Кувыркаясь, медленно летит гильза. Падает на гранитный пол, отскакивает со звоном… катится… – Они, прикинь, нас вообще за людей не считали, – продолжал Убер. – Мы, кричат, за дружбу народов! И давай нас мочить. Какой-то вор в законе у них главный. Но я думаю, это все фуфло – насчет «в законе». Явно какой-то отморозок. Вообще, кировская братва, говорят, совсем страх потеряла… – В каком смысле? – Макс поднял голову. – На Нарвскую лезут вовсю. Как тараканы. Но там у них тоже крутой перец есть, Лётчиком зовут. Правильный мужик, я слышал… Хотя и отморозок, конечно. * * * – Этой ночью? – Уберфюрер почти не разжимал губ. Он остановился, сделав вид, что колесо тачки попало в выбоину. Макс кивнул. – А то задержались бы, – предложил Убер, выворачивая рукоятку, чтобы колесо выехало из ямы. – Я бы тут профсоюз сколотил. Или боевую ячейку. – Сколоти гроб, – посоветовал Макс. Мотнул головой. – Вон для того придурка. Там стоял фланелевый тип, что руководил их «воспитанием». Скобля. Убер улыбнулся. К ним уже шел «нянечка» Хунта – судя по всему, заготовив пару ласковых. Скинхед толкнул тачку, мимикой лица показал злобному амбалу: все, все, уезжаю. Работаю в поте лица. Задницу, простите, рву. Макс сжал, разжал ладони, разгоняя кровь. Поудобнее взялся за рукоятки тачки и покатил… Сегодня. * * * Уберфюрер на ходу запел – негромко, высоким, но очень приличным голосом: Из праха человека слепил Господь А мне Господь дал кости и плоть, Кости да плоть, спина как плита Но мозги тупые и башка не та! Докатил тачку до ряда тележек, аккуратно поставил и бегом вернулся в строй. Прямо идеальный заключенный. Воспитатель милостиво кивнул. Скинхед выпрямился. – Трудновоспитуемый Убер прибыл! – доложился он. «Нянечка» посмотрел на него налитыми кровью глазами. Хунта не доверял Уберу, особым надзирательским чутьем выделяя его как потенциального бунтовщика. Но скинхед вел себя с утра как шелковый, поэтому «нянечке» не за что было уцепиться. Хитрец. – Перекур десять минут! – объявил воспитатель. Трудновоспитуемые расселись вокруг железной бочки с песком. Настоящего табака ни у кого не было, даже «нянечки» курили какую-то траву, выращенную в дальних тоннелях. И ее же сбывали воспитанникам. Уберфюрер был в своей стихии. То есть, трепался. – Это раньше она Дыбенко была, – пояснил Убер белобрысому пареньку. Лицо у того было измученное. – Понимаешь, трудновоспитуемый брат мой? – А сейчас? – Сейчас «Веселый поселок». – Какой-какой? – переспросили из толпы курильщиков. Над головами плыл синеватый колючий дым. – Веселый поселок, брат. – Убер повернулся, вздохнул: – Это такая была жизнь! Песни, танцы, фейерверки, радость била ключом. Его поэтому его и назвали Веселым. Лучше места в Питере не было. Это как Диснейленд… тьфу, ты же про него ничего… как ярмарка на Сенной! Только в сто раз лучше. Пожилой каторжник хмыкнул. Протянул Уберу дымящийся окурок. Скинхед поблагодарил кивком и затянулся. Медленно, с наслаждением выпустил дым. Передал курево дальше. – Ну, ты хватил, в сто, – недоверчиво протянул один из молодых. Они сидели на корточках, друг за другом, у курилки. Когда человек затягивался самокруткой, его лицо в полутьме подсвечивалось красным. Жутковатое зрелище. Словно молокососы корчили рожи на спор – кто страшнее. – Я тебе говорю! – завелся Уберфюрер. – Что, не веришь? – Верит он, верит, – ответил вместо молокососа Макс. Еще не хватало, чтобы темпераментный скинхед приложил пацана об стену в процессе доказательств. – Там такая красота была – умом тронуться можно, вот такая красота! – А сейчас там что? – спросил молокосос. Убер почесал затылок. – Да фигня всякая. Грибники засели, наркоши. Растят свои грибочки, да продают – не знаешь, что ли? – А! Дурь. – Не дурь, а грибы, мальчик. Большая разница. Галлюциногенные. Только эти какие-то хитрые, садят нервную систему в момент. Вот и ходят там работнички ихние. Отработал, получил грибочек, побалдел – опять работай. А сами торгуют и живут. Нет, брат, по мне лучше веганцы. Максу вспомнился пронизывающий холод, что он чувствовал в присутствии «зеленых». Да уж. Убер нашел, с кем сравнить… – Много ты про веганцев знаешь, – поддел Макс скинхеда. – Ага, – смутить Убера было невозможно. – Я много чего знаю. Я, прикинь, брат, даже в армии служил. – Где это? – У них и служил. У веганцев-поганцев. Макс даже не нашелся, что сказать. Убер, алмаз подземелий, повернулся к нему очередной из своих скрытых граней. – И как оно? – молокосос оживился, глаза заблестели. Макс отметил: треп Убера на удивление благотворно действует на людей. – Нормально. Мне даже понравилось. Потом я, правда, сбежал. – А чего сбежал, если понравилось? – Мяса захотелось. Оно мне даже снилось, представляешь? У веганцев хорошо. Перед боем пожрешь зелени вволю, потом дают сигаретку – я покурил, торкнуло так, что все метро как на ладони, до последнего уголка. Без всякого прибора ночного видения, прикинь? Глаза как плошки и светятся. Все вижу. И не страшно ни фига. Единственная проблема: я, как покурю, на меня жрач нападает. Просто сил нет. И только мясо – другого организм не признает. Иду в атаку, а сам о жратве думаю. Держу автомат, а сам ищу, чего бы где натырить. И везде мне куски жареного мяса мерещатся. И запах… понимаешь? Запах везде – он меня прямо с ума сводит. Вот и сейчас – представляешь? – чувствую запах крысиного шашлыка. На ребрышках… Внезапно Макс понял, что тоже буквально чувствует этот запах. Казалось, воздушный поток доносил нотки пригоревшего на огне мяса. К аромату жареного примешивался отчетливый запах горящей проводки. Тут Макс понял, что шашлыки на сегодня отменяются. Это же… – Пожар! – сообразил один из курильщиков. – Спасайся, кто может! ПОЖАР! * * * – ПОЖАР! – закричали впереди. Народ заволновался. Трудновоспитуемые вскакивали, задирали головы, пытаясь рассмотреть, что там, в тоннеле. Макс тоже попробовал. Но с его ростом это оказалось непросто. Всегда найдется кто-нибудь, кто выше тебя – даже среди… Вот оно, правильное слово. Здесь, на Звездной, их величали «трудновоспитуемыми», в остальном метро – гораздо проще. Макс усмехнулся. Что скрывать? Рабы. Конечно, до веганцев местным далеко, но – все равно. Сути это не меняет. У веганцев плети и увечья, здесь – электрошок и водные процедуры, кандалы и лишение света. Отсидев в карцере неделю, Макс не испытывал к местным особой нежности. – ПОЖАР! – крикнули уже рядом. Трудновоспитуемые загудели. Страшнее пожара в метро – только прорыв грунтовых вод, когда может затопить целую станцию. Или вот Разлом – чудовищный провал в земле, разделивший красную ветку на две части. Макс посмотрел на Убера, тот подмигнул. Мы думаем об одном и том же?