– Нет, конечно. Надо проверять его алиби в день смерти девочек, надо ждать, когда он поправится, и допрашивать его. И, черт возьми, надо наконец найти Большакова! Он что, скрылся? – Нет, – пробормотал вскочивший со стула Попков. – Точнее, я не знаю, но дома его нет, он не ночевал. Мать в слезах. Такого никогда не было, чтобы он без предупреждения не приходил ночевать. Я старался сгладить причину своего визита, сказал, что он нужен нам как свидетель и как консультант по старинному оружию и всяким там латам. Мы пытаемся выйти на его друзей, приятелей, на всех, у кого он мог бы ночевать. Я как раз хотел спросить вашего разрешения на рассылку его примет… Мы, правда, не оформляли его в розыск, но, может быть… – Правда, Лев Иванович, – вставил Молчан, – может, нам объявить уже Большакова в розыск? – Если мы объявим парня в розыск, то об этом скоро узнают очень многие. И его мать тоже. Вы представляете себе ее состояние, отношение друзей, близких, знакомых к нему. А если он не виноват? Надо искать. Вадим, подумай, ведь не бывает так, чтобы у человека не было никакой отдушины, не было хоть кого-то, с кем можно поговорить откровенно или просто помолчать. – Я понял, Лев Иванович, – вдруг заулыбался Попков. – Я знаю, через кого его можно найти. Есть, кажется, и у него такой человек. Оперативнику дали в помощь двух омоновцев, переодетых в гражданскую одежду. Здоровяк-прапорщик Костин выделялся огромными бицепсами. Ему трудно было подобрать одежду, и он предпочитал носить футболки без рукавов и майки. В прохладную погоду начала лета его мощную фигуру немного скрывала легкая куртка. Старшина Минаков был на голову выше своего товарища, но гораздо стройнее. Омоновцы были разными не только внешне. Веселый и бесшабашный Костин любил пошутить, любил демонстрировать свою силу. Как он сам выражался: «Люблю, когда девушки визжат». Минаков был молчалив, даже в некотором роде флегматичен. На шутки и веселые выходки своего товарища смотрел снисходительно. Точнее, даже старался не смотреть, демонстративно показывая свое к ним пренебрежение. А ведь силы у него было не меньше, чем у колоритного Костина. Но что больше всего удивило Попкова, так это то, что оба омоновца были закадычными друзьями и вне службы. – Значит, смотрите, ребята, – инструктировал оперативник омоновцев. – Ваша задача – страховать меня. Нападение на меня вряд ли возможно, а вот оказание сопротивления при задержании вполне может быть. И не столько со стороны Большакова, которого мы ищем, сколько со стороны его товарищей. Хотя я таких в его окружении не нашел. Больше всего я опасаюсь, что во время моей беседы с мамашей кого-нибудь из его знакомых Большаков окажется там и попытается скрыться через окно или другую дверь. Ваша задача – наблюдать за домом и перекрыть возможные пути побега Большакова. На оперативной машине они объехали четыре адреса: две квартиры сверстников Большакова, с которыми он поддерживал более или менее приятельские отношения, и два места, где ребята собирались: клуб исторического фехтования и мастерскую, в которой «реконструкторы» изготавливали свои доспехи. Никто Большакова не видел и где он, сказать не мог. Попков представлялся старым приятелем Олега из Москвы, мол, друг обещал его встретить и показать город. – Ну что, есть еще адреса? – спросил Костин, сидя на заднем сиденье оперативной машины. – Я помню, в прошлом году искали мы одного мальца, так он в лесу шалаш соорудил и жил там. Едва спасли. – От медведя? – хмыкнул Попков. – Не-а! От клеща. Ему клещ в волосы забрался. Слава богу, обошлось. – Я знаю, где его искать, – вдруг уверенно заявил Вадим. – Надеялся, что все же в городе найдем, но раз его здесь нет, тогда остается одно место – деревня Буково. – Почему Буково? – осведомился