Что делать, если ничего не исправишь? Делать то, что можешь. Герда раскрыла сумку. Все-таки надо обработать раны… этому. Мозги ему не подлечишь, а вот тело – вполне возможно. – Ты кто такой? Имя? Прозвище? Откуда взялся? Человек поднял голову, затем сел. Бритый затылок в синяках, царапинах, уродливых шрамах и запекшейся крови. Человек словно не заметил вопроса. Шериф переступил с ноги на ногу. Ему явно хотелось врезать «ангелу» для профилактики. Если бы Герды здесь не было, скорее всего, он так бы и поступил. – Эй, ты. Слышишь меня? Человек закашлялся. Заколотил себя в грудь ладонью. Оттуда отозвалось. Глухо и страшно, словно внутри человека что-то сломалось и починить нет никакой возможности. Словно там, в огромной грудной клетке, беспорядочно перекатываются шестерни и валики, вылетевшие с правильных, нужных мест. – Эй! – повторил шериф. Волосы у Герды на затылке вдруг зашевелились. – Эй! Человек перевел взгляд на девушку… В первый момент Герде показалось, что на нее смотрит сама Вечность. Даже голова закружилась. Обрыв в животе, словно падаешь с высоты, с оборвавшихся гнилых ступеней в вентиляционной шахте. И лететь еще метров сто – на ржавые прутья арматуры. Ярко-голубые глаза. Лицо у него было замечательное – с какой-то точки зрения. Лицо архангела Гавриила, искаженное тысячелетиями вынужденной жизни на земле, среди людей, убийств и несчастий. – К-какого черта? – сказал «дьявол» хрипло. – Совсем офонарели, подъема же еще не было. – Офонарели? – переспросила Герда тихо. – Подъема? – брови шерифа поползли вверх. Дьявол нахмурился. – Группа «Солнышко»… вы чего? Забыли? Шериф с Гердой переглянулись. «Белая горячка» – одними губами сказала девушка. Шериф кивнул. Кого-кого, а людей с таким диагнозом он видел регулярно… Иногда, прости господи, даже в зеркале. – Тебя, вообще, как зовут? – сказал он. – Чего? Шериф поморщился. – Имя твое как, придурок? – Придурок? – повторил «дьявол». Голубые глаза взглянули на шерифа беспомощно. «Дьявол» мотнул головой, словно поддатый. – Придурок? К-кто придурок? Шериф засмеялся: – Смотри-ка, понимает… да уж точно не я. – А ты кто? – «дьявол» повернулся к шерифу, наморщил лоб. Василий Михайлович отстранился. – Я? – он положил руку на потертую кобуру с «макаровым». – Я шериф. – Шериф? А! – бродяга оживился. – Проблемы индейцев шерифа не волнуют, – сказал он. И снова, как пьяный, повел головой. Бредит? Шериф сделал шаг и затряс его за плечо. Так, что голова бедняги задергалась. – Слышь ты… индеец! Отвечай! Ты откуда взялся?! «Индеец» вскинул голову и бессмысленно заморгал. Взгляд его голубых глаз стал пугающе глубоким и чистым. Словно у младенца. Шериф обозлился: – Щас как влеплю промеж глаз, сразу разговоришься! Герда мягко отстранила шерифа. – Перестаньте, Василь Михалыч. Ради бога. Он, скорее всего, в посттравматическом шоке. Он даже не понимает, что говорит. А вы… индеец, индеец… тоже мне, какой из него индеец? Словно по сигналу, бродяга вскочил. Шериф отлетел на несколько шагов, споткнулся о медицинскую сумку, но удержал равновесие. Герда, которую он, отступая, зацепил локтем, шлепнулась на пятую точку, зашипела от боли. – Чингачгук Великий Змей! – торжественно завопил «индеец». Герда поморщилась: от его голоса звенело в ушах. – Последний из могикан! Я с тобой, Соколиный Глаз! Горделиво сделал два шага и рухнул плашмя, лицом вниз. Бум. Шериф с Гердой переглянулись, затем начали смеяться. У Герды выступили на глазах слезы. Наконец, шериф протянул руку. Девушка с трудом