– Не врешь? Артем покачал головой. Не вру. Хотелось вскочить на ноги, схватить Доходягу за грудки и заорать прямо в вытянутое, желтое от курения травки лицо: «Блин, я сытый! Сытый, блин! Убери на хер эту фигню!!» Видимо, Артем изменился в лице. Потому что Доходяга вдруг отпрянул, словно увидел Черного Санитара. Но зато убрал проклятую руку. И на том спасибо. – Гордый он, да. Ну и иди ты на хер, гордый. Гордый он. – Доходяга, похоже, всерьез обиделся. – Я ему… блин… а он… тварь такая… Артем заставил себя сесть прямо. – Извини, друг. Так что ты там… говорил о цирке? Доходяга отвернулся, задрал нос. «Во глубине сибирских руд храните гордое молчанье», вспомнил Артем. Пушкин, кажется. Или Лермонтов. Он с усилием разлепил губы: – Я же сказал: извини. Извини, друг. Я очень… на самом деле. Просто… я не могу. Нельзя мне. Доходяга мгновенно повернулся: – Нельзя? – Обет такой. – Обе-ед? – протянул Доходяга мечтательно. – Обед – это хорошо. – Да не, ты не понял. Обещание. Клятва. Лицо Доходяги осветилось пониманием. Затем он усмехнулся. Глаза у него стали нехорошие, мутные. Артем поежился. Он до сих пор не привык к резким переменам, что случались с людьми при упоминании слов «клятва, обет». Как и «честь, совесть, долг». Видимо, это были какие-то неправильные, несъедобные слова. – Я бы на твоем месте махнул такой «обет» на нормальный обед, – заговорил Доходяга с какой-то холодной жестокой мстительностью. Словно то, что у Артема было что-то выше желания пожрать, задевало его, Доходягу, лично. Словно это «нечто» делало его меньше, унижало. – Клятва, значит? И что за клятва? Сдохнуть из гордости?! Артем вздохнул. «Как с вами сложно, странные люди». – Ты не понимаешь. Это… другое. Доходяга отвернулся, словно Артема больше здесь не было. Тот вздохнул. Бесполезно. А ведь Доходяга еще из лучших. Вон, грибом хотел поделиться… Артем покачал головой, выбросил Доходягу из головы. Прежде чем идти в цирк, стоило сделать еще одно дело. Тренировка. Обязательная, как движение небесных тел. За все голодные дни и недели, с момента, как он покинул родную Венецию, Артем ни разу не пропустил тренировку. Он кивнул Доходяге и отправился к палатке. Главное, чтобы мячики были на месте, когда он пойдет в цирк. Старые, засаленные, с надписью tennis. Два желтых и один зеленый. Иногда приходится придумывать повод собой гордиться. Он бы и гордился… если бы смог наконец собраться с мыслями и думать не только о еде. «Ты бы гордился мной, папа?» – спросил он в тоннельную пустоту. Ответа не было. Как всегда. Артем залез обратно в палатку. Лег на тонкий матрас, отдающий вонью немытого тела и застарелой мочой. Холод бетона сквозь тонкую прослойку синтепона пронизывал тело. Артем нащупал пальцами прореху в матрасе, засунул руку. Где же? В первый момент его пронзило холодом, что драгоценную заначку могли украсть. Тот же Доходяга. Как украли все его вещи в первый же день на чужой станции. Это было всего полтора месяца назад, а казалось, прошла вечность… Испуг был таким сильным, что сердце замерло. На пару мгновений. А потом застучало резко и быстро, по нарастающей. Все пропало, подумал Артем. Столько ждать, искать… чтобы так бездарно, в последний момент… И вдруг его пальцы наткнулись на холодный цилиндрик патрона. Артем выдохнул. Есть! Один-единственный. Девять миллиметров, от «макарова». Артем сжал его пальцами – до боли. Облегчение было таким сильным, что парень почувствовал себя полностью вымотанным. Один патрон. Сколько это еды? Намного больше, чем у него было в последнюю неделю. Он сейчас превратился в тень прежнего Артема. «Оно того стоит?» – спросил он сам себя. И ответил: да, несомненно. Как она на него посмотрит? Что увидит? Неужели опять смущенного, красного, взъерошенного, смешного