Минаков. – Это же сотня верст от города. Родственники, что ли? – Нет у них с матерью никого за пределами Рязани, – ответил Попков. – Там живет бабушка одного его знакомого. Интересный парень этот Максим Полевик. Мелкий, щуплый, разрядник по шахматам. Да еще очки носит. Представляете себе такую пару друзей? Полное несоответствие! – И ты думаешь, что они дружат? И что они в деревне? – с сомнением покачал головой прапорщик. – Наше дело, конечно, выполнять твои приказы, но я бы подумал еще десять раз, прежде чем пилить за сто верст киселя хлебать. – А я как раз согласен, – неожиданно подал голос Минаков, сидящий за рулем. – Я понимаю этого Большакова. Противоположности притягиваются, известная истина. И потом, у этого Большакова может быть просто тяга чувствовать себя старшим, оберегать младшего, хилого и убогого. Ты вот возьми нас с Костиным – аналогичная ситуация. – Слышь, убогий! – раздался сзади голос прапорщика. Омоновцы дружно захохотали, потом выжидающе посмотрели на оперативника. Попков, глядя, как эти два детины дурачатся, в который уже раз подумал, что он прав. Да, он еще тогда в кабинете Молчана это понял, когда сказал Гурову, что знает, где искать Большакова. Просто не хотелось сразу ехать далеко, хотелось сначала все поблизости проверить. Но, кажется, придется ехать в Буково. Вадим обратил внимание на странные отношения между Олегом Большаковым и Максимом Полевиком еще тогда, когда разговаривал со школьными учителями парня. Это не было дружбой как таковой. Скорее Большаков относился к Максиму как к младшему брату, как к мальчишке, которого надо защищать. Полевика часто донимали в школе, пытались издеваться над ним. А у Большакова, видимо, склонность такая – помогать слабым. Вот и с Максимом у него так, и… с Алисой. Вот почему он за ней бежал тогда по лесу, уберечь хотел. Вот все и складывается, всему нашлась своя причина, как говорит Гуров. Значит, правильная версия, значит, Большаков девушек не убивал! Хотя он мог защищать Алису, бежать за ней, чтобы помочь, но вполне из тех же побуждений мог убить Ольгу Марченко. «Черт, опять я запутался», – сокрушенно подумал оперативник. Когда Попков со своими помощниками добрался до деревни, было уже около полуночи. Задерживать парня ночью – значит всполошить всех, кто был в доме, тут такое может подняться! А если он не виноват? Тогда позор ему надолго. Доказывай потом, почему за тобой полиция приезжала ночью. – Ждите здесь, – приказал Вадим и пошел к дому. За заборами, в густых ветвях деревьев горел свет в окнах. Кто-то ужинал, кто-то готовился ложиться спать, кто-то уже лежал и, возможно, читал перед сном, судя по неяркому свету ночников. Тихо, спокойно, запах садов. Как там в песне поется? «Как упоительны в России вечера»? Сверчки, звезды, и ни один лист на дереве не шелохнется. Покой! Но придется его нарушить… Забор дома, в котором жила бабушка Полевика, был высоким, но очень удобным. Обычная металлическая сетка, закрепленная в раме из стальных уголков. Собаки, видимо, нет, иначе бы она уже начала лаять. Собаки действительно не оказалось, зато в окне, в щель между белыми занавесочками, было видно, что пожилая, очень опрятная женщина поит чаем двух парней. Большаков был здесь. Он сидел за столом без майки, с бокалом в руке. Знакомый по фото Максим Полевик сидел напротив и, уминая домашнего приготовления плюшки, что-то энергично рассказывал. Бабушка улыбалась и трепала внука по голове. Надо сообщить Гурову, решил оперативник, иначе нельзя. Правда, хотя и хочется доказать полковнику, что я чего-то стою, но докладывать все же надо своему непосредственному начальнику. И наблюдение за домом надо вести всю ночь. – Так, парни, он там! – потирая от возбуждения руки, сказал Попков. – Не будем