Лена едва углядела в темноте другую дверь и двинулась было к ней, но вахтерша строго окликнула: – Куда в грязной обувке? Тапочки возьми, там, в сундуке. Лена, стыдясь собственного легкомыслия, кивнула, вытащила из деревянного ящика матерчатые музейные тапки с тесемками, надела их поверх ботинок. В это время в вестибюле появилась Тамара. – Пришла? – обрадовалась она. – Семен Ильич уже ждет. Идем быстрей. По контрасту с почти лишенным света вестибюлем зал буквально ослепил Лену. Вокруг все было белоснежным – стены, потолок, даже пол, покрытый домоткаными половиками. Витрины блестели отполированными стеклами, два угла были пусты, остальные занимали тяжеловесный дубовый шифоньер и старенькая, допотопная фисгармония. – Ну как? – спросила Тамара, выждав пару минут, пока Лена в восхищении оглядывалась по сторонам. – Замечательно, – искренне призналась та. – И такая чистота! – Стараемся, – со скромной гордостью произнесла Тамара, – правда, Семен Ильич? Тут только Лена заметила притаившегося за стенкой шифоньера маленького лысоватого человечка, до ужаса напоминавшего гнома. Для полного сходства не хватало лишь колпачка, зато налицо были огромный нос картофелиной, длинная пегая борода и огромные, нелепые носки штиблет. «Как в сказке», – подумала Лена, чувствуя, что ее наполняет необычное, волшебное ощущение теплоты и покоя, будто она непостижимым образом вернулась в детство. Смешной, похожий на гнома человечек кашлянул, потеребил бороду и шагнул Лене навстречу. – Здравствуйте! Голос у него был приятный, бархатистого тембра, слегка грассирующий. – Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Лена и протянула гному руку. Тот аккуратно пожал ее маленькими, кукольными пальцами. – Вы Елена Владимировна, если не ошибаюсь? – Да. – Очень приятно. Меня зовут Семен Ильич. Я директор музея. Нравится вам у нас? – Нравится, – кивнула Лена. – Вы походите по залу, посмотрите экспозицию. Эта трагическая личность, наш Аполлинарий, еще одно доказательство, как порой бывает несправедлива жизнь и история. Поглядите внимательней. – Директор мягко, но настойчиво взял Лену под локоть и повлек за собой к одной из витрин. – Вот, тут стихи. Все очень хорошо сохранилось. Гляньте, какой почерк! А содержание! Разве так писали в тысяча семьсот втором году? Писали, я спрашиваю? – Нет, не писали, – согласилась Лена, прочитав стихотворение. – Вот именно, – с жаром проговорил Семен Ильич. – А еще я вам доложу, что эту фисгармонию Феофанов смастерил сам, по собственным чертежам. Как и уникальный диапроектор, который хранится в шкафу, и многое другое. Тамара стояла в сторонке, старательно пряча улыбку, и время от времени подмигивала Лене. Та ходила вслед за Семеном Ильичом от витрины к витрине и уже не сомневалась, что будет здесь работать. Пусть о Феофанове никто не знает, экспозиция занимает всего один зал, а в штате музея лишь шесть человек, включая сидящую на вахте суровую старушенцию, – это ее место. И она сумеет сделать его интересным и любимым… …Лена глянула в окно и с удивлением обнаружила, что почти приехала, троллейбус уже катил мимо Парковых улиц. Это значило, что ее воспоминания заняли не меньше получаса. Зато настроение улучшилось, на душе стало веселее. Сейчас она доберется до дому, перво-наперво осуществит свою мечту о холодном молоке, затем примет душ и сядет за компьютер. За те десять лет, что Лена проработала в музее, она изучила и жизнь, и творчество Феофанова досконально. И поняла – о нем должны узнать люди. Как этого добиться? Очень просто – написать книгу, в которой день за днем, час за часом отобразить биографию Аполлинария, дать характеристику каждому из его уникальных произведений, сделав это в легкой и доступной для неискушенного читателя форме. Особенно актуальным это стало теперь, когда, как и пророчествовал Виктор, на особняк положил глаз кто-то из местных фирмачей, музею грозит ликвидация, а всех сотрудников спешным порядком отправили в принудительный отпуск. Лена вспомнила сморщенное, точно от зубной боли, лицо Семена Ильича в тот момент, когда он сообщал сотрудникам жуткое известие, и вздохнула. Неужели им суждено потерять здание? Лучше уж не думать об этом, надеяться, что все обойдется. На прошлой неделе коллектив написал письмо в мэрию с просьбой не уничтожать уникальный памятник старины. Ответ должен прийти со дня на день, может быть, уже пришел. Нужно будет позвонить Тамаре – она всегда в курсе дел… …Троллейбус плавно затормозил. Лена поспешно поднялась и вышла. До дому от остановки было рукой подать, но ей почему-то показалось, что прошла целая вечность, пока она наконец очутилась у дверей своей квартиры. «Жара», – в который раз за сегодняшний день мелькнуло в голове. В прихожей было душно, приторно пахло духами, нечаянно разлитыми перед отъездом на вокзал. Лена скинула тесные босоножки и с наслаждением прошлепала босиком по прохладным кафельным плиткам в кухню. Настежь распахнула холодильник, достала нераспечатанный пакет молока, аккуратно срезала ножом уголок. Боже, как хорошо! Теперь в душ и за работу. Через полчаса она уже сидела в спальне за столом. На ней был коротенький атласный халатик без рукавов, мокрые волосы укутывал тюрбан из полотенца. Рядом с компьютером стоял все тот же, заметно похудевший, пакет с молоком. Лена сосредоточенно поглядывала на экран, пальцы деловито бегали по клавишам. Она твердо решила, что не встанет с места, пока не закончит главу. Собственно, Лена давным-давно знала каждое слово в этой главе. Иногда, возвращаясь вечером с работы или идя из магазина, она полушепотом декламировала текст, который нужно впоследствии перенести на экран компьютера. Получалось красиво, логично и стройно – Лена даже удивлялась той легкости, с которой возникают у нее в голове предложения и фразы. Однако стоило ей добраться до дому и сесть за стол, на нее точно ступор находил. Все придуманное тут же напрочь улетучивалось из памяти, оставались лишь сухие, скучные и корявые обрывки недавнего литературного великолепия. Лена мучилась, кусала губы, безжалостно стирала абзац за абзацем, пока наконец в комнату не заглядывали Виктор или девчонки с какой-нибудь просьбой. Тогда она с чистой совестью закрывала файл и шла заниматься хозяйством, так и не завершив злополучной главы. Увы, сегодняшний вечер не стал исключением, несмотря на то что отвлекать Лену было абсолютно некому – в пустой квартире царила мертвая тишина. Все же Лена со страшным скрипом вытянула из себя с десяток страниц. Она просидела за компьютером три с половиной часа, пока не почувствовала себя полностью обескровленной, уставшей до предела. Молочный пакет на столе сиротливо скукожился, за окном начало темнеть. Лена потянулась, разминая затекшую спину и плечи, на минутку прикрыла глаза и тут же услышала резкий телефонный звонок. «Томка, наверное, – вяло решила она, – а может быть, девчонки. Хотя нет, звонок явно не междугородний». Лена тяжело поднялась, вышла в прихожую, где висел аппарат, взяла трубку. – Ленусик, это я! Это действительно была Тамара, и Лена вспомнила, что сама намеревалась позвонить ей, как только освободится. – Привет. Как дела? Что-нибудь выяснилось насчет письма? – Пока ничего. Ты-то как? Проводила Витюшу? – Да. – Все в порядке? – Вроде бы. – Лена покосилась на приоткрытую дверь в спальню. – А чем занимаешься? Небось наслаждаешься полной свободой, ловишь кайф? – Томка захохотала. Лена невольно улыбнулась. – Почти. Пытаюсь продолжить книгу. – Ну и как успехи? – полюбопытствовала Тамара. – Кажется, оставляют желать лучшего, – честно призналась она. – Пора тебе уже завершить свой труд. У меня руки чешутся его отредактировать. – Шустрая какая, – засмеялась Лена. – Я еще только на середине. – Она немного помолчала и добавила серьезно: – Если честно, Том, белиберда какая-то выходит. – Почему белиберда? – удивилась та. – Сама не знаю. – Лена тяжело вздохнула. – Настроение поганое. В голове ни одной умной мысли. В трубке на пару мгновений повисла тишина. Затем Томка неуверенно предположила: – Может, ты это… по Виктору скучаешь? Ну, переживаешь, что он уехал без тебя? – Да что ты! Я же сама отказалась. Специально, чтобы писать. И потом, он же не первый раз уезжает, я давно к этому привыкла. – Тогда не знаю, – недовольно произнесла Тамара, – но советую с книгой не тянуть. Кажется, это скоро будет единственным, что останется от Феофанова. Лена почувствовала, как болезненно сжалось сердце. – Ты шутишь? Неужели все так плохо? – Ой, не знаю. – Голос подруги дрогнул. – Я сегодня Семену Ильичу звонила, тот абсолютно никакой. Давление поднялось, еле говорит. Кто-то из знакомых чиновников ему сообщил, что, дескать, дело уже проиграно – все бумаги давно подписаны, а бабки уплачены. – Но ведь официального ответа нет, – не сдавалась Лена. – Ну нет, – с неохотой согласилась Томка, – только вот предчувствия у меня самые что ни на есть мрачные.