Но пострел только прибавляет хода, направляясь к огромным, оббитым толстенными досками и железными листами воротам, возле которых уже собралась толпа из нескольких десятков человек. Мужчины, вооруженные копьями, топорами и мечами, женщины, в длинных до пят пышных юбках, а также несколько стариков, перестав что-то горячо обсуждать, поворачивают головы. Лица многих скрыты респираторами и самодельными тканевыми масками. Мальчуган, подбежав к храмовникам, резко замедляется, скользит по натоптанному снежному насту и едва не влетает в толпу. Но его успевает подхватить сутулая фигура, с ног до головы закутанная в серую накидку. – Обожди, внучек, – слышится хриплый старушечий голос, – не время сейчас взапуски играть. – Пустите! – сердится мальчишка, пытаясь вырваться из цепких пальцев. – Я уже большой, мне можно! По толпе катится неодобрительный ропот. Люди искоса глядят на сопляка. В этот момент к ним подбегает запыхавшаяся мать. – Авдий! – выпаливает она. – Как ты посмел ослушаться меня?! Женщина замахивается, намереваясь отвесить мальчишке подзатыльник, но её руку перехватывает старуха. – Ксения! – неожиданно рявкает она. – Сколько раз тебе говорить, что это не метод! Женщина, глядя на старуху и тщетно пытаясь вырвать ладонь, обиженно тянет: – Эльза, а как его ещё приструнить? Совсем от рук отбился, как… – женщина замолкает и, помедлив, добавляет: – муж погиб. Старуха разжимает пальцы. Гладит мальчишку по голове. – То моя вина была, не смогла выходить, не удержала. – Не кори себя! – спешит ответить Ксения. – После того боя с летунами многих господь к себе призвал. Значит, такова его воля! Эльза кивает, затем оборачивается, окидывает взглядом людей в притихшей толпе. В этот момент звонарь на колокольне, с криком: «Вижу их!» – ударяет в колокол. Над монастырём разносится печальный перезвон, эхом летящий по руслу Москвы-реки. Эльза переводит взгляд на возвышающуюся, метрах в пятидесяти от неё, величественную церковь, построенную из красного кирпича, затем вздыхает и, бросив: «Я скоро приду», – направляется к церкви. Люди смотрят ей вслед и тихо, так, чтобы Эльза не расслышала, вновь о чём-то возбуждённо переговариваются друг с другом… * * * Застыв на пороге храма, старуха мнётся, переступая с ноги на ногу, и, глубоко вдохнув, точно перед прыжком в омут, заходит внутрь. Пройдя с десяток шагов, Эльза замирает, видя, что на полу церкви, раскинув руки и что-то шепча, лежит отец-настоятель. Рядом с ним валяется деревянный посох – толстая, обожжённая до черноты, сучковатая палка, покрытая непонятными письменами, с грубо вырезанным навершием в виде креста. Скрипящему, как несмазанное колесо телеги, голосу старика вторит шипение развешанных по стенам нещадно коптящих масляных лампад, чей тусклый свет порождает смутные тени под высоченным сводчатым потолком. Постояв с минуту, старуха, наконец, решается побеспокоить отца-настоятеля. – Отче! – тихо произносит Эльза. – Прости мне дерзость мою! Но священник, тихо повторяя слова молитвы, продолжает лежать, раскинув руки, точно пытаясь обнять кого-то невидимого. Господь – Пастырь мой; Я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни… Внезапно старик перестаёт молиться. В храме на несколько секунд воцаряется мёртвая тишина. – Он говорил со мной, пока ты не пришла! – сердится священник, продолжая лежать на полу. – Отче, – продолжает старуха, – его везут, надо приготовиться, время начина… – Оставь пустое! – слышится в ответ. – Не о том думаешь, сестра! Игумен, повернув голову, вперивается карими, поразительно ясными для его возраста глазами в лицо старухи. – Ты тоже чувствуешь это? – спрашивает священник, начиная, кряхтя, вставать с пола. – Уже скоро, – отвечает Эльза, быстро пройдя вперёд и поддерживая игумена за руку, – грядут перемены. – Уверена? – хмурится отец-настоятель, опираясь на посох. Эльза кивает. – Помнишь, я как-то с тобой говорила, правильно ли мы тогда истолковали знаки? – старуха вопросительно смотрит на игумена. – Ты истолковала, – поправляет священник, идя к выходу. – Я привык доверять тебе, твоему чутью! Старуха улыбается. – Не все так считают, ты же знаешь, что люди говорят меж собой, что это всё от лукавого. – Не смей поминать его имя в доме божьем! – злится священник, ударяя посохом об пол. – Не им решать, что богово, а что бисово! Мне! Ибо я их поводырь в этом мире, который они сами и загубили! Слепцы! Опираясь на руку Эльзы, отец-настоятель выходит из храма, задирает голову и, прикрыв глаза ладонью, щурится от яркого солнца. – Хороший знак, – шепчет игумен, – давно я такого светоча не видывал, давно… Ну, идём, сестра, – старик смотрит на Эльзу, – познакомишь меня с нашим, как я искренне надеюсь, новым братом. Отец-настоятель и старуха, спустившись по длинной бетонной лестнице, направляются к толпе. Люди, склонив головы, расступаются. Священник останавливается перед воротами, поднимает руку, прислушиваясь к звукам, доносящимися с той стороны. Кажется, что собравшиеся перестали дышать, слыша характерный скрип, точно по снежному насту волочат что-то тяжелое. – Отмыкай! – игумен машет рукой. Пара дюжих мужиков, крякнув и поднатужившись, с трудом сдвигают примерзший за ночь засов, сделанный из бревна, и медленно, со скрипом, распахивают тяжеленные створки ворот. Толпа подается вперед, жадно вглядываясь в искрящийся на морозе воздух. Люди видят, что по дороге, таща за собой привязанные верёвкой к поясу волокуши, на которых кто-то лежит, тяжело ступает Яр. Изо рта гиганта, запахнутого в вывернутую мехом наружу накидку, клубами валит пар. Заметив толпу, Яр приветственно машет рукой. Воин, поправив огромный арбалет, притороченный за спиной, и поудобнее перехватив котомку, переброшенную через плечо, продолжает идти по дороге, ведущей к обители. В этот момент игумен чувствует, как его руку стискивают пальцы Эльзы. Старуха делает шаг вперед, но её отдергивает отец-настоятель. – Не время сейчас, заинтересованность выказывать! – шипит он Эльзе на ухо. – Терпи и жди, люди сами должны решить, как его принять! Жить ему или умереть! Эльза поворачивает голову, взволнованно смотрит на священника. – Помни, о чём мы говорили! Помни! – шепчет игумен. – Да укрепится вера твоя! Старуха кивает и начинает мысленно молиться: «Господи! Спаси и сохрани его! Помоги ему! Дай сил и избавь нас от лукавого! Сергей, я знаю, ты слышишь меня. Тень!» * * * Крик Эльзы, одновременно далекий и такой близкий, врывается мне в голову. Я вижу, что Яр тащит меня в монастырь, больше напоминающий средневековую крепость. Высокие кирпичные стены с бойницами, вдоль которых кто-то вышагивает с луком за спиной, башня колокольни вздымается над куполами храма. Замечаю, что на площадке под звонницей мелькает пара силуэтов. Нас явно ждут. Готовятся. Причем, Яр тащит меня по дороге, обходя монастырь по дуге, словно показывая его мне. «Если там запереться, то брать его придется только штурмом, – почему-то приходит мне на ум. – Интересное местечко. Что же там?» – мысль точно повисает в воздухе, едва я, до хруста повернув голову, замечаю, что меня, застыв в распахнутых воротах, встречает вооруженная холодным оружием толпа. Время словно поворотилось вспять, разом отмотав назад пять или шесть столетий. Вижу мечников, копейщиков, арбалетчиков, несколько женщин в непонятных, точно сшитых в средневековье одеждах, даже одного ребенка, который указывает на меня пальцем. Надеюсь, что они не обсуждают, кому какая часть меня достанется на обед. Наш долбаный мир заставляет подозревать всех и каждого. Потрошители приучили нас, там, в Убежище, что грань между зверем и человеком зыбка как утренний туман. Голод – страшное испытание. Тот, кто больше всех кричит и бьёт себя в грудь, что он скорее сдохнет, чем опустится до каннибализма – врёт. Особенно, когда от голода живот прирастает к спине, а ты начинаешь бредить, выплевывая на пол гнилые зубы. Обстоятельства бывают разные, уж поверьте мне. Я знаю… Чем ближе толпа, чем сильнее у меня в груди стучит сердце. Колокол уже не звонит. Я различаю приглушённое дыхание людей. Внезапно к их тихому говору добавляется пронзительный свист, прилетевший откуда-то слева. В нескольких сотнях метрах от нас раздается размеренный гул и металлический стук. Пытаюсь понять, что это может быть. Грохот до боли знакомый, он кажется ирреальным в нашем мире. Внезапно меня осеняет. Я слышал эти звуки, когда сопляком, еще до Удара, смотрел какой-то старый черно-белый фильм про войну. Эти звуки может издавать только один механизм – паровоз. Удивиться не успеваю. Толпа расступается, и Яр, дёрнув волокушу, затаскивает меня на двор монастыря. Ворота тут же закрывают. На меня смотрят десятки пар глаз. Взгляды цепкие, настороженные. Меня явно изучают, прощупывают, как барана на рынке. Кручу головой по сторонам. Люди одеты в странную одежду. Кто-то в длинные до пят накидки, кто-то в плотные стёганые бушлаты, обшитые металлическими пластинами и кольчужными кольцами. Бабы – все до одной в юбках. Лиц толком не разобрать из-за респираторов. В этот момент я ощущаю, как к руке прикасаются маленькие пальчики. Вижу мальца. Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и произносит фразу, молотом вдарившую мне по мозгам: – Господь услышал мои молитвы и послал нам тебя! – Как тебя зовут? – спрашиваю я. – Авдий, – называет он странное имя, и, подумав, мальчуган, заглядывая мне в глаза, с гордостью добавляет: – Служитель бога!