пугать окружающих. Придется подежурить ночь, а утром задержим Большакова. – Не понял! – удивился Костин. – Что за сопли? Если есть основания его задерживать, значит, под «микитки» и в машину. Мы что, из-за такой фигни будем тут всю ночь торчать? – Будем, – тихо, но очень веско отозвался Минаков. – Потому что это не фигня. Молчан, когда оперативник доложил ему ситуацию, согласился с его решением, но при одном условии: если есть гарантия, что подозреваемый не скроется этой ночью. Попков с помощниками дежурили в саду дома по два часа каждый. А в семь утра парни в одних плавках побежали к реке. После пробежки и купания под неодобрительными взглядами Костина Попков все же разрешил приступить к задержанию. Оставив омоновцев снаружи, он вошел в дом, представился и, увидев, как побледнела бабушка, сразу заулыбался и стал объяснять, что Олег – очень важный свидетель, и ему срочно надо вернуться в Рязань. Большаков кивком все подтвердил и пошел одеваться. Уже в машине Вадим не удержался и спросил: – Почему ты уехал из города, почему спрятался? Тебя ведь предупреждали, чтобы ты не покидал города! – Я ждал, что все разрешится, и ко мне вопросов не будет, – пробурчал парень. – А события развиваются так, что вопросы к тебе все еще есть, – недовольно произнес Попков. – А после твоего побега к тебе вопросов теперь будет еще больше! Когда понятым объяснили, что полиция намерена искать и какова роль во всем этом их, как официальных свидетелей, оперативники начали работу. Методично, не пропуская ни одного квадратного сантиметра поверхности или покрытия, они обследовали стены, полы, потолок, мебель, ощупывали тщательно всю одежду в шкафах, складывая осмотренную на диван. Гурову очень не хотелось портить мебель в квартире Алисы Коноваловой, но, возможно, придется вскрывать и обивку диванов и матраца на кровати. – А сейчас мы будем отодвигать шкаф, – предупредил эксперт понятых. Оперативники поднатужились, и шкаф пошел в сторону, открывая прямоугольник еще не выцветших обоев на стене и слой пыли на полу возле плинтуса. Судя по цвету обоев, шкаф не отодвигали несколько лет, скорее всего, с того самого дня, когда в этой комнате делали ремонт. Кто-то из полицейских стал изучать заднюю стенку шкафа, другой начал простукивать пол и стену и вдруг крикнул: – Лев Иванович, здесь пустота! Савельев тут же подозвал понятых подойти ближе. Действительно, при простукивании стены явно слышался характерный звук. Понятые согласились, что, судя по звуку, в стене под обоями есть пустое пространство, размером примерно 20 на 20 см. После снятия обоев показался кусок фанеры, которым была забита ниша. Удалив ее с помощью инструмента, оперативники отошли в сторону, чтобы эксперт мог снять на видео открывшуюся нишу и ее содержимое. Осторожно достав из ниши что-то небольшое, завернутое в газету, капитан Волокитин положил сверток на стол и стал разворачивать. Под газетами обнаружилась картонная коробочка, а в ней карманные часы с цепочкой. На крышке виднелся выгравированный рисунок. – Неужели тот самый брегет? – спросил Савельев и вопросительно посмотрел на Гурова. – Ну, это нам эксперты скажут, – пожал Лев плечами. – Здесь придется и возраст изделия определять, и принадлежность его к изделиям французского мастера, и его художественную ценность. Но кое-что мы можем сделать и сейчас. Все присутствующие посмотрели на Гурова. Он достал свой смартфон и стал что-то искать в Интернете. Потом пригласил Савельева, Волокитина и понятых посмотреть на экран. – Это царский вензель Александра I, – прокомментировал Лев изображение на экране смартфона. – Сравните его с вензелем на крышке брегета! – Да, очень похоже, если не подделка, – согласился эксперт. – Я предлагаю в протокол занести еще один факт. Посмотрите