Пока Семецкий возился с никак не желавшими закрываться воротами, Макар оттащил тяжелый ящик волоком до тамбура главного входа. Когда Юрий, наконец, справился со стальной дверью, Макар заметил черный густой шлейф, что тянулся из-за горы контейнеров, защищавших станцию вот от таких ветров. Он похлопал Семецкого по плечу: – Смотри, что это? Несколько секунд теплотехник разглядывал черный густой дым, и вдруг, бросив замок, кинулся бежать. Макар последовал за ним, нагнав лишь когда тот застыл столбом на вершине насыпи. На фоне чернильного неба, закручивая в спираль жирный черный дым и разбрасывая искры, горел один из ветряков. Добравшись до мачт ветрогенератора, Семецкий, ловко, словно кошка, влетел по лесенке на самый верх, не забыв при этом пристегнуть карабин страховочного троса. Стянув с себя куртку, он безуспешно пытался затушить вырывавшееся из-под стального кожуха красное пламя. Лопасти продолжали вращаться с дикой скоростью, перекрывая протяжным скрежетом умирающего механизма вой бесновавшегося ветра. Макар стоял у подножия ветряка и, прикрыв глаза от яркого пламени, понимал, что дело – дрянь. Генератор уже не спасти. Ветер, гнавший шум волн и почти доносивший морские брызги даже сюда, раздувал огонь сильнее с каждой секундой. – Слезай! Сгоришь! – сложив руки рупором, кричал Макар Семецкому. Но тот, не обращая внимание на крики, хлестал уже полыхавшей огнем курткой раскалившийся до бела корпус генератора. Как вдруг одна лопасть с громким хрустом отлетела в сторону, разлетевшись алыми брызгами по камням. Оставшиеся лопасти продолжали быстро вращаться, мачта задрожала, стала раскачиваться, как маятник. С громким хлопком генератор вместе с пропеллером сорвало с крепления, лопасти, встретившись с металлом мачты, брызнули щепками стеклопластика. С протяжным стоном конструкция вышки сложилась пополам. Дико закричал Семецкий. Его отбросило огненной вспышкой на длину страховочного троса и, как мячик на резинке, с размаху ударило об останки мачты. Макар наблюдал все это огненное безумие, стоя чуть в стороне от основания ветряка. Он боялся. В его памяти тут же вспыхнул едва забытый огненно-красный «гриб» ядерного взрыва, разделивший его жизнь на «было» и «стало». Он зажмурился, но все так же видел пламя сквозь веки. Справившись с собой, он, обжигаясь, полез наверх, подтянул окровавленного и обожженного Юрия. Пропустив свою веревку сквозь ступени и обернув дважды, привязал за пояс Семецкого. Затем перерезал его страховочный трос. Увлекаемый грузом паракордовый шнур скользнул убегающей змеей меж пальцев. В последний момент Макар едва удержал тяжеленного, несмотря на худобу, мужика, в полуметре от земли. До станции он тащил его волоком. Ашот позвал в ассистенты Жанну и, выгнав остальных из медблока, занялся Семецким. Маша, заливаясь слезами, обрабатывала ссадины и ожоги на лице Макара. Затем бинтовала руки – обжег веревкой, когда ловил Юрия. Сам того не заметив, он полез на ветряк без перчаток. Операция длилась довольно долго. На часах был час ночи, но никто не спал. Иван Сергеевич сидел на стуле у двери медблока, сняв очки, он постоянно тер их платком. Подслеповато рассматривал и так чистые линзы на свет лампы, надевал, морщился, снова снимал и чистил. Васильев, какой-то взъерошенный, нервно мерил шагами коридор то в длину, то в ширину. При этом бросая недобрые взгляды на Макара. А Макару было все равно хотя бы потому, что он ни в чем не виноват. И вообще, он ужасно устал. Глаза горели, веки были тяжелыми, словно чугун. Проснулся он, лежа на кушетке у медблока. Его накрыли одеялом и под голову подложили подушку. Вышел уставший Ашот и, стянув с лица хирургическую маску, плюхнулся рядом. Все всполошились, окружив врача. – Ну как? – поинтересовался Васильев. Ашот, зажмурившись, потер огромной ладонью лицо: – Открытый перелом левой руки, три сломанных ребра. Ожоги обеих рук, лица. И пришлось ампутировать правую ушную раковину. Наверняка сотрясение. Жить будет. Макар проснулся в своей кровати, открыл глаза: часы на стене показывали десять минут первого. Жалюзи на окнах-иллюминаторах показывали «день», но погода за ними решила как-то иначе, и было темно. Его не поднял Васильев на физподготовку и тому подобное. Не отправили мыть посуду. Макар потянулся под одеялом, прогоняя сонную хмарь и вспоминая произошедшее вчера. Сходили, понимаешь, дерьмеца вывезли. Придя на кухню, Макар обнаружил всех за столом, уставших и не выспавшихся. Ему дали овсянки на молоке и с сахаром, налили обжигающе-горячего, пахнущего земляникой чая. И вот, он ел вкусную кашу, обжигался чаем, дул на стакан и снова обжигался. Слушал, о чем говорят взрослые, обсуждают происшествие, интересуются здоровьем Семецкого, хлопают его самого по плечу, пододвигая банку сгущенки и галеты поближе. Макар вливался в бурлящее вокруг, ощущая себя не лишней частью, но целым. И вот, в какой-то момент, Макар почувствовал себя хорошо. Нет, не так – отлично! В сердце, глубоко-глубоко, шевельнулось то знакомое теплое детское ощущение… чего, семьи? Ну, может быть. Комфорта? Наверняка. Макару нравилось быть среди этих, пусть и странноватых, но хороших людей, которым не плевать на него. Которые слушают его, воспринимая если и не как равного по возрасту, но равноправного и достойного внимания человека. Нет, он не забыл боль от потери матери и не забудет никогда. Нет, он не забыл пусть такого, какой уж был, отца. Но теперь это далекое прошлое осталось за некоей невидимой чертой. Оно осталось запертым за дверью его личного хранилища. Это его прошлое. А он живет в настоящем. И в настоящем свои проблемы, которые стоит решать тоже в настоящем. Проблемы прошлого остались в прошлом. Макар взял несколько галет, обильно смазал их сгущенкой, соединив меж собой в эдакий бутерброд. Затем налил в новый стакан чаю, сложил галеты на блюдце и, под недоуменные взгляды остальных, отправился внутрь станции. Ашот вслед лишь одобрительно хекнул. Анна сидела на кровати в своей комнате и, глядя в стену, расчесывала почти лысую куклу. Руки Макара были заняты, поэтому он постучал краем блюдца об косяк: – Можно войти? – Заходи, – Аня отложила куклу в сторону, и подумав, спрятала ее под подушку. Макар, помявшись на пороге, поискал глазами, куда бы поставить чай и блюдце с галетами, подцепил ногой табурет и составил все на него. Аня покосилась на еду, но и только. Макар торчал столбом посреди комнаты и не знал, с чего начать: – Аня… – шипастый ком подкатил к горлу, Макар заперхал, под внимательным взглядом девочки. – Аня, ты спрашивала… ну, тогда. Вот. – Что? – Ну… это. Ты не некрасивая. То есть. Ты красивая. Вот, – Макар чувствовал, как раскаленный свинец заливает уши и обжигает щеки. – Правда?.. – недоверчиво спросила Аня. В потускневших глазах заблестели огоньки интереса. – Правда. Точно. Подумаешь, шрам! – с каждым словом смелел Макар. – И вообще, у других такого нет. А у тебя – есть! Ты особенная. Да… А еще, я хотел поймать для тебя лемминга! Ты же хотела зверюшку? – Да! – Но он злобный оказался, руку мне прокусил! Аня испуганно всплеснула руками. – Ну, не руку. Перчатку. Но он рычал и шипел! И вообще, они болезни разносят. Пришлось отпустить. Затем он, сыпанув как следует выдумки, стал рассказывать про горящий ветрогенератор и про то, как спасал Семецкого. Макар больше не ощущал себя загнанным в угол подростком, он считал себя почти взрослым, пусть не снаружи, но в душе, в мыслях. А Васильев, стоя за дверью, подслушивал басни Макара: – Ну, молодежь… – улыбаясь каким-то своим мыслям, фээсбэшник направился вглубь коридоров. Буря свирепствовала уже третий день подряд. Семецкий пришел в себя, постоянно плакал и божился, что ветрогенератор был им проверен, что возможно неисправность таилась в механизме, изменявшем наклон лопастей при превышении оборотов, и поэтому ветряк пошел в разнос. А может, попросту замкнула обмотка самого генератора. Нервное состояние Юрия грозило осложнениями, так что Ашот держал его на успокоительных. Макар ходил кругами по станции, не находя себе места. С Анной они уже переиграли во все, что только можно, от пряток до салочек. Постоянно отжиматься и подтягиваться он уже устал. Попросил у Ивана Сергеевича книгу про местных животных. Урок с леммингом не прошел даром: вдруг, погладив какого зверька, он подцепит и главное притащит на станцию заразу?! Он читал, выписывал непонятные слова в тетрадку, а потом донимал расспросами Ивана Сергеевича или Машу. С Васильевым проходили курс разборки, чистки, ремонта и сборки всего, что на станции могло стрелять. С Ашотом Ервандовичем учились оказывать первую помощь: накладывать тугие повязки, жгуты, шины и делать трахеотомию – выпотрошенный, хоть и подтухший медведь для этого вполне сгодился. Вынужденная неподвижность, безделье и не возможность выполнять ставшие привычными дела – все это сильно угнетало. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.