— Эрнст прав, Берни. Будь осторожен. Там не любят полицейских. — Знаю. Поэтому я решил взять с собой кое-кого. Кого никто и за миллион лет не заподозрит в прогулках с коппером. — О! И кого же? — Девушку. Когда Роза Браун закончила играть на саксофоне в оркестре «Халлер-Ревю», мы вышли из клуба и пошли на север по Фридрихштрассе в сторону Ораниенбургер Тор. Почти наступил час ночи, но улицы по-прежнему были полны потных берлинцев, которые, словно мотыльки, слетались к ярко освещенным барам, шумно радуясь жаркому лету и перспективе еще сильнее напиться. — Не ожидала увидеть тебя сегодня вечером, — сказала Роза. — И уж точно не в таком костюме. Откуда он у тебя? — А что с ним не так? — Ты прекрасно знаешь. — Произнесла женщина в мужском смокинге. — Это моя рабочая одежда. — Как и у меня, собственно говоря. В том баре, куда мы идем, полно воров и убийц. А значит, будет лучше, если я постараюсь слиться с толпой. — Трудновато представить, чтобы этот костюм куда-то вписывался, кроме загородной охоты или ипподрома. — Ну, ты не так далека от истины. Пару лет назад мне пришлось немного побродить по Хоппегартену в поисках одного сутенера, за которым мы охотились. Я за казенный счет купил этот костюм и подходящую к нему кепку, чтобы больше походить на любителя спорта. — Боюсь, скорее, на ирландского сутенера. — Тоже хорошо. — Так, значит, ты на работе? — В некотором смысле. По правде говоря, я высматриваю кое-кого. Но подумал, что неплохо бы пригласить тебя и совместить приятное с полезным. Тем более весь вечер за казенный счет. Кстати, это напомнило мне кое о чем. Единственная тема, которую мы не станем упоминать в том месте, это то, что я полицейский. Ладно? Ты поймешь почему, когда мы туда доберемся. — Так как тебя зовут? На случай, если кто-то спросит. — Зер. Хельмут Зер. — Приятно познакомиться, Хельмут. А ты не боишься, что кто-нибудь тебя узнает? — Я — сержант полиции, а не заместитель комиссара. Кроме того, думаю, к этому времени большинство посетителей «Синг-Синга» будут слишком пьяны, чтобы отличить меня от лепрекона. — Я, конечно, слышала об этом месте. Люди говорят, «Синг-Синг» — самый опасный бар Берлина. — Возможно, так и есть. — И почему ты считаешь, что я захочу туда пойти? — Любая девушка, которая пользуется зеленой помадой и лаком для ногтей в тон, производит на меня впечатление человека, который любит опасную жизнь. С такой цветовой комбинацией ты должна хорошо туда вписаться. — Думаю, мы и сами неплохая комбинация, а? Твоя внешность, ирландец. Мой талант. Моя зеленая помада. Твой зеленый костюм. Люди подумают, что мы пара. Хоть и безвкусная. В основном, из-за тебя. — Мы и есть пара. Серьезно. Пока будем в «Синг-Синге», мы должны присматривать друг за другом, как два каторжника, скованные одной цепью. Если услышишь что-то хотя бы слегка предосудительное, немедленно скажи мне. — Ты меня пугаешь. Я приобнял ее: — Ты будешь в полной безопасности, пока слушаешься меня, Роза. — А, я поняла твою стратегию, ирландец. Она очень коварная. Ты хочешь запугать меня, чтобы я упала в твои объятия, а потом кто знает куда? — Думаю, мы оба знаем, куда, не так ли? Я остановился и наклонился, чтобы поцеловать ее зеленые губы. — Нет, погоди, — сказала она. — Хочешь смазать мою помаду? Сможешь целовать меня сколько угодно после того, как мы побываем в том месте. Но сейчас нужно, чтобы ты вел себя как Тангейзер[47] и обращался со мной как с девственной принцессой. Подходит? — Договорились. Мы пошли дальше. — А разве «Синг-Синг» — не тюрьма в Китае? — спросила Роза. — Нет, в Нью-Йорке. Но не спрашивай, почему она так называется. Более известно, что в «Синг-Синге» есть электрический стул, который называют «Старина Спарки». Это скорее прозвище, я полагаю. Мне говорили, в клубе тоже есть такой. Но он только для вида. — Рада слышать. Мы подошли к облицованному каменными глыбами дверному проему. Как и все остальное в этом месте, он выглядел так, будто ему место в тюрьме, — со своим решетчатым окошком и двойными дверями. Я позвонил в звонок, и за решеткой показался глаз, затем похожий на злобного моллюска рот, который потребовал назвать пароль. Без особой уверенности я произнес: — Гитлер. Через несколько секунд раздался грохот замка и звук отодвигавшегося засова. — Будем надеяться, что выбраться из этого места будет так же легко, — пробормотал я. Тут дверь распахнулась, выпустив на волю шум, полный дыма и запаха алкоголя. Дылда на входе был наполовину человеком и наполовину бульмастифом. Посередине его носа проходил глубокий шрам, от чего казалось, что носа у него два, а одно ухо напоминало эмбрион. Никто не принял бы этого типа за разумное существо, если только не считал разумным монстра Франкенштейна. На дылде была форма тюремного охранника, в руке — дубинка, от него сильно несло пивом, а когда он улыбался, это было все равно, что смотреть на древнее кладбище. Он захлопнул и запер дверь, затем махнул официанту. Бритоголовые официанты, переодетые заключенными с номерами на спинах, имели тот же суровый вид, что и охранник. Тот, что подвел нас к столику 191819, напоминал железнодорожное полотно на Потсдамском вокзале — так много шрамов было у него на лице. Я дал ему пять марок и велел принести бутылку немецкого шампанского и бокалы. Официант быстро вернулся с «Хенкелем» и двумя эмалированными кружками. — Здесь нет бокалов, — сказал он. — Только тюремные кружки. Он записал на счете свой номер — 191819/22 — и положил листок под ведерко с шампанским. Оно, по крайней мере, было холодным. Я налил немного и поднял тост за Розу, которая нервно мне улыбнулась. Она что-то сказала, но я не расслышал, потому что сидевший рядом мужчина кричал на симпатичную девушку, одетую лишь в чулки с подвязками и корсет. И она, и мужчина курили марихуану. Через несколько секунд девица выплюнула жевательную резинку и начала целовать своего спутника. А тот без остановки называл ее Хельгой, и я решил, что так девицу и зовут. При одном взгляде на нее можно было понять, что она достаточно вынослива, чтобы пережить еще одно извержение Кракатау. Даже в жестяной кружке шампанское оказалось гораздо вкуснее, чем я ожидал. Роза, наверное, тоже так подумала, потому что допила его одним махом, а потом подошла и села ко мне на колени. — По крайней мере теперь я тебя слышу, — сказала она и позволила налить ей еще. Прикрывшись телом Розы, я воспользовался возможностью осмотреться. Место было устроено как столовая в тюрьме Плётцензее: тяжелые деревянные столы, толстые железные решетки на окнах, а на вершине высокой стремянки — наблюдатель охраны, который, как сообщил нам официант, приглядывал за карманниками. В этом месте было полно берлинского сброда, но я не заметил никого, кто подходил бы под описание Пруссака Эмиля. Впереди имелась небольшая сцена с черным занавесом, и я все думал, что сейчас появится артист кабаре и начнет нас развлекать. Едва меня посетила эта мысль, к нашему столику подошел мужчина и занялся именно этим. В руках у него были кандалы. — Вот, — сказал он. — Посмотрите на эти браслеты. Самые настоящие звенелки копперов. Давайте, ребята. Проверьте. Я взял наручники и внимательно их осмотрел: — Похожи на настоящие. — Похожи? Конечно, они настоящие. Давай, милая, защелкни их на моих запястьях. Так туго, как пожелаешь. Вот. Давай, ты же не бинты наматываешь. Вот так. Ну, что скажешь? Я твой пленник, да? Роза кивнула: — Я бы сказала, что плохи твои дела, и не ошиблась бы. Я не заметил, как, но освободился он даже быстрее, чем снял кепку и попросил за представление монету, которую я с удовольствием ему вручил. Мы с Розой выпили еще шампанского и устроились поудобнее. Рядом мужчина рассказывал своей Хельге о времени, проведенном в тюрьме Моабит. В любом другом месте о таком стоило бы умолчать, но для «Синг-Синга» это, как сказать кому-то в Немецком оперном театре, что ты — профессиональный тенор из Милана. — Долго ты был за решеткой, Хьюго? — спросила девушка. — Пять лет. — А за что? — Стихи писал, — ответил тот и засмеялся. — Многие поэты заслуживают тюрьмы. Не мог с этим не согласиться, но оставил свое мнение при себе и постарался не пялиться. В «Синг-Синге» стоило проявлять осторожность; некоторые завсегдатаи, казалось, могли обидеться на малейшее замечание. На другом конце клуба уже завязалась драка, но дылда со входа быстро разнял драчунов самым простым способом — врезал каждому дубинкой по голове под громкие возгласы одобрения и аплодисменты. Бесчувственные тела отнесли к двери и бесцеремонно вышвырнули в сточную канаву. Мы пробыли в клубе почти час, и желание заполучить Розу начинало преобладать над желанием найти Пруссака Эмиля. То, что он все-таки появится, выглядело маловероятным. Я уже собирался оплатить счет, когда на сцену вышел густо загримированный мужчина в костюме тюремного надзирателя и свистнул в свисток. Похоже, некоторые зрители понимали, что сейчас произойдет, — они шумно зааплодировали, и постепенно в зале воцарилась тишина. — Добрый вечер, дамы и господа, — произнес мужчина, снимая фуражку. — Добро пожаловать в «Синг-Синг»! Снова аплодисменты.