ярко-красным и даже красивым, но туда смотреть Женя не хотел. Ожил «муравейник». Один из его склонов, казавшийся золотистым, вытянулся длинным языком, накрыл ковром тело вичухи и запульсировал серебристыми брызгами, переваривая ее. Другой язычок, поменьше, деликатно обогнул стоящего человека и тронул останки крысоподобных собак, словно пробуя их на вкус. Этот желтый пористый язык муравейника был усеян крупными, разного размера дырками. Кончик его приподнялся и… посмотрел. – Чего тебе? – спросил Женя. Он не мог разглядеть ничего похожего на глаза, но ощутил внимательный взгляд. Видимо, смотрели дырки. Языки муравейника убрались к конусу, не оставив на земле ни вичухи, ни собак. Однако кусок, что был у ног парня, с хрустом отломился и ковриком улегся на асфальт. Наступила тишина. Женя пошел к гермоворотам, не обращая внимания на тянущийся за ним кровавый след. Он улыбался улыбкой человека, хорошо сделавшего свою работу. Все еще держащий ворота открытыми сталкер почуял эту улыбку. – Проходи! Если раньше в его голосе звучало нетерпение, то теперь его сменил благоговейный ужас. Евгений шагнул внутрь, и низкий потолок обрушился глухой тяжестью на лоб, сдавил мозг так, что дышать стало невозможно. Парень отпрянул назад. Упал снаружи, уткнулся лбом в покрытый изморозью асфальт. Заставил себя дышать мелко и часто, чтобы прийти в чувство. Рванул ворот комбеза, но тот не поддался. – Полегче! Что с тобой? Женя окинул взглядом двухметровую фигуру в чистом ОЗК. – Дяденька Сергеич, плохо мне, в голове что-то щелкнуло, – запричитал юный сталкер. – Не получается войти, задыхаюсь. Начальник Баррикадной проигнорировал фамильярное «Сергеич». – Возьми меня за руку, давай вместе еще раз попробуем. Парень послушался, уцепился за протянутую рукавицу, встал. Часовые на входе разглядывали его с любопытством. Пришлось набрать в грудь побольше воздуха и снова сделать шаг. Жаркое удушье легко выбило из легких остатки кислорода. Ноги подогнулись, и Женя повис на руке Сергеича. – Что с тобой Женечка? – Дед теребил его за хобот противогаза. Мальчик лежал на спине, головой на его коленях. Сергеич сидел на табуретке спиной к прикрытой герме. – Внутрь не могу… Не дышу там. – Это у него от свежего воздуха? – с недоверием произнес Сергеич. – Клаустрофобия? – предположил Дед. – Горазд ты на словечки. Делать что будем? – Врачу его показать! – Акопяна на «Пятый год» вызвали. Женя слушал разговор стариков и силился вспомнить станционного врача Оганеса Ваганыча. Они с Дедом не болели и никогда к тому не обращались. – Сталкеры говорят, ты держался молодцом, вичуху завалил. Можно сказать, стал взрослым мужчиной, прошел обряд посвящения. А тут такое! Нам так нужны сталкеры! – Инициация! – продолжил блистать эрудицией Максимыч. Начальник Баррикадной что-то неодобрительно буркнул, перевел взгляд на Женю. – Говорят, тебя звери не трогают! Парень сполз с коленей Деда на землю, встал на четвереньки: – Я вижу цвета! – Правда? – обрадовался старик. Женя легко вскочил на ноги: – Они… звери… это… умирать ко мне идут… Чтобы я их того… кончил… Из милосердия. Никакой я не сталкер. И вичуха эта, и собаки – больные были. – Как это называется? – Сергеич был уверен, что Дед найдет нужное слово, но все же уточнил: – Добивание. Из милосердия когда? Тот выдержал взгляд начальника. – Мизерикордия. – Для кликухи длинновато, – начальник Баррикадной тоже встал. – Мизер? Это для блатных кличка. Корд – это пулемет такой. Да и какой ты пулемет? Мелковат для пулемета. Маленький, шустрый, незаметный. Как что? Он снова обратился за помощью к Деду. – Как стилет. Мизерикордом называли стилет, который прятали обычно в рукаве. – Нормальный позывной. Нравится? Женя поморщился, но противогаз скрыл от Сергеича гримасу. – Ну, тогда пойду к врачу на «Пятый год». По поверхности! – объявил парень. Дед, скрипнув коленными суставами, тоже встал. Чужой ОЗК висел на нем мешком. – Я с тобой, – старик тяжело выдохнул и повертел в руках дозиметр. – Дорогу вспомнишь? – Сергеич выдернул дозиметр из его рук, показал нужную кнопку. Прибор мерно запикал. – Вспомню, – бодро заявил Дед, вернул себе дозиметр, отключил и спрятал в накладной карман на животе. – Ну, бывайте тогда, – попрощался Сергеич. – Помни только, Женя: решай свои проблемы и возвращайся. Всегда примем. Парень повернулся спиной к старикам, он не чувствовал ни страха, ни огорчения. Черно-белый мир Баррикадной уже был ему тесен. Коврик ткнулся уголком в ногу. Отполз. Призывно приподнял уголок. – Зовешь меня? За тобой идти? – не ожидая ответа, поинтересовался Женя. Он посмотрел, как за Сергеичем закрылись гермоворота. Коврик не ответил, наверное, функцию рта дырки выполнить не могли. – Что это? – испуганно произнес Дед. – Не видишь? Коврик… Не опасно. – Опасно-неопасно. Допустим, звери тебя не трогают. Если в их стае есть больные. А если больных нет? А если зверь – одиночка? И полностью здоров? Молчишь? То-то и оно! Глава 2 Сладости для радости Может ли снег быть черным? Да, может. Еще как может! Женя видел его своими глазами. Ядерной зиме закон не писан. Она изменила не только привычные краски, но и физические законы. Снег темнел, еще не коснувшись земли. В воздухе он смешивался с поднимаемой ветром пылью и опускался на руины зданий, уже изменив свой цвет. Снежные шапки, лежавшие на грудах битого кирпича и обломках бетона, местами твердели, превращаясь в корку, местами становились рыхлыми и таяли, сбегая на растрескавшийся асфальт похожими на слезы струйками воды. Казалось, что израненный, но еще живой город плачет… – Стой! – Дед еле шел, опираясь на руку Жени.