встала, почесала ушибленный копчик. – Ну, что будем делать с этим… – она подавила смешок. – Чингачгуком? Шериф подошел и пнул тело, оно вздрогнуло. Герда взяла себя в руки. Шериф неплохой человек в сущности, но иногда его заносит. – Вот что, Василь Михалыч… Вы его пока где-нибудь заприте, хорошо? Только бить больше не надо. Я вас прошу. Слышите? Шериф почесал затылок, прищурился, глядя на девушку: – Точно не надо? – Василий Михалыч! Шериф улыбнулся. – Да шучу я, шучу. Будет целеньким твой индеец и… хмм… здоро… – он поперхнулся, помедлил, затем закончил: – Таким, какой сейчас есть, таким и останется. Вообще, Герда, ты опять за свое? Все бы тебе помойных котов спасать. Вот ты ему раны залечишь, шерсть от дерьма отмоешь, а дальше что? А? Герда промолчала. В словах шерифа было больше правды, чем она готова была признать. – Разговор закончен. – Унесите… это. – Шериф брезгливо отряхнул руки. Помощник кивнул. – Совсем пить разучились, сволочи! * * * – Шеф, тут какая-то бодяга происходит, – позвал помощник. – Шеф? Василий Михайлович поморщился. Они с Гердой пили настоящий зеленый чай, заедая настоящими армейскими галетами. Красота и невиданная роскошь. После того, как приморцы организовали на соседней заброшенной Достоевской военную базу, жизнь для владимирцев наступила богатая. Жаль, ненадолго. Шериф нехотя вылез из-за стола, подошел к решетке. Помощник – рыжеватый нескладный парень – посторонился. – Ну, чего? – сказал шериф и замолчал. Судя по затянувшемуся молчанию, картина его весьма удивила. – Василий Михалыч, что там? Нет ответа. Герда подошла тоже – хотя ее как раз никто не звал. Посмотрела и тоже задумалась. Зрелище было… специфическим. И очень странным. Небольшая камера, служащая на Владимирской местом заключения. Никакой мебели, единственная лампочка под потолком, голый бетонный пол. Владимирский централ, ветер северный. В одной стороне – давешний «индеец», в другой – остальные заключенные, человек семь. Когда «индеец» вставал и шел к ним, они по стенкам уходили от него, чтобы снова сгрудиться в другом конце камеры. И все без единого звука. Словно это какая-то молчаливая игра в «пятнашки». И тот, кто попадется или скажет хоть слово, проиграл. – Василий Михалыч, – сказала Герда шепотом. – Чего они от него шарахаются? – Сам не знаю, – признался шериф. – Первый раз такое вижу. «Пятнашки» продолжались. В очередной раз «индеец», пошатываясь, перешел в одну часть камеры, заключенные, растекшись по стенкам, собирались в другой – словно капли ртути, убегающие от магнита. Наконец, один из заключенных – видимо, обладающий некоторым авторитетом среди остальных отбросов станции – решился. Шагнул вперед… – Пошел ты! – и попытался ударить «индейца». Ему это, на удивление, удалось. Герда моргнула. «Индеец» поднялся на ноги. С удивительной легкостью и грацией – Герда не поверила своим глазам. Человек не может так двигаться. «Индеец» мягко, словно играючи, выпрямился в полный рост. И продолжал стоять, глядя в сторону. Словно никакого удара в помине не было. – Он что, не в себе? – пробормотал шериф. Заключенные переглянулись. Дьявол шагнул к ним и заговорил. Герда даже сразу не сообразила, кому принадлежит этот хрипловатый насмешливый голос: – Ну что, индейцы? Как жизнь в резервации? И где, блин, обещанное казино? Заключенные отступили, словно знали, чем это в итоге закончится. – Ты… это, – сказал старший. Он внезапно осознал, что остался в гордом одиночестве. – Нарываешься! Дьявол поморщился. И вдруг ослепительно улыбнулся: