– Твой телефон? – спросил Гриб, когда один из парей протянул ему подобранный в машине смартфон. Гуров промолчал, посчитав излишним комментировать очевидные вещи, пусть его собеседник сам сделает выводы из увиденного. Грибов стал просматривать список контактов, потом бросил смартфон на диван и снова задумчиво посмотрел на пленника. – Здесь только два контакта: Бизона и мой. Интересная ты личность, Дядя! – Ситуация интересная, – поправил Лев. – Но ты опять думаешь не о том. Сколько времени прошло с момента моего похищения? Подумай. И давай договариваться. Пусть твои ребята выйдут. Меня можешь не бояться, тем более что я в наручниках. – Снимите с него наручники и выйдите! – приказал Гриб. Парни освободили руки пленника и ушли. Гуров потер запястья и снова заговорил: – Я тебе гарантирую, Антон Мстиславович Грибов, что твои заграничные партнеры тебя не тронут. Им будет не до того. У них будут свои проблемы, и немалые. С теми, кто из твоих дружков тебя кинуть собрался, ты разбираться не станешь, ты их просто сдашь мне. В блатной среде к тебе претензий не будет, ты перед ними чист, и твой авторитет не пострадает. – И сколько ты хочешь за все эти грандиозные услуги? Не многовато просишь и обещаешь, сидя у меня. Один кивок, и ты на том свете. – Опять ты за свое! – недовольно поморщился Лев. – Я считал тебя умным человеком, хорошим организатором. Ты все, как мне казалось, просчитываешь на два шага вперед. И вдруг подобные рассуждения. – Ты только в том случае можешь гарантировать мне избежание проблем и с партнерами, и с окружением, если ты из полиции. Не из местной, нет, из Москвы. А может, проще поступить? Твоя голова наверняка дорого стоит? Не обменять ли мне ее на гарантии и брегет заодно? А? – Попробуй, – вздохнул Гуров и пожал плечами. – Что-то мне с тобой разговаривать становится уже не интересно. Детский сад, подготовительная группа! Ты что на поляне в лесу оставил? Тебе рассказали? Доказать, что ты организовал похищение брегета, что по твоей указке его хранили столько лет, что ты договорился о продаже исторической высокохудожественной ценности за границу, пара пустяков. Доказательство тому – мое здесь присутствие. – А если все так просто и все уже решено, зачем ты влез во все это? – рассмеялся Грибов. – Ну и приехали бы с мигалками и спецназом, повязали бы всех, мордой в пол положили, а потом в СИЗО. В чем проблема? Но нет, ты пришел, прикинулся своим, играть начал! – Сам догадаешься, почему, или подсказать? – У вас нет брегета, – догадался Грибов. – Вы не знаете, где он, и с моей помощью хотите его найти. Значит, спрятал его Уха, не выдал вам. Может, и Бизон молчит, а? И вы в полной непонятке, а с вас начальство спрашивает? Так, что ли? Вот вы и роете землю, спектакли разыгрываете! – Начальство мне голову оторвет, когда узнает, что я тут вытворяю без согласования. Но не в этом дело. Открою карты, мне скрывать нечего, потому что сейчас, как у вас говорится, «я банкую». Бизон молчит, верно. Потому что его убили во время задержания. Слишком он энергично отстреливался. Уха живой. Молодой оперативник его от Бизона своим телом закрыл, так что обошлось. А на Уху мы вышли случайно. В Рязани две молодые девочки убиты. Понимаешь. Просто девочки, ни в чем не виноватые. В лесу нашли обеих, мертвых. И я занимался тем, что искал убийцу. А тут твой старый дружок Леушин нарисовался. Он, видите ли, с мамой-алкоголичкой одной из погибших пил и спал. А потом несколько дней назад воспылал желанием изнасиловать дочку. Да только вспугнули его. А тут твой Бизон нарисовался и войну устроил в ночном городе, охоту на Леушина. Ведь он должен был просто приехать и забрать брегет, не так ли? Что за фигня творится, Гриб? Мне тебя тоже сажать или ты поможешь мне и получишь некоторое послабление? Дверь с грохотом распахнулась, и в каминный зал ворвались спецназовцы в балаклавах с автоматами на изготовку. Одного из охранников Грибова втащили, заломив ему руки за спину. В соседней комнате с грохотом разлетелось окно, полетела на пол какая-то мебель. Распахнулась и эта дверь, и в зал втащили второго охранника. Гуров смотрел только на Грибова и ждал его решения. – Ну, слава тебе… не знаю уж, кого благодарить! – послышался зычный голос Тарасова. Мимо Гурова прошли двое и остановились возле хозяина дома. Шацкий протянул к нему свои руки с расстегнутыми наручниками и кивнул на них Грибову: – Прошу! – А обвинения? – вяло спросил Гриб глядя на наручники, но потом медленно вложил в них свои запястья. – Ой, я тебя умоляю! – простонал Тарасов, прикладывая руку к плотно перевязанной голове. Затем повернулся к Гурову и спросил: – Как вы тут, Лев Иванович? Мы уж и так опасались опоздать, пока вы все зоны прошли, где телефон не ловит и навигация не работает. – Нормально, – отозвался Гуров и со стоном поднялся на ноги. – Брюки мне надо новые, не могу же я в таком виде по городу шастать. А вообще, вот кого надо благодарить, – кивнул он в сторону охранников Гриба. Те стояли с заведенными за спину руками в наручниках и смотрели на полицейских с неприязнью, как затравленные волки. Лев подошел к ним и совершенно искренне произнес: – Спасибо, ребята, что вовремя подоспели, иначе бы сгорели мы там с машиной. Ловко работаете, чувствуется подготовочка. И за перевязку спасибо. – Знали бы, кого перевязываем и спасаем… – проворчал один из парней. – Да мне-то без разницы, с какой целью вы меня спасали. Главное, что спасли, – улыбнулся Лев. – Я вам в благодарность вот что хочу сказать, вы на допросах не особенно упирайтесь, ведь все очевидно, и все будет доказано. То, что вы убили вооруженных людей, спасая меня, конечно, вам зачтется, а то, что у вас оружие есть, это наказуемо. Все, что вскроется, большого срока вам, думаю, не даст. Хочу верить, что по приказу Грибова вы не совершали никаких серьезных преступлений. Парней увели, за ними следом стали выводить и Грибова, но тут Гуров сделал им знак остановиться и предложил: – Вы все-таки подумайте, Грибов. Мне нужна информация – вам нужна помощь. Если в чем-то виноваты, то, конечно, сядете, но от блатного беспредела я вас защитить смогу. Вы такой же гражданин нашей страны, как и другие. И брегет мы с вами должны найти и вернуть в музей. А от вас мне нужна информация. У меня там две девочки мертвые, понимаете… – Хорошо, я подумаю, – ответил Грибов. – Базанов что-то в последнее время у меня начал из повиновения выходить. Я знаю, к кому он решил переметнуться. Потом поговорим. А вообще, он всегда был безбашенным. Если гарантируете, что меня в камере не грохнут, я вам отплачу. – Я, конечно, не господь бог, но постараюсь спасти вас и от ваших же. Леушин сидел в камере, понурившись, и вздрагивал от каждого громкого звука в коридоре. Две судимости, пусть и не по очень страшным статьям, конечно, веса в блатном мире Ухе добавляли. И можно сказать, что он на своем веку повидал много чего. Но пережить попытку собственного убийства – такое забыть не просто. Ведь еще миг, и все, одна пуля в сердце или в голову, и конец! Почему все обошлось, он не понимал. Хотя понимал, конечно, ведь его в последний момент с ног свалил опер из уголовки. Но благодарить его за это было как-то стремно. А вдруг они все это подстроили, сами менты же и разыграли спектакль? Нет, какой там спектакль, когда кирпичная крошка летела Ухе на голову, когда он лежал на асфальте! Да и Бизона он узнал. Когда его увозили, машина остановилась, и начальник уголовки пошел смотреть. Они его перевернули, а ему в голову пуля попала. Там кровищи было на асфальте! Да и лица оперов Леушин видел. Чего-чего, а так сыграть не всякий может. Расстроены они были, неприятность, что живым не взяли. Да и мало кто улыбаться станет, когда только из перестрелки вышел. Бизон ведь в них по-серьезному палил… Снова за дверью послышались шаги, и Леушин втянул голову в плечи. Он вообще теперь ждал всего, чего угодно. А вот как откроется дверь и войдет человек с пистолетом? И прямо в лоб! Когда Леушина привели в кабинет начальника уголовного розыска, он даже почувствовал какое-то облегчение. Пусть что угодно, обвинения, допросы, пусть сразу на этап отсюда, но только не сидеть в одиночестве и не ждать неизвестно чего. Так же помереть можно от тоски и страха. Гуров сидел в кресле у окна и морщился от боли в обожженных ногах. Точнее, больше всего беспокойства доставляла правая голень. Час назад ему в травмпункте сделали профессиональную обработку, так что воспаления можно было не опасаться, но терпеть, пока все это заживет, придется долго. И лежать в постели нельзя. Некогда. – Ну что, Леушин, отживел немного? – спросил Молчан и добавил, кивнул на Попкова: – Вот, оперу скажи спасибо, что вовремя все понял и успел тебя уронить на землю. Он мог, между прочим, и твою пулю схлопотать! Ладно. Чего от тебя Бизон хотел? Что это он так кардинально – со стволом, ночью! Что у вас с ним за проблема? Его уже не спросишь, так что отвечай ты. – Не знаю, – покачал Леушин головой. – Бизон всегда был немного… того! – покрутил он возле виска указательным пальцем. Неожиданно Молчан грохнул по столу кулаком, Уха вздрогнул, как от выстрела, и вцепился руками в стул, на котором сидел. Его глаза испуганно забегали по сторонам. – Ты мне тут кончай глазки строить! – рявкнул подполковник. – Не знает он. У меня парень чуть пулю не получил, а ты придуриваешься. Думаешь, мне хочется валандаться с тобой? Да и черт бы с тобой! Сдохнешь – не жалко! Зачем он приехал из Тулы? – За брегетом… – тихо ответил Леушин и опустил голову. Вид у него был бледный и опустошенный. – Почему он просто не забрал у тебя его, а решил убить? Или ты отказался возвращать часы Грибу? – Нет, я не стал бы с Грибом связываться. Но я боялся просто так отдавать Бизону, наверное, чувствовал подвох. Мы созвонились с ним, договорились, что вечером встретимся возле этого дома, и я ему передам. Только я побоялся забирать часы из тайника и приехал без них. – Где тайник? – нетерпеливо спросил Гуров. – Часы там? – Там, – кивнул Леушин. – Я покажу. Вы только это, граждане начальники, вы меня не отдавайте… – Не трясись! – Гуров со стоном поднялся на ноги и шагнул к двери. – Я вчера имел длительную и приятную беседу с Грибовым. Так вот, когда его провожали в камеру, он мне пообещал войти в твое положение и не винить тебя. Вся вина на Базанове, но он умер. Грибов знает, что ему брегета не видать, да и незачем он ему в тюрьме. Эх, сколько я с вами времени потерял, ценители прекрасного! Пока Молчан с другим оперативником оформляли признания Леушина, Лев зашел в кабинет к Попкову. Вадим вскочил на ноги и первым делом посмотрел вниз, на новые брюки полковника, но тот жестом руки сразу пресек все поползновения к сочувственным высказываниям: – Все, Вадик, я понял, что ты сочувствуешь и переживаешь. Давай о делах, ладно? – Да, хорошо, – улыбнулся Попков. – Я тут пообщался с соседями, со свидетелями, с тем же самым Леушиным. Много мне всякого нарассказывали добрые люди и не очень добрые. И я одну интересную связь нашел. Был в биографии наших девушек один важный момент. – Ну-ну, выкладывай, – усаживаясь в кресло, с интересом посмотрел на него Лев, – что ты там такого любопытного нарыл? – Если коротко, но эффектно, то знаете, кто такой отчим Ольги Марченко? – Вадим сделал загадочное лицо, но реакция Гурова его разочаровала. Тот просто устало ждал продолжения. Делать эффектные паузы он умел и сам, но сейчас просто было не до того. Слишком много эмоций отняла его командировка в Тулу. Попков некоторое время смотрел на полковника, потом с несколько разочарованным видом продолжил: – Отчим Ольги, Сергей Сергеевич Возницин, приходится родным отцом Алисе Коноваловой. Гуров от неожиданности уронил на пол авторучку, которую крутил в пальцах. Все же молодому оперативнику удалось его поразить. – То есть когда-то у Возницина была связь с матерью Коноваловой? – Нет, все еще интереснее, Лев Иванович! Возницин ушел из семьи к матери Ольги Марченко, когда девочки еще в школе учились. Подростками были. И в одной семье и в другой брак не регистрировался, поэтому и у жен остались свои фамилии девичьи, и у девчонок, соответственно, тоже. Не знаю, что уж там послужило причиной, но думаю, что дальнейшая жизнь Зинаиды Коноваловой дает ответ. – Интересно, какой ты ответ увидел в ее жизни? – с интересом спросил Гуров. – Очевидно же, Лев Иванович! – убежденно заявил Попков. – После ухода мужа Зинаида Коновалова стала пить, ее то с одной работы увольняли, то с другой. В результате она совсем перестала работать постоянно и перебивалась какими-то случайными «левыми» заработками. Сошлась с бомжами, пила с ними. Потом этот уголовник Уха появился. Так и спилась совсем, умерла. – Знаешь, Вадим, с такими скоропалительными выводами можно очень легко перепутать причину и следствие. Ты говоришь, что от нее муж ушел потому, что она такая-сякая. А если она именно из-за его ухода такой стала? Если у нее интерес к жизни пропал после такого предательства, после такого удара? Может, она из-за него сорвалась и все у нее пошло под уклон? – Да, конечно, – согласился оперативник. – Но только вы сами всегда говорили, Лев Иванович, что причина никогда не бывает одна. Значит, были у нее наклонности, из-за которых муж… – Это твои гипотезы, Вадим. Пока только гипотезы. Да, ты правильно усвоил, причина никогда не бывает только одна. Возможно, что Коновалова не была самой лучшей женой, возможно, что их любовь иссякла. Но ведь причина может быть и в том, что как раз Возницин оказался бабником, который таскался за каждой юбкой. Марченко просто поманила его пальцем, и он побежал к ней на задних лапках, как собачка. Может, и были наклонности такого рода у Коноваловой. Но они могли ведь никогда и не проявиться, если бы не предательство мужа. – Да, вы правы, – вздохнул Попков. – Но и ты вполне можешь быть правым, Вадим, – похлопал молодого оперативника по плечу Гуров. – Может быть, Возницин долго терпел, пока наконец не встретил настоящую большую любовь. И тогда он решился уйти. А до этого не мог этого сделать, сердце не отпускало. Ты не расстраивайся, что я тебя так легко умудряюсь переубеждать и находить контрдоводы. Я просто старше и больше повидал судеб и людей. А если уж совсем откровенно, то психологи и другие специалисты, близкие к проблемам семейного счастья, веками бились, бьются, и еще будут биться над этой проблемой. Почему распадаются семьи? А кто же их знает, почему они распадаются. Так-то, Вадик! Ольга Ивановна классным руководителем в классе, в котором учились Марченко и Коновалова, была только до 10-го класса. Потом ребята взрослели уже без нее, но она всегда смотрела на них, как на свой любимый класс. Ну, так получилось, возникла такая необходимость отдать свой класс другому учителю. И Ольга Ивановна смирилась. Она вообще была человеком не конфликтным, но при этом как-то умудрялась быть требовательным и строгим учителем русского языка и литературы. И фамилия ей очень подходила – Ромашкина. Невысокая, с пышными седыми волосами, которые окутывали ее голову, как одуванчик. И улыбка у пожилой, но все еще очень милой женщины напоминала цветок. Гуров поймал себя на том, что не может удержаться и улыбается женщине в ответ на ее улыбку. Когда он ей позвонил, учительница сразу поверила мужскому голосу и охотно пригласила Гурова к себе домой на чашку чаю. Потому что, по ее глубокому убеждению, все настоящие и самые правильные разговоры ведутся именно за чаем. Только чай невозможно пить торопливо, и так же торопливо вести беседу. Скрывая хромоту и стараясь не морщиться, Гуров раскланялся в дверях и протянул хозяйке коробку конфет. Самый невинный и ни к чему не обязывающий подарок, который только можно придумать. Он вошел в квартиру, удивляясь, как можно в обычной «сталинке» создать такую воздушную атмосферу. Тут было все: и трогательные салфеточки, и фотографии любимых классов в рамках на стене, и большой стеклянный шкаф, забитый самыми разнообразными поделками – подарками учеников. На кухне Ольга Ивановна погрустнела и даже смахнула уголком платка слезинку, но быстро справилась с этой слабостью и заговорила: – Девочки, они все такие разные, даже в этом возрасте. А вот мальчики ведут себя очень похоже. И знаете почему, Лев Иванович? У них в таком в подростковом возрасте еще слишком узкий спектр подражания, авторитета. Не секрет, что даже у тех, у кого есть отцы, те очень часто не принимают участия в воспитании сыновей. Позже, намного позже мальчики начнут впитывать отцовское, а в 7, 8, 9-м классах они стараются копировать кого-то из сверстников или старшеклассников, часто книжных киногероев, но все это узко и шаблонно. А девочки-подростки – уже индивидуальность, в них это заложено природой с ранней юности. Учительница поднялась, снова налила в чашки чай и остановилась, глядя в окно, но Гуров подозревал, что она видит сейчас не городские крыши и проспект за окном, а своих воспитанников.