– Я тебе сейчас что-то скажу. Очень забавное. Только ты сядь, иначе я не смогу. Денис покладисто поднялся. Взгляд был устремлен на ползшую по его штанине божью коровку. – Ну? – Это так смешно, – проговорила Лена, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал бодро и весело, – но ты не смейся сильно, а то снова сердце прихватит. – Ну? – повторил Денис, как показалось ей, довольно угрюмо. Она вдохнула, выдохнула и произнесла ровным, спокойным тоном, будто желала ему доброй ночи: – Ден, знаешь, оказывается, я тебя люблю. Ей показалось, будто она нырнула в ледяную воду, гораздо более холодную, чем та, что в озере. Денис молчал, не отрывая глаз от букашки, которая уже достигла его колена и теперь спускалась. – Весело, правда? – спросила Лена, проклиная себя в душе за собственный идиотизм. – Весело, – подтвердил он и щелчком скинул коровку на землю. Та расправила крохотные, прозрачные крылышки и перелетела на травинку. – Я все думал, кто первый это скажет. – Что? – Ей показалось, она ослышалась. – Ден! – Ее пальцы против воли вцепились ему в плечо. – Больно, – сквозь зубы проговорил Денис, – если хочешь, хватайся с другой стороны. Она у меня более выносливая. – Он помолчал пару секунд и прибавил: – Один ноль в твою пользу. Ты оказалась круче. Я не смог. Лена убрала руку и попыталась поймать его взгляд, но он упорно отворачивался. – Вообще-то не над всем можно шутить, – сказала она, ощущая, как перехватывает дыхание, – иногда должно быть чувство… меры, что ли. – Иди ты со своим чувством меры, – сердито огрызнулся Денис, – я не шучу. Он наконец поднял глаза. Не было в них ни насмешки, ни презрения, ни самодовольства – только полная растерянность и беззащитность. Лена и сказать ничего не смогла – обняла его, прижала к себе, чувствуя, как что-то сдавило грудь. Так они и сидели, приникнув друг к дружке, щека к щеке, ладонь к ладони, боясь шевельнуться, вздохнуть, чтобы все не оказалось фантазией или сном. В знойном воздухе над их головами снова порхал пестрый махаон, божья коровка деловито ползла вверх по стебельку ромашки, а под размашистым лопухом пел свои серенады кузнечик. Глава 16 Странная штука любовь. Когда она есть, кажется, весь мир лежит у твоих ног. Мгновение становится вечностью, а вечность суживается до одного-единственного мига, испытав который легко и просто уйти из жизни, стать космической пылью, умереть. Ведь проживая этот миг, мы отчетливо осознаем, что пришли на землю не зря и свою задачу стать счастливыми выполнили. А потом любовь уходит. И сразу оказывается, что в мире, помимо нее, полно других дел, забот и суеты, высоких и низких страстей, радости и печали. То, чем мы дышали вчера, сегодня предано забвению, а вместе с ним позабыт и миг счастья. Он остается с нами лишь во сне, глубоко в подсознании, и посреди монотонной череды будней мы ежесекундно ждем его, жаждем повторить, испытать заново… …Лене казалось, что на нее падает небо. А может быть, наоборот, это она летела ввысь, в пустоту, к неведомо откуда взявшимся облакам, похожим на лебяжий пух, туда, где, достигнув наивысшей точки, сиял добела раскаленный шар солнца. Миг счастья наступил, и он заставил ее смиренно преклонить колени перед великим таинством, которое природа даровала лишь одному из всех ее многообразных существ, человеку. Ибо только человек из всех представителей животного мира способен испытывать чувства большие, чем просто телесная страсть… …Постепенно все останавливалось, приходило в норму, застывало. Солнце перевалило зенит и стало спускаться, налетевший ветерок прогнал облака, от воды потянуло свежей прохладой. – Лен, – позвал Денис негромко. Она подняла спрятанное у него на груди лицо. – Что? – Я есть хочу. – Он смущенно улыбнулся. Лена выпрямилась, обеими руками собирая рассыпавшиеся по плечам волосы. – Господи, какая я дура. У нас же полно всего! Сейчас. – Она встала, подошла к разбросанным на траве пакетам, достала свертки с бутербродами, сок. Расстелила салфетку, разложила помидоры. – Ешь, конечно. Тебе обязательно нужно поесть. – А ты? – спросил Денис, глядя на нее все с той же неловкостью. – И я, – успокоила его Лена. Она подумала, что последние три дня были тяжелыми не только для нее. Для него, наверное, тоже. Даже нет, для Дениса они оказались значительно тяжелее. Ведь на него обрушилось сразу два сокрушительных удара: с одной стороны, болезнь, с другой – первая взрослая любовь, та самая, которой он не признавал и не желал знать. Он отчаянно боролся и с тем, и с другим – игнорировал запреты врачей, хотел уйти и не мог, стыдился вдруг возникшей нежности, хамил, язвил, лишь бы избавиться от пугающей привязанности, снова стать прежним, независимым и свободным. Пока не понял, что возврата нет. Сейчас, когда все защитные оболочки были сброшены, Денис, очевидно, чувствовал себя перед Леной слишком открытым и уязвимым. Оттого он начисто утратил присущие ему легкость и гибкость, выглядел неуверенным и угловатым, как подросток. – Смотри, – сказала Лена, чтобы отвлечь его, дать расслабиться, ощутить себя в своей тарелке. – Точно как на картине Феофанова. – Она обвела руками приозерную полянку. – Лето, жара, бабочки, зелень. И белка недавно была. – Нет, там иначе. – Денис помотал головой. – Почему? – не поняла Лена, – Ты имеешь в виду сороку, что ли? – Я имею в виду, что там, у Феофанова, уже вечер. А сейчас еще день. – С чего ты взял, что вечер? – удивилась она. – Наоборот, там все в полном разгаре. Ты просто смотрел кое-как, невнимательно. – Я-то как раз внимательно смотрел, – Денис усмехнулся, – ты муравейник видела, в самом углу, слева? – Конечно, видела. – Обратила внимание, что он почти закрыт? Так бывает только перед грозой или в сумерки. Лена глядела на него с недоумением. Она не помнила, как именно выглядел муравейник. Сколько разглядывала картину – и ни разу не заметила того, о чем сейчас говорил Денис. – Это во-первых, – тоном докладчика произнес он, – а во-вторых, на картине солнце совсем низко стоит. Просто его не видно за деревьями, но по тому, как падают лучи, можно догадаться. Лена невольно улыбнулась. – Это у тебя от мамы? – Что? – Такие широкие познания в области биологии? – При чем тут мама? – сердито возразил Денис. – Элементарная наблюдательность. Вы там, в своем музее, привыкли делать из этой картины икону, придумывали какой-то загадочный смысл. А все гораздо проще. Ваш Феофанов потому и назвал ее «Миг счастья ускользающий», что день-то заканчивается. Вот-вот наступит ночь. – Фантастика! – ошеломленно пробормотала Лена. – Неужели только в этом дело? Он глянул на нее насмешливо. – А ты думала в чем? В муравьях? Лена почувствовала нечто сродни разочарованию. Значит, все настолько примитивно, обыденно. А они-то с Томкой и Семеном Ильичом ломали голову над тайной холста, мечтали когда-нибудь постигнуть ее и не ведали, как смешны и наивны их философствования. – Ленка, – Денис ласково погладил ее пальцы, – да ты не расстраивайся. Подумаешь, картина! Тут у нас гораздо лучше. Смотри, трава какая и озеро классное. И солнышко. Видишь? – Вижу. – Лена счастливо улыбнулась и вздохнула. – Ты и есть мое солнышко. Мое рыжее солнышко. Он сгреб ее в охапку, привлек к себе. Они снова сидели, обнявшись, и слушали, как из чащи доносится тихое, но настойчивое кукование. – Давай посчитаем, сколько мне жить осталось, – спокойно предложил Денис. – Не надо. Я не верю в кукушку. Если уж так хочется погадать, лучше по глазам. – Это как? – Он поглядел на нее с любопытством. – Вот так. – Лена повернула его лицом к себе. – Смотри прямо и не моргай. – Она уставилась ему в глаза. Радужка была пестрой и узорчатой, как крылья махаона. Лена никогда не видела так близко чужих глаз. Ощущение было удивительным и непривычным. – Ну чего там? – произнес Денис нетерпеливо. – Я больше не могу. – Моргай, – разрешила Лена и отодвинулась, – все у тебя отлично. Будешь жить еще лет пятьдесят, если не больше. – Да? – Он покосился на нее недоверчиво. – И как, интересно, ты это определила? – По радужной оболочке. Если человек тяжело болен, там есть пятна. У тебя их нет. – По-моему, это полный бред, – сказал Денис, однако Лена увидела, что ее слова его обрадовали. «Надо заставить его не думать о болезни, – пришло ей в голову, – совсем. Забыть. И не стараться никому ничего доказывать». Они посидели еще, вполголоса болтая о всякой ерунде. Жара совсем сошла. По воде бежала морщинистая рябь. Верхушки елей покачивались с тихим скрипом. – Пора домой ехать, – проговорила Лена, складывая остатки еды в пакет. – Как ты? – Она кинула на Дениса пристальный взгляд. – Нормально. – Идти сможешь?