на эти газеты, в которые была завернута коробка. Они все за одно число. Посмотрите на дату! Эти газеты вышли буквально за несколько месяцев до смерти Зинаиды Валерьевны Коноваловой – матери Алисы Коноваловой. Леушин уставился на ворох газет и коробочку с брегетом. Лицо уголовника стало бледнеть. Гуров не удержался и спросил, не надо ли вызывать «Скорую помощь». Леушин только качнул отрицательно головой и потупился, сидя на стуле. – Ну, вот и финал, Игорь, да? – снова спросил Гуров. – Знаешь, я с Грибом договорился. Да и как мне с ним не договориться, когда у него под боком завелась какая-то зараза, которая хотела его кинуть, да еще подставить перед французским покупателем. И тебя, кстати, кинуть. Но с тобой они более жестоко поступили. Тебя хотели убить, и концы в воду. Меня, между прочим, тоже хотели убить, но все обошлось. Но мне, гражданин Леушин, легче было найти общий язык и достичь каких-то договоренностей с гражданином Грибовым, учитывая, что я – сотрудник полиции при исполнении своих прямых служебных обязанностей, а он – неоднократно судимый гражданин, пойманный буквально с поличным на противоправных действиях и откровенном нарушении закона. Эх, Леушин, вот у тебя положение: к тебе претензии и у Грибова, и у полиции. Как ты будешь разгребать все это, я не знаю. – Может, попробовать для начала рассказать, как все было? – подхватил Молчан. – Тоже, кстати, неплохое решение, может тебе жизнь спасти. Мы ведь тебе ничем не обязаны, поскольку ты никакой помощи следствию не оказываешь. А есть закон, позволяющий защищать свидетелей по важным делам, активно защищать. Но для этого свидетель должен активно сотрудничать со следствием, и дело должно быть очень важное. – Да, Леушин, – поддержал подполковника Гуров. – Жизни двух девушек – это важно. Но, думаю, ты к этому имеешь косвенное отношение. А вот к брегету, стоимость которого исчисляется миллионами долларов и который имеет высокохудожественную ценность и является собственностью государства, тут ты свидетель важный. Если, конечно, захочешь им стать. – Вы даете гарантию моей личной безопасности, моей защиты? – наконец произнес Леушин. – Такую гарантию дает закон, – сухо ответил Гуров. – А мы просто сожалеем, что наш молодой товарищ закрыл тебя своим телом. Не забыл еще этого? Гарантии тебе нужны! А то, что из-за тебя полицейские жизнью рискуют, это тебе не подтверждение того, что мы все сделаем по закону? Давай, хватит рисоваться, говори! А мы включаем запись. Готов? – Когда я освободился из мест лишения свободы, то по приказу Гриба… простите, гражданина Грибова, должен был найти и перепрятать старинный брегет. Грибов не верил тем, кто его хранил, он хотел, чтобы продажа за границу состоялась, и хотел гарантий. Я не знаю, почему он выбрал меня. Приказ передал Бизон. В тот день, когда он в меня стрелял, я должен был принести ему брегет. Но я испугался, предчувствие было, что происходит что-то странное, и пришел без часов. Хотел поговорить с Базановым. Понять. – Скажите, когда и как вы, гражданин Леушин, спрятали брегет? – Да, я специально искал такую женщину. Пьющую, у которой мог бы ночевать. Когда мы у нее пили, ее дочь Алиса часто уходила ночевать к подругам. Потом я подготовил все, чтобы сделать тайник. Специально испортил обои на стене, хотя там и так ремонт требовался. Дождался удобного момента, когда Зинаида в больницу попала – у нее там целый «букет» был: и язва, и еще что-то. Переклеил в комнате обои, а перед этим сделал тайник в стене за шкафом. Потом через какое-то время Зинаида умерла, а я присматривал за квартирой. Боялся, что дочь ее продаст, и тогда плакал мой клад. – Что случилось 24 мая, зачем вы шли за Алисой Коноваловой, следили за ней до самого лесопарка? – Мне