мальчишку? Как в тот раз, в палатке. Холод патрона в ладони. …Он попросил тогда погадать ему – на будущее. Разноцветная палатка, украшенная аляповатыми магическими символами. Он откинул полог, шагнул, пригнувшись, в полутьму. Гадалка сидела в глубине, на цветном коврике. Рядом, в железной плошке, тускло горел масляный светильник. Глаза женщины в полутьме поблескивали. – Подойди, – сказала она. – Смелее. Артем неловко подошел, чувствуя, как отказывают ноги, сел перед ней. Гадалка смотрела, не мигая. Темные глаза, смуглая кожа. Половина лица словно растворялась в темноте. Артем вдруг вспомнил и, торопясь, вытащил жирного угря, завернутого в кусок полиэтилена. Плата за предсказание. Плата за будущее. Неуклюже бухнул на огромное, порыжевшее от времени, серебряное блюдо. Щедрая плата. Пауза. – Меня зовут Лахезис, – сказала гадалка. Она подняла взгляд. Лицо ведьмы оказалось на свету. Лицо было наполовину изуродовано… В тот же миг Артем, сын Георгия, понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно. Провалился в бездонный взгляд изуродованной гадалки – и с тех пор падает, падает, падает… – Спишь? – его толкнули в плечо. Артем вскинулся: – А? Что?! Доходяга неловко повел головой, словно ему жали плечи. Пока Артем блуждал мыслями где-то далеко, он следом забрался в палатку и сидел теперь на своем лежаке – темный сгорбленный силуэт с острыми коленями. – Ну, ты идешь, нет? – спросил Доходяга нарочито грубовато. – В цирк свой? Артем вспомнил. Мгновенно проснулся: – Иду. Платформа под ногами качнулась, словно была из мягкой резины. Артему казалось, что ноги проваливаются в камень. Легкое головокружение. Чтобы не упасть, ему пришлось упереться рукой в стену. От рези в животе Артема согнуло. Не выпрямиться. Он прислонился головой к холодному камню, пережидая приступ. Стало немного легче. Доходяга смотрел на Артема с жалостью. – Эх ты, Мимино, – сказал он. Отлично, подумал Артем с легкой горечью. Теперь я уже Мимино – «ястреб-перепелятник», самый мелкий и жалкий из хищных птиц. Ну, хоть какой-то прогресс после «Птахи». Только не вперед, а куда-то… в сторону. Усилием воли он выпрямился, оторвался от стены. – Ладно, пошли, – сказал. – А то опоздаем. Они почти успели. Служебная платформа была освещена фонарями, расставленными по окружности огромного ковра. Артем вспомнил, ему говорили. Такой ковер – главное сокровище цирка, священная вещь, без которой цирка не существует. Ковер был грязно-зеленого цвета, местами с заплатами. Над платформой циркачи натянули канат. Еще несколько фонарей были закреплены под сводом станции на веревках, так, что тусклый свет падал на ковер, оставляя зрительскую часть в темноте. Зрители сидели прямо на полу. Представление уже началось, парад-алле они пропустили. Жаль. Артем с Доходягой отдали плату за вход лысоватому мужику с лицом клоуна, протолкались поближе к ковру. На них шикали и ругались. Доходяга на ходу моментально и метко огрызался. Артем сел и выпрямил спину. Помни. Ты – гордый, сильный, резкий. Ты – наполовину грузин, наполовину русский. Угу. Худой, с выступающими скулами, с мрачно горящими голодными глазами. Угрюмый и злой. Весь в синяках и царапинах, в лохмотьях. На ладонях кровавые следы от постоянного сжимания кулаков. Я… – напомнил он себе. (витязь в тигровой шкуре, рыцарь в шкуре леопарда) …жонглер. Зазвучала музыка. Представление началось. Он сидел среди зрителей и ждал ее. Ему было все равно, кто и как выступает, какие номера или фокусы показывает. Он ждал ее. Гадалка, изуродованная предсказательница. Ведьма. Артем задохнулся на миг. Он бы любил ее, будь она все еще красавицей… но по-настоящему он любит ее такой, как сейчас – изуродованной, наполовину нечеловеческой. Темной и опасной, вспыльчивой и сварливой…