– Вам известно, что у меня гипертимезия, – учёный снова кивнул. – Я способен восстановить по памяти картину любого места, включая те мелочи, на которые в момент события вовсе не обратил внимания. То есть я могу пройтись по слепку буквально «с лупой», выявить малейшее несоответствие или искажение, могу сказать, что именно скрыто за белым пятном, что происходило с засвеченным объектом в момент съёмки. Возможно, пропадающие области подвергались воздействию какого-то одинакового набора внешних факторов. Это же совершенно другой уровень анализа! – Рун умолк, заметив, что снова распалился, как это было недавно с Аминой. – Вы хотите новых слепков? – спросил Флагстад после недолгого молчания. – Да. Мне нужны слепки, параметры для которых задам я сам. – Это невозможно. – Почему? – Потому что каждый слепок проходит цензуру ещё до того, как запускается “Хронос”. Это сложная и долгая процедура, и инициироваться она может только с подачи высшего руководства. Исключение составляют только калибровочные снимки, но их параметры строго регламентированы. – Но ведь вы – и есть высшее руководство, – с нажимом произнёс Этингер. – Как мне убедить вас в том, что только новые слепки могут сдвинуть исследование с мёртвой точки? Флагстад помолчал, раздумывая. Побарабанил пальцами по столешнице. Заговорил: – Рун, каждый эксперимент – это очень дорогостоящее мероприятие. Меня уволят, если я буду расточать проектные средства попусту. В последнее время мы и так скорее держимся на плаву, чем идём к прорыву. Я не должен этого говорить, но топ-менеджеры “Эйдженс” начинают смотреть на “Миллениум” косо, потому что деньги уходят, а результатов нет. – Значит, при сохранении текущего курса закрытие проекта – всего лишь вопрос времени? – Рун ухватился за подвернувшуюся соломинку. – Стало быть, нужно этот самый курс менять? Физик вздохнул, поняв, что сам себя загнал в ловушку. – Да, и делать это нужно обдуманно, а не цепляясь за любые возможности… – Бросьте, – прервал его вошедший в раж Этингер. – Я даю вам не любую возможность, а очень даже перспективное направление. Я предлагаю использовать мой потенциал на всю катушку, а не на жалкие десять-пятнадцать процентов, как сейчас. Мне нужно всего несколько снимков, чтобы наши белые пятна стали прозрачнее. Флагстад смотрел на историка с величайшим скепсисом, какой только могла изобразить скудная мимика нарколептика. – Я передам вашу инициативу наверх, – проговорил он наконец. – Но отвечать за неё не буду. Если она найдёт какой-либо отклик, отвечать за всё будете сами. Как за успех, так и за провал. Думаю, не нужно говорить, что будет, если ваши начинания не оценят. – И что же? – спросил Рун, внутренне съёжившись. – Скорее всего, меня вынудят вас уволить, – пожал плечами Флагстад. – И вычтут часть расходов из вашего оклада. Это обычная… Он не договорил: дверной коммуникатор миганием разноцветных огоньков и ненавязчивой мелодией оповестил учёных о том, что кто-то ожидает приглашения у порога. Флагстад то ли медленно моргнул, то ли просто закатил глаза, и выговорил отчётливо: – Войдите. В кабинет, едва приоткрыв дверь, неловко протиснулся Венсан. Виновато потупившись, он извинился за вторжение и протянул начальству планшет с какими-то срочными документами. Бесстрастное лицо физика вовсе затвердело в камень, степенью безэмоциональности превзойдя даже дверной косяк. В его случае это несомненно означало крайнюю степень раздражения: прежде чем принять устройство из рук подчинённого, он посмотрел на лаборанта так, что даже историк невольно втянул голову в плечи. Пока Флагстад изучал документы, Венсан повернулся к Этингеру и со слабой улыбкой кивнул в знак приветствия. Рун ответил тем же. – Эти акты должны были прийти три часа назад, – обронил физик, и добродушное выражение сползло с лица лаборанта, уступив место опаске. – Месье Венсан, не потрудитесь ли объяснить... Ему снова не дали договорить: замигали лампочки, замурлыкал дверной коммуникатор, из-за чего Флагстад буквально вскочил с места с криком: – Да вы издеваетесь! На сей раз никто даже не ждал приглашения. Мелодия замолкла, магнитный замок открылся сам собой; в кабинет шагнули двое в форме службы безопасности, а следом за ними на пороге показался Ноа Валттери собственной персоной. – Йонас, – произнёс он сухо, и Рун узнал эту интонацию: так же бесцветно военный рассказывал ему об “увольнении”. В запале Флагстад не ощутил температуры голоса Валттери, а потому рявкнул по инерции: – В чём дело? Молодцы из службы безопасности тем временем зашли к нему справа и слева, один из них отчеканил: – Господин Флагстад, – физик посмотрел на него с непониманием – мол, ты-то с чего ко мне обращаешься? – прошу пройти с нами. Второй амбал зашёл к руководителю проекта за спину и ловко стянул его запястья блокиратором. Венсан охнул. Флагстад медленно повернулся к Валттери. – Это ещё что значит? – прошипел он, выкатив налившиеся кровью глаза, отчего впервые стал похож на нормального человека. – Ты арестован, – сказал военный, не сводя взгляда с руководителя “Хроноса”. – По подозрению в промышленном шпионаже. Флагстад скрипнул зубами и дал себя увести, больше не проронив ни слова. У Руна на шее поднялись волоски. Не решаясь покинуть кресло, он продолжал сидеть, чувствуя, как немеет спина. – Доктор Этингер. Историк, вздрогнув, повернулся. Финн смотрел на него с очень неприятным выражением – всего пару секунд – но у Руна уже закололо в пятках. – Хорошего дня, – отрывисто бросил Валттери и вышел вслед за подчинёнными, небрежным жестом оттеснив с дороги остолбеневшего лаборанта. Дверь закрылась, и в кабинете повисла свинцовая тишина. – Да что же это? – потрясённо пробормотал Венсан. – Что же это творится? Этингер промолчал. Даже если бы захотел, он не знал, что ответить. Глава 9 Вернувшись в смотровую – свою надёжную одиночную камеру с замком изнутри – Рун как в тумане провёл час, оставшийся до конца рабочего дня, и поспешил в отель. Выходя из здания фермы, он всё ещё ощущал холод между лопаток, будто в спину ему продолжал ввинчиваться взгляд проклятого финна. Этингер не представлял, как заставит себя прийти сюда завтра. Прилив поднял яхты, пришвартованные у берега, и Рун немного отвлёкся, рассматривая цветные флажки с именными знаками владельцев – некоторые даже были нарисованы вручную старинными красками. В любой стране найдётся немало любителей архаики и рафинированного экстрима вроде морских прогулок на открытом всем ветрам деревянном корабле, но Руну казалось, что здесь, в Пенмарше, этих чудаков собралось в разы больше. Бухта между двумя рукавами пирсов была просто усеяна разномастными яхтами и лодками, которые, покачиваясь на волнах, дважды в сутки садились на мель и вновь поднимались вместе с приливами. Напротив башни старого маяка вытянулось современное здание береговой охраны с тремя арками небольших эллингов, откуда выглядывали оранжевые носы служебных катеров. По берегу прогуливались люди, в открытом кафе звучала музыка; ветер разносил вокруг обрывки разговоров, тихое жужжание проезжающих по набережной электромобилей и крики вездесущих чаек. Жизнь здесь текла совершенно обыденно, даже с некоторой ленцой и негой – а ведь всего в миле отсюда в подводном комплексе велись совсем не банальные разработки и далеко не безопасные игры. Этингер пожалел, что знает об этом. Смеркалось. Над водой зажглась световая маркировка путей, в городе включились фонари. Рун как раз подошёл к отелю и отыскал взглядом окна Амины, подумав, что это действие скоро войдёт в привычку. Канзи была дома. Проглотив странную смесь досады и облегчения, историк направился к себе. Уже в лифте он мрачно проследил, как съехались дверцы, и вспомнил утреннюю сцену на ферме. Лучше бы не вспоминал – от неё внутри заколобродило чувство вины, предвещавшее долгие часы бессонницы. Под влиянием мгновения он набрал этаж Амины и, сам себе поражаясь, пришёл к её номеру. Датчик на двери светился зелёным. Рун потянулся к звонку, но огонёк тут же мигнул и стал тусклым синим – в апартаментах выключили свет. Вздохнув, Этингер отступил. Может быть, это и к лучшему. Он представления не имел, о чём стал бы говорить. Раздосадованный больше прежнего, Рун двинулся по коридору обратно. Чтобы не ждать лифт, решил воспользоваться лестницей, но не успел пройти и половины пролёта, как на площадку второго этажа, где находился его номер, из-за угла выехал, чуть слышно жужжа, коридорный домРоботник. Этингер едва не попятился, но вовремя спохватился. Камера “жужжалки” уже запечатлела его, и пытаться скрыться было бы крайне неумно. Сохраняя невозмутимый вид, историк спустился, прошёл мимо робота и неторопливым шагом достиг своих апартаментов. Оказавшись внутри, Рун отыскал взглядом мелкого комнатного уборщика – тот неподвижно стоял в углу на поле зарядки – и с минуту хмуро рассматривал его. В голове всё вертелась какая-то неоконченная мысль, но из-за утомления историк никак не мог на ней сосредоточиться, поэтому лишь озадаченно моргал, позабыв даже о том, где находится. Очнувшись, он вяло отметил про себя, что это уже не первый мозговой сбой за сегодня. Рун вдруг вспомнил, что в последние дни практически не отдыхал – не мог отдохнуть. Подойдя к зеркалу, он столкнулся со стеклянным взглядом покрасневших глаз. Собственный измождённый вид воскресил в его памяти историческую статью о второй половине XXI века и синдроме нервного истощения, очень распространённого в то время. Переживая за свою нервную систему, Рун поспешил лечь в постель, но, вопреки жгучему желанию забыться, снова не смог заснуть. Он долго бултыхался в беспокойной душной дрёме, то ныряя в вязкое онемение, то всплывая к волнам гротескных образов, исторгнутых его воспалённым разумом. Этингер видел себя сидящим в кресле Флагстада, а сам физик лежал рядом, мёртвый, с широко раскрытыми глазами, красными от лопнувших капилляров. Потом мерещился полутёмный зал совета директоров “Эйдженс”, в котором председательское место занимал огромный домРоботник. Амина, весело игравшая ямочками на щеках, вдруг разбилась на осколки, а вместо неё остался жуткий человек с гладким, как коленка, лицом. На “Хроносе”, на нижней его грани, шли в обратном направлении электронные часы – точно таймер. Снимки исчезали, съедаемые изнутри белыми пятнами – словно плавилась плёнка в старинном кинопроекторе. На весы падают звонкие монеты. Дно океана устлано людьми, из которых растут водоросли. Вращаются стрелки на пустом циферблате. Крупицы внутри песочных часов застревают в воздухе. Таймер останавливается: “00:00”. Волна Большого Взрыва катится назад. В самом конце этого сумбура единственным островком порядка мелькнуло знакомое окружение: старые железнодорожные пути, тянущиеся сквозь туман. Этингер стоял на шпалах и смотрел, как прямо на него несётся истошно свистящий локомотив. Нужно было отпрыгнуть в самый последний момент, потому что иначе – Этингер знал – рельсы снова окажутся под ногами. Сзади послышался перестук колёс; Рун обернулся – и обнаружил себя стоящим в центре калейдоскопа, на самом стыке всех до единого возможных путей. После того, как поезд влетел в него со всех сторон сразу, снов больше не было. До самого пробуждения. Глава 10 Если накануне Этингер думал, что не сможет больше прийти в “Миллениум”, то к утру эта проблема решилась сама собой. После блаженного бездумья возвращение к реальности стало настоящей пыткой – из-за страха и бессилия перед ним. Рун припомнил свой полночный бред и с содроганием подумал, что тот не так уж далёк от истины. Флагстад уже вполне может быть мёртв, а на его место вот-вот сядет какой-нибудь Лебронн… Корпорация “Эйдженс” теперь виделась Этингеру гигантской бессердечной машиной и своим безнаказанным могуществом внушала более чем неприятный трепет, если не сказать – ужас. И всё же именно этот глубинный страх заставил историка подняться, затолкать себя в одежду и выйти из дома. Потом парализующий страх помешал ему свернуть на единственном перекрёстке между отелем и фермой, не дав сбежать на ближайшую станцию скоростного монорельса. Едкий, как кислота, страх вытравил на лице Руна вежливую улыбку, когда тот кивками приветствовал до судорог надоевших ему сотрудников исследовательского центра. Наконец, коварный страх усадил своего носителя в кресло смотровой и заставил думать о рутине, а сам на время удалился – словно опасаясь свести жертву с ума раньше срока и тем самым испортить всю забаву. Рун проработал несколько часов, несмотря на острое ощущение бессмысленной траты времени. Ему казалось, что проект летит ко всем чертям: исследование откровенно застряло, никаких перспективных идей давно не было и не предвиделось, из-за чего верхушка корпорации уже начала пересматривать целесообразность дальнейшей поддержки “Хроноса”. Что уж говорить обо всех этих внутренних расследованиях, убийствах и арестах, которые окончательно ввергли “Миллениум” в хаос? Если даже руководитель арестован по подозрению в шпионаже, то какие у проекта вообще могут быть перспективы? И всё же историк работал, потому что для него смерть “Хроноса” означала спасение. Он поймал себя на том, что больше не волнуется за судьбу проекта. С самого начала было ясно, что “устройство реверсивного воссоздания пространства” своей потенциальной угрозой человечеству сравнимо с гигатонной термоядерной бомбой (в буквальном смысле – тоже), но Руну хватило и тех неприятностей, что случились ещё до окончания работ над “Хроносом”. Историк разочаровался, перегорел; возможность заглянуть в самое что ни на есть реальное прошлое уже не волновала так, как раньше, вдохновение иссякло. Теперь он мог думать только о том, как выбраться из промышленно-политической передряги, в которую угодил. С большим сожалением Рун пришёл к мысли, что не готов ради фантастической мечты пожертвовать своей жизнью или благополучием. Он был готов бросить всё в любой момент. Конечно, просто встать и уйти было нельзя, но оставался другой, менее рискованный и более неприятный вариант. “Создавать видимость работы и ждать. Тогда рано или поздно проект либо вопреки всему завершится, либо закроется – в любом случае без моей помощи. Если учесть вчерашние события, ждать придётся совсем недолго”. Рассуждая таким образом, историк пошёл на обед. Дошагал до лифта, спустился на этаж столовой, вышел… и нос к носу столкнулся с Йонасом Флагстадом. Физик был вполне жив. Эта новость стала для Руна настолько внезапной, что на какое-то время отняла способность думать. Глава проекта выглядел уставшим – ещё более уставшим, чем всегда – но спокойным. Тяжёлый взгляд скользнул по историку и вдруг задержался на его лице. – Герр Этингер, у вас всё в порядке? Голос Флагстада заставил Руна вздрогнуть. Этингер вдруг осознал, что таращится на физика, как на привидение, и смешался.