сообщили, что приедет человек от Гриба за брегетом, и велели приготовиться. Меня напугало слово «приготовиться». Я решил, что меня собираются убить и что неплохо бы для гарантии перепрятать вещицу. Выследил Алису Коновалову, когда она пошла в лесопарк. Хотел убить и забрать ключи от квартиры, но понял, что за ней еще кто-то следит. Надо было сначала разобраться, кто это, ухажер или кто-то из Тулы, от Гриба… Вдруг у него там кто-то догадался, где я мог спрятать брегет. – А зачем было планировать ее убивать? – спросил Гуров. – Не достаточно просто оглушить, усыпить? Пока девушка в себя придет, можно десять раз попасть в квартиру с ее ключами и забрать брегет. – А если она меня сдаст? А если кому-то в голову придет ее расспрашивать о тех временах, когда ее мамаша была жива, кто-то догадается, что я в ее квартире прятал вещицу? Я-то хотел сказать, в случае чего, что знать ничего не знаю, украли, мол. Если я случайно отдам брегет кому-то, кроме Гриба, мне не жить. Тут хочешь не хочешь, а начнешь перестраховываться. А еще… – Леушин замялся, покусал губы, но потом решился и продолжил: – Была мыслишка, что я сам найду покупателя на брегет. Отвалят мне такие деньжищи, что я всегда смогу найти надежную нору и жить там припеваючи до скончания века. – Вот в это я уже верю, – усмехнулся Молчан. – Это на тебя похоже. А теперь самое главное: ты хотел Алису Коновалову убить или действительно убил? – Нет, начальник, – отчаянно замотал головой Леушин, – ушел я, не стал догонять. Нет на мне ее крови. Мать Олега Большакова плакала навзрыд, раскачиваясь на стуле как сомнамбула. Она рыдала, всхлипывала и причитала, кляня все и всех на свете. Только что она провела две бессонные ночи, не зная, что случилось с Олегом, куда он пропал, почему не возвращается. Чего только не передумала за эти два дня: и про больницу думала, и про морг, чего уж греха таить. И вот теперь новое потрясение! Ее сына, ее Олежку – хорошего доброго и умного мальчика – подозревают в таком ужасе! Он убил девочку! – Поверьте, Марина Васильевна, что еще не все ясно, но мы обязательно разберемся в том, что же произошло на самом деле, – убеждал Гуров отчаявшуюся женщину. – Вы, вы считаете, что мой сын мог совершить убийство? – Он не рассказывает, он молчит! – вставил Попков. – Что мы еще можем предположить? Если бы он сказал правду о том, что произошло, все стало бы ясно. Мы хотим помочь и вашему сыну, хотим разобраться в этом преступлении. Ведь смерть не происходит сама по себе. – Так разбирайтесь! – выпалила женщина. – Разбирайтесь, но не спешите обвинять невинного! Дайте мне поговорить с сыном, я смогу его убедить открыться, все вам рассказать. – На начальном этапе следствия это исключено, – покачал головой Гуров. – Таков закон. И я прошу вас не судить нас строго, ведь это Олег нарушил подписку и уехал из города, попытался скрыться. Видите, он даже вам не сказал, куда и зачем уехал. Как мы после этого можем считать, что у него нет желания скрыть важные доказательства или улики преступления? – А вам не приходило в голову, что мальчик просто испугался? – снова горячо заговорила женщина. – Испугался ваших подозрений, обвинений, он не хочет в тюрьму. Он невиновен, и поэтому испугался! – Невиновным нечего бояться, – вздохнул Лев. – А Олега опознали почти все, кто был в лесопарке в те выходные, когда погибли девочки. Он же отрицает, что был там в день гибели первой девушки. Ему есть что скрывать. И пока он нам не доверится, пока не начнет давать искрение и честные показания, мы не можем ничего сделать, ни ему помочь, ни дальше двигаться в расследовании двух преступлений. Понимаете? Помогите нам, Марина Васильевна! – Как? – Женщина подняла на полковника измученные глаза, полные слез, отчаяния